Барбара Виктор - Найди свою любовь

— Ошибка в сорок пять миль, — медленно произнес Адам, пристально глядя на собеседника.

— Он не мог сделать ничего подобного. А если бы самолет сбился с курса, кто-нибудь заметил бы это раньше, еще когда он летел над Мехико. А это означает, что кто-то фальсифицировал данные.

— А сколько человек имеют возможность подменить информацию в подобных документах? — спросил Адам.

— Это зависит от многого, — ответил Френч. — Тот, кто имеет право запрашивать любую информацию о случившемся уже после всего. Видите ли, ребята, сидящие за контрольными пультами, имеют дело с таким количеством рейсов, что они просто не в состоянии запомнить полет небольшого частного самолета…

— Даже если он разбился?

— Это возможно только в том случае, если кто-то из них подтасовывал данные… А если это сделал до них кто-то другой, обеспечивающий прикрытие, то они никогда об этом не узнают.

Адам немного подумал и снова вернулся к чертежам.

— Давайте снова поговорим об аварии… Меня кое-что смущает относительно того места, или, вернее, того, что мексиканцы считают местом катастрофы.

— Продолжайте, где же, по-вашему, место катастрофы?

— На высоте семи тысяч шестисот футов, — ответил Адам.

— Или же на сорок пять миль дальше.

— Действительно, — согласился Адам. — Так каким образом, по-вашему, самолет мог врезаться в гору в этом месте?

Френч снова склонился над чертежом.

— Посмотрите сюда, — сказал он. — Допустим, я готов поверить в то, что утверждают мексиканцы. Самолет последний раз был зарегистрирован в тридцати пяти милях от Акапулько. Допустим, я готов даже закрыть глаза на то, что горы закрывали линию прямой видимости. Может, там есть неровности рельефа, которые позволили самолету спуститься ниже и выйти на связь.

— Тогда в чем же загвоздка? — осторожно спросил Адам.

— Как мог, черт возьми, самолет выйти на связь в тридцати пяти милях от города, а потом разбиться в сорока пяти, если только пилот сам не повернул назад, чтобы разбиться о горы? Ведь нет никаких сомнений в том, что пилот летел по абсолютно правильной схеме.

Все это звучало вполне логично.

— И каковы же ваши предположения? — спросил Адам.

— Взрыв.

— Бомба?

— Что ж, пожалуй, я лучше скажу так: на утечку топлива не похоже, так как к этому моменту бак самолета был уже почти пуст.

— Но почему именно там? — недоумевал Адам. — Почему надо было дождаться последнего участка маршрута, чтобы взорвать самолет?

— Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос, — сказал Френч. — Гораздо проще обеспечить прикрытие в Мексике, чем в Штатах. — Он сделал паузу. — Есть еще одна деталь, которая наверняка покажется вам одним из самых курьезных обстоятельств этого дела.

— Что же это?

Френч печально улыбнулся.

— Мексиканцы твердят об ошибке пилота, в то время как тот, кто устроил взрыв, поставил на его безукоризненную аккуратность.

— Что вы имеете в виду?

— Тот, кто подложил бомбу, рассчитывал на то, что самолет достигнет нужной высоты над определенным местом, так что бомба сработает на высоте десять тысяч футов в назначенном месте.

— А это означает, что даже если бы самолету понадобилось совершить вынужденную посадку в Мехико, он не смог бы этого сделать, поскольку бомба взорвалась бы до того, — медленно произнес Адам.

— Именно так, поскольку Мехико находится на высоте семь тысяч футов.

— А что это за бомба, которая взрывается на определенной высоте? — все-таки спросил Адам, хотя был практически уверен в ответе.

— Какой-нибудь механизм, который приводится в движение с помощью альтиметра и часов, которые пускают в ход взрывное устройство.

— А какая взрывчатка может быть наиболее эффективной в таких случаях? — спросил Адам, стараясь, чтобы тон его звучал равнодушно.

— Наверное, тринитротолуол.

— И, кстати, это объясняет, почему не пострадали деревья, — тихо сказал Адам почти что самому себе. Он поднял глаза на Френча. — Как сказал Лакинбилл, если бы самолет действительно врезался в гору, все деревья сломались бы пополам, как спички.

— Все указывает на то, что самолет взорвался в воздухе, — грустно констатировал Френч.

Несколько секунд они сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Затем Френч произнес:

— Мне пора идти. Через десять минут прилетает самолет…

Он встал и протянул Адаму руку — тот встал и пожал ее. Затем Френч свернул чертежи и засунул их в тубус.

— Вот, — сказал он. — Это вам вместе с описаниями. А я себе снял копии.

— Я очень вам за это благодарен и обязательно свяжусь с вами, чтобы рассказать, как мы всем этим воспользовались. — Он сделал паузу. — А если вы узнаете еще что-нибудь, буду очень благодарен, если вы свяжетесь со мной.

— Позвольте дать вам один совет, хотя вы наверняка знаете это и без меня.

— Да?

— Единственный способ опровергнуть версию об ошибке пилота — найти «черный ящик».

— Мы пытаемся сделать это, мистер Френч. Опровергнуть эту версию в наших интересах, потому что то, с чем мы столкнулись, не ограничивается авиакатастрофой…

— Отбросьте все условности, — сказал Френч, качая головой. — Просто делайте то, что можете, и держите меня в курсе дела.

— И вы делайте, пожалуйста, то же самое, — ответил Адам.

Вся эта история была просто чудовищной. Адам постоял еще несколько секунд рядом со столиком, а потом пошел к телефонной будке. Перед ней он снова постоял немного, затем зашел внутрь, сел, закрыл за собой дверь, потом снова открыл, волнуясь и сомневаясь…

Он помнил номер наизусть. Подняв трубку, Адам набрал его и стал ждать, когда голос электронного оператора попросит его назвать номер кредитной карточки. Потом он слушал, как звонит телефон на другом конце провода — три или четыре раза. Наконец он услышал ее голос. У Адама сразу перехватило дыхание.

— Алло, — сказала Кори.

— А почему вы не в больнице?

— Вы звоните для того, чтобы спросить меня об этом?

— Нет, — сказал Адам. — Я звоню…

А зачем он, черт возьми, звонит, если не затем, чтобы просто услышать ее голос? Видимо, заходя в эту телефонную будку, все мужчины, знавшие Кори, испытывали одно и то же желание…

— Вы в Хьюстоне? — прервала молчание Кори.

— Я скоро вылетаю домой.

Домой… Адам сидел, прижимая трубку плечом к подбородку.

— У вас жутко мрачный голос. — В голосе же самой Кори звучали забота и внимание. — Что случилось?

Адам ясно представил себе ее лицо, морщинку между бровей, чуть склоненную набок голову. По-прежнему придерживая плечом трубку, Адам закрыл глаза.

— Наверное, я устал, — сказал он. — Хотя последнее время я, кажется, забыл, что такое усталость, потому что уже несколько лет не выхожу из этого состояния.

— Когда вы так говорите, я чувствую себя виноватой.

Адам выпрямился, ударившись коленом о столик, на котором стоял телефон.

— Это я должен все время чувствовать себя виноватым, как и все евреи.

— Сегодня принесли ящики, чтобы паковать вещи.

— Теперь я действительно чувствую себя виноватым.

— Спасибо, но то, что я делаю сейчас, не может сделать никто другой. Я сортирую…

«…свою жизнь», — забыла добавить Кори.

Адам тяжело вздохнул. Просто невероятно, как он скучает по этой женщине, которую так мало знает, но о которой он тем не менее может рассказать все, до малейших подробностей.

— У меня есть кое-что интересное.

Адам коротко объяснил Кори теорию Френча. Ему необходимо было увидеть ее, хотя бы просто для того, чтобы поговорить о деле.

— А завтра вы работаете? — спросил он.

— Только полсуток, — сказала Кори.

— А вам не кажется, что надо бы немного себя разгрузить?

— Работа помогает мне сохранить рассудок.

— А разве это не навредит вашему здоровью?

— Я ведь не больна, Адам. Я беременна.

Адам почувствовал укол ревности. Если бы не это, все могло бы быть для них по-другому — он наверняка любил бы мать своего ребенка намного больше, чем мать чужого.

— А что если я заеду к вам, когда прилечу? Или это будет слишком поздно?

— Это может и подождать, Адам. — Он снова услышал в голосе Кори нотки заботы и беспокойства. — Почему бы вам не поехать домой и не выспаться хорошенько? А поговорить мы можем завтра.

От Адама не ускользнуло, что между ними стало появляться наконец что-то вроде близости.

— Посмотрим, как я буду себя чувствовать, когда вернусь, — сказал Адам. Но тут он неожиданно вспомнил, что должен задать Кори еще один вопрос. — Кстати, вы не знаете никого — или, может быть, Дэнни упоминал о ком-нибудь с крюками вместо рук?

Адам услышал, как Кори вскрикнула на другом конце провода.

— Что случилось? — спросил он.

— Адам, возвращайтесь домой, — прошептала Кори. — Пожалуйста…

— В чем дело? — повторил Адам.

— Просто приезжайте домой, я жду вас…

Он просидел еще несколько минут в телефонной будке, продолжая сжимать трубку, хотя в ней уже звучали короткие гудки. Что, черт возьми, все это значило? Каждый день случалось что-нибудь такое, что заставляло его втянуться во все это еще глубже и еще раз признать, с грустью сознавая свою обреченность, что он абсолютно не может теперь жить без этой женщины. Все усложнялось тем, что ничего из случившегося до сих пор не смогло сломить Кори, погасить бунтарский огонек в ее глазах. Пока не смогло…

«Металлические крюки вместо рук…» Кори не могла думать ни о чем другом весь остаток дня, пока сортировала бумаги, решая, что сложить в ящики для переезда, а что выбросить. Какая-то часть ее самой отвергала саму возможность того, что Эрнандо жив, другая же часть верила в это так, словно Кори сама уже видела его. Кори была достаточно умна, чтобы понимать, что Эрнандо был замешан в делах, для которых ничего не значили ни его желания, ни чувства Кори из-за того, что он не давал о себе знать в промежутке между своим освобождением и «самоубийством» — или же между своим освобождением и исчезновением из Аргентины. Для той войны, солдатами которой были Дэнни и Эрнандо, не имело ни малейшего значения то чувство вины, которое испытывала Кори в течение многих лет, считая, что, возможно, могла бы спасти Эрнандо и пожертвовать собственным счастьем. Кори было немного не по себе оттого, что муж ее теперь уже не был пропавшим, которого все считают мертвым. Скорее, он стал для нее мертвым, хотя все считают его пропавшим.

Кори посмотрела на себя в зеркало. На щеке и на кончике носа виднелись пятна пыли, растрепанные волосы неопрятно падали на плечи. Кори даже не стала стирать с лица пыль или поправлять волосы, когда раздался звонок в дверь. Как только Адам переступил порог, Кори взяла его за руку и начала говорить:

— Я знаю, кто этот человек — ну, тот, в Хьюстоне, с крюками вместо рук.

Адам постарался успокоить ее.

— Не надо, не волнуйтесь так.

Но Кори была слишком возбуждена.

— Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что Дэнни жив.

Адам взял ее за руки.

— Почему вы так уверены?

— Человек с металлическими протезами — тот, из аэропорта, — это человек, который был очень близок нам обоим там, в Аргентине. — Кори освободила руки. — Разве вы не понимаете? Это же Эрнандо!

Адам не помнил, кто такой Эрнандо.

— Мой друг, тот, с которым я была в тот вечер, когда его схватили…

— Но ведь Дэнни сказал вам, что он мертв, покончил жизнь самоубийством…

Ситуация становилась уже почти комичной.

— Видимо, слово «мертв» означает для моего мужа нечто другое — не то, что для всех остальных.

С этим трудно было спорить.

— Но вы сказали…

— Нет, Адам… — Кори замялась. — Я солгала. Вернее, я умолчала кое о чем и тем самым солгала, — поправилась она.

— Не переживайте из-за этого, Кори. Лучше попытайтесь медленно и обстоятельно все мне объяснить.

— Когда я встретилась с Дэнни в Нью-Йорке, то первым, о ком спросила, был Эрнандо.