– Я начинаю подозревать, что вы шпион, который специально въехал мне в багажник. – Бровь Полины опять поехала вверх.

– А вы владеете секретными сведениями? Ах да! Вы же айтишница. Но вы в подробности не вдавайтесь. Так, в общих чертах поведайте.

– Я руковожу молодыми дарованиями.

– И как? Какие ощущения?

– Как у тигров в клетке.

– «Ап! И тигры у ног моих сели»?

– Примерно так.

– Я почему-то так и подумал. А вы замужем?

– Нет.

– Почему?

– Дурацкий вопрос.

Вовка и сам понимал, что дурацкий, но ему очень нравилось смотреть, как ее безукоризненная бровь ездит по лбу туда-сюда.

Агата тихонько тявкнула.

Полина щелкнула ее по носу и сказала:

– Молчать! Приличные собаки помалкивают, когда их не спрашивают.

К Вовкиному удивлению, Агата молча спрыгнула со стола и залезла в свою сумочку.

– Обиделась, – сказала Полина. – Извините. Я лезу не в свое дело.

– Нет. Вы правы. Собаку я избаловал. У меня три года назад умерла жена. Аневризма. Вот только собака осталась.

– Извините.

Принесли вино, воду и закуски.

– А почему вы самое дешевое вино взяли?

– Потому что его нальют в любом случае. Когда берете бутылку, вам ее приносят и при вас открывают. А разливное… – Полина махнула рукой. – Ой, чуть не забыла.

Она полезла в сумочку и достала оттуда деньги:

– Вот. Сдача.

Вовка взял деньги и спрятал их в кошелек.

– Дети есть у вас?

– Сын. В школе учится. Воспитывает его няня, пока я деньги на жизнь зарабатываю. Хорошая женщина. Родители мои в Москве живут. Вот и все, собственно.

– А живете где?

– На Петроградке. Австрийская площадь.

– Ух ты, шумно, наверное?

– Точно, шумно. – Полина улыбнулась, показав ямочки на щеках. – И грязно. Окна надо раз в месяц мыть. Не меньше. Мечтаю за город переехать.

– А я там как раз живу.

– Ух ты, тяжело, наверное, каждый день оттуда на работу мотаться?

– Точно. Но я привык. А потом я начальник, а начальство не опаздывает…

– Оно задерживается, – сказали они с Полиной хором.

Слово за слово беседа потекла. Оказалось, что им нравятся одни и те же вещи, одни и те же фильмы, даже рыбий жир в детстве оба они принимали с удовольствием. А кроме того, Полина тоже терпеть не может молоко ни в каком виде, яблоки и черную смородину. Спохватились они, когда у Полины зазвонил телефон.

– Детеныш мой от компьютера оторвался и обнаружил, что мамочки еще нет дома. Пора ехать.

Вовка рассчитался и повез Полину домой. У дверей ее парадной он помог ей выйти из машины и поцеловал в щеку. От тонкого запаха духов на ее коже, от завитка волос, выбившегося из прически, у него закружилась голова.

– Полина, меня не покидает ощущение, что я вас откуда-то знаю.

Она пожала плечами:

– Мне тоже так кажется. Все может быть. Ленинград город маленький. Спасибо за отличный вечер. – Она чмокнула его в щеку и скрылась в парадной.

«Давненько я не брал в руки шахмат! – подумал Вовка, выруливая на Каменноостровский.

Полина

«Какой симпатичный мужичонка, – думала Полина. Она разглядывала дядьку в зеркало заднего вида, прежде чем отъехать с места аварии. – Где же я его видела? Откуда-то мне его личность знакомая… И улыбается хорошо. И денег не зажал, дал с запасом. Жалко только, что женат. Небось собачку жены от парикмахера везет. Или, наоборот, к парикмахеру. Вот и торопится, как бы жена не огорчилась»

По дороге в офис она заехала на станцию, продемонстрировала там свой багажник и записалась на кузовные работы. За наличные ремонт производился гораздо быстрей и радостней, чем по страховке. Через день она сдала машину в ремонт и собралась звонить новому знакомому, чтобы отдать лишние деньги. Когда на дисплее телефона вдруг высветился его номер, она несказанно удивилась. Может, она телепат? Или это он телепат? Самое интересное заключалось в том, что он предложил довезти ее до дома, а по дороге поужинать в ресторане. Практически полноценное свидание! Сначала Полина обрадовалась, а потом расстроилась. Наверняка жена у него в отъезде. А он, как все эти женатые кобелирующие личности, решил слегка приударить за подвернувшейся дамочкой.

На свиданку он опять притащился с собакой. Эта собака жутко раздражала Полину. Она почему-то стойко ассоциировалась у нее с Сусанной и со всей женской дуростью в ее лице. Даже представила себе жену этого типа. Небось капризная блондинка с надутыми губами. Кстати, пора бы уже сходить подколоть лицо. А то опять руководящие с носогубными повылезли. Того и гляди, все женатые кобелюки на нее перестанут внимания обращать.

Потом, когда выяснилось, что он вдовец, Полине стало очень неудобно и стыдно за свои злые мысли. Она сразу пожалела и его, и эту несчастную собаку. Представила, как долгими зимними вечерами они сидят у окошка и плачут, глядя в темноту. Ну и конечно, сразу же высветилась некая перспектива. Чего там кокетничать? Мужик и вправду хоть куда. Вроде не зануда. Добрый и не дурак. Правда, красавчик. Что да, то да. И об этом знает. Ох, уж эти красавчики! Настоящих красавчиков в жизни Полины Киселевой не было никогда. Что Скворцов, что Петрович, конечно, мужчины из себя симпатичные, видные, но до этого красавчика им далеко, как до неба. Тут впору вспомнить бабушку, царствие ей небесное. Бабушка аргументировано доказывала, что с красавчиком жить лучше. Бабушка зря не скажет. Вон, и Скворцов, хоть далеко не красавчик, от распрекрасной Полины к другой бабе ушел, а уж про Петровича и говорить нечего. Этот вообще без нескольких баб одновременно жизни своей не представляет. Короче, после первого свидания Полина стала с нетерпением ждать второго. А он, собака, пропал и не звонит. Полина уже было сама позвонить хотела, но удержалась. Мало ли чего. Уехал куда, или Полина ему просто не понравилась. В любом случае своим звонком ничего не изменишь. Только ситуацию прояснишь слегка, чтобы спать спокойно. Ведь отрицательный ответ, он, как ни крути, тоже ответ. Позвонил он только через неделю и как раз во время большого совещания у управляющего. Полине пришлось дать отбой. Она с трудом дождалась окончания этой бесконечной говорильни, где управляющий и так и этак демонстрировал подчиненным свою великую умность. Выскочила в коридор и набрала его номер. Ответил он не сразу и очень сухо. Наверняка обиделся.

– Владимир Сергеевич, миленький, – запричитала Полина. – Я на совещании была. У Самого! Изгалялся аж целых три часа. Никак ответить на ваш звонок не могла.

– А чего же вы мобильник не выключаете на совещаниях? – Голос его явно потеплел.

– Как же! А вдруг что-то случится экстраординарное. У меня же сын в балбесном возрасте.

– Хорошо. Это вас извиняет. Вы завтра, чем вечером занимаетесь?

– Владимир Сергеевич, ну до чего мужчины любят задавать дурацкие вопросы.

– Почему этот-то дурацкий?

– Потому что! Это вообще самый дурацкий вопрос, который только себе можно вообразить. Смотрите. Если вы хотите меня куда-то завтра вечером пригласить, а я идти не хочу, то у меня для того, чтобы отказаться найдется тысяча причин. От прорыва канализации до зубного врача. И наоборот. Так что, скажу честно, чем бы я таким важным ни планировала завтра вечером заняться, я это дело отложу и непременно пойду с вами.

– Куда?

– Не знаю. Это ж вы мне звоните. Я думала, может, пригласить куда хотите. Или вы просто волнуетесь за мою вечернюю занятость?

– Я вас хочу позвать в театр. Спектакль с Лией Ахеджаковой. Во Дворце пионеров.

– Во Дворце пионеров?

– Ага. Там теперь концертный зал. Пойдете?

– Конечно. Сто лет никуда не ходила.

– Завтра в шесть я за вами заеду, там начало в семь, но нам еще машину где-то припарковать надо будет.

– Договорились.

Полина нажала отбой и запрыгала на одной ноге. Хорошо никто из сотрудников не увидел.

Вечером она открыла шкаф и замерла. Конечно, можно было бы пойти в театр в любом из ее дорогущих деловых костюмов. Но хотелось праздника. Как в детстве, когда бабушка надевала бархатное платье, бриллиантовую брошку и вела Полину в филармонию. Взгляд упал на кружевное платье, в котором Полина встречала тот памятный Новый год, когда от нее ушел Скворцов. Платье, несмотря на то, что прошло уже больше пяти лет, по-прежнему было актуальным. Вот что значит дорогая вещь. Из бутика!

«Интересно, смогу ли я в него влезть?» – подумала Полина. Она достала платье и приложила к талии. Потом скинула домашний халат и натянула платье. Оно сидело как влитое. Даже лучше, чем раньше. Раньше у Полины отовсюду выпирали ключицы, а сейчас платье даже было чуть-чуть тесновато в груди. Полина выглядела очень аппетитно. А сверху можно будет накинуть меховую жилетку. Неизвестно еще, где удастся поставить машину и как далеко придется идти пешком. У Полины была чудесная жилетка из чернобурки. Она Полине очень шла и, безусловно, подходила к черному кружевному платью. Полина полезла в бабушкин комод за кружевной театральной сумочкой и наткнулась на газетную вырезку. С нее, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, на Полину глядел ее новый знакомый Владимир Сергеевич.

«Чемпион». – Полина взялась за сердце и села на стул. Вспомнила бабушку с этой газетой в руках, не удержалась и начала реветь.

На следующий день он приехал, как и договаривались. Минута в минуту. Полина уже поняла, что ее новый знакомый отличается завидной пунктуальностью. Он вышел из машины, открыл дверцу и помог Полине взгромоздиться на сиденье. Когда он взял ее под локоть, Полине стало вдруг щекотно в районе солнечного сплетения.

– А я вспомнила, где вас видела, – сказала она, усевшись, и достала из сумочки газетную вырезку.

Он развернул, увидел свой портрет и присвистнул.

– Сто лет назад было. В прежней жизни.

– Моя бабушка говорила, что настоящий чемпион всегда остается чемпионом. Вы ей тогда очень понравились, она вырезала ваш портрет из газеты и настоятельно рекомендовала мне выйти за вас замуж.

– А вы?

– А я на тот момент уже была замужем.

– Жалко. Надо было послушаться бабушкиного совета.

– Я бы с удовольствием, но вы где-то пропадали.

– Точно. Пропадал.

Спектакль Полине очень понравился. Она хохотала до слез, и у нее даже болели ладоши от аплодисментов. После спектакля Владимир Сергеевич отвез Полину в ресторан, где они поужинали, а потом повез домой. Когда он провожал ее до парадной, на улице было уже совсем пустынно. Он взял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал. У Полины закружилась голова, она подумала, что сейчас потеряет сознание и упадет.

– Я не могу позвать вас к себе, – прошептала она.

– Конечно, я понимаю, у вас сын, – ответил он и опять поцеловал Полину. – Но мы можем целоваться в парадной, как подростки.

– Не-а. У нас там охрана.

– Тогда поехали ко мне.

– Не могу. Как я ребенка оставлю?

– Точно. Не сообразил. И чего будем делать?

– На майские Иннокентия моего бабушка с дедом увезут на Кипр. Они каждый год туда мотаются. Приходите ко мне в гости.

– Лучше вы ко мне, а то у вас там шумно и окна все в городской саже.

– Хорошо. Договорились.

– Это сколько дней осталось? Мама дорогая! Целая неделя. Как же я дождусь?

– Дождетесь. Неделя – это же всего семь дней, а не десять лет жизни.

Полина выпуталась из его объятий и нырнула в парадную. Сердце бешено колотилось. Она и сама не понимала, как переживет эту неделю.

Неделя прошла, как во сне. Полина чего-то общественно-полезное делала на работе, отчитывала подчиненные ей молодые дарования, даже поругалась с управляющим, не сойдясь с ним во взглядах на организацию работы нового отделения, потом складывала Кешке чемодан, отвозила сына в аэропорт, а сама все время ощущала эту сумасшедшую щекотку в районе солнечного сплетения. Владимир Сергеевич звонил ей каждый день, и они шептались по телефону, хихикая, как школьники. Накануне праздников он прислал ей план дороги к своему дому. Наутро Полина собрала кое-какие шмотки, сунула их в дорожную сумку и отправилась по указанному адресу. В конце концов, все-таки лучше, что они встречаются у него. Если ей что-то не понравится, она сядет в машину и уедет. А вот если он будет у нее, то так легко от него не отделаешься. Конечно, отделываться от этого мужчины Полина не собиралась, но чем черт не шутит. Вдруг он в постели никакой? Или зануда несусветная? Хотя это бы Полина наверняка уже заметила. Или пахнет при ближайшем рассмотрении как-нибудь не так? Не в смысле воняет, как говорит Сусанна про Петровича, а просто запах у человеческой кожи может оказаться для другого человека категорически непереносимым. Да мало ли разных причин, по которым девушка может захотеть уехать и вспоминать потом это приключение, как страшный сон. Скажет он чего-нибудь не так, или поглядит, и все – «Снова стою одна, снова курю, мама, снова».