— Неужели? — еще раз попыталась уточнить Ксюша.

— Да! Не веришь?

— Я могла бы подумать про кого угодно, но чтобы ты…

— Да, мне и самой порой не верится, — не дала ей закончить Ляля.

— А родители знают? — заглянула Ляле в глаза Ксения.

— Нет, даже ни о чем не догадываются. Они так привыкли мне доверять, что подобное им и в голову не приходит.

— Так они и про панель ничего не знают?

— Боже упаси! — воскликнула Ляля. — Это их убьет.

— С ума сойти! И ты столько времени все скрываешь? А если спросят, откуда деньги на хату?

— Не спросят…

Ляля больше не могла сдерживать себя и, пользуясь удобным случаем, рассказала Ксении все: как начала нюхать героин, как проводила время с Сергеем и как потом пришла в салон. Умолчала лишь про вечер у Сявы — говорить об этом сил не было. Зато рассказала байку, которую сочинила для родных:

— Лапшу навешала про частные уроки музыки. Пусть хоть не переживают, когда меня вечерами дома нет. Только они не совсем дураки, догадываться начали, что на халупу не заработать, даже если весь день за пианино просижу. Теперь говорю им, что бойфренда богатого подцепила, который деньгами помогает и жилье мне оплачивает. Поначалу я с родичами жутко скандалила, а потом успокоились. Жаль папу с мамой. Я у них одна. Живу отдельно, приезжаю раз в год по обещанию. А все проклятый героин.

— Ты не пробовала бросить?

— Пробовала, но каждый раз срываюсь. Знаешь, Ксюш… — Ляля сделала паузу, встала и подошла к окну, чтобы не смотреть подруге в глаза. — Я даже не уверена, что хочу этого.

— Чего?

— Бросить!

Ляля чуть не расплакалась. Ксения подошла к ней и тихонько приобняла ее сзади. Вопросов она больше не задавала. Так девушки и стояли в тишине. Ксюша понимала, что такие признания даются нелегко, а Ляля просто смотрела на медленно падающий снег за окном. Снежинки сливались, их скрывала туманная пелена, но стоило Лялиной слезинке сбежать по щеке, как белые мухи снова начинали кружиться в танце, каждая — сама по себе. За трепещущим белым занавесом Ляля сумела разглядеть озябшую девушку в легком пальтишке, которая спешила куда-то, нарушая тишину вечернего двора снежным хрустом. Неизвестно, почему она так торопилась, к кому семенила тоненькими ножками, но Ляля ей позавидовала.

Когда-то Лялька сама любила сидеть на скамейке во дворе и бездумно смотреть в чужие окна. Где-то там, в случайно выбранном кухонном окошке горит свет, видны веселенькие шторки со сборкой по краю, под потолком — резной абажур. А ты здесь, по другую сторону реальности. И если тебе плохо, то обитателям незнакомой кухни обязательно хорошо. Вдруг в желтом свете появляется силуэт, застывает у окна. Кажется, что тот человек заметил твой взгляд и решил затеять с тобой игру в «гляделки». Но потом становится ясно, что он не может тебя увидеть: ты слишком далеко — за гранью его бытия. Даже непонятно, кто там стоит — мужчина или женщина, но все равно незнакомцу за стеклом лучше и легче, чем тебе. Если бы девчушка, пробежавшая мимо Лялиного дома и растаявшая в белой пелене, обратила внимание на женский силуэт у окна, она вполне могла бы позавидовать той, другой, которая сейчас наслаждается теплом уютного дома и не ведает ни забот, ни проблем. Но увы, Ляля-то знала правду. Ей было до боли обидно за свою идущую под откос жизнь. Жаль папу с мамой. Все случившееся в эти нелепые месяцы вдруг показалось гадким и несправедливым. «Почему именно я? За что?» — мысленно спрашивала себя Ляля.

Неизвестно, сколько бы длилось молчание, если бы его не прервал телефонный звонок. Звонила Алла Николаевна.

— Ляль, может, все-таки заглянешь домой в субботу? Пообедаешь, мы так по тебе соскучились. Я пирожки испеку. Твои любимые, сладкие.

Ляля слушала мамин голос как в первый раз и даже различила в нем тоскливые нотки…

— Конечно, мамочка! Приду, обязательно приду! Мам?

— Да?

— Ты не представляешь, как я соскучилась. Ужас как соскучилась! — На секунду Ляля вновь стала веселой маленькой девочкой, которая, вернувшись домой, первым делом чмокала в щеку маму и папу.

Алла Николаевна обрадовалась, тревога в голосе угасла.

— Вот и отлично! А мы-то как соскучились! Будем ждать!

После разговора на душе стало легче. Мамин голос всегда возвращал Ляле радость. Да и Ксюша, желая развеселить подругу, принялась рассказывать смешные истории. На самом деле не такими уж они были и веселыми, но Ксения обладала редким даром: рассказывать о пережитых неприятностях так, что собеседник буквально умирал со смеху.

— И вот, Людка, пришла я в мастерскую к этому художнику. Натурщицей, значит, работать. Деньги пообещали неплохие, а я, молодая и глупая, тогда была любому заработку рада. Думала, полчаса голышом перед ним постою, от меня не убудет. Захожу — холод зверский, зуб на зуб не попадает. Ничего, думаю, в детстве в проруби купалась, и сейчас, дай Бог, в статую не превращусь. Тут входит этот, понимаешь, недоделанный Леонардо да Винчи. Рожа — в дверной проем не влазит. — Для убедительности Ксюша надула щеки и стала страшно вращать глазами. — Типичный бандит. Да еще и пьяный в стельку. Как он только кисть умудрялся пальцами держать, до сих пор в толк взять не могу. Глазками поросячьими моргает, словно примеривается. Удивлялся, наверное, зачем ему вместо одной двух натурщиц прислали.

Девушки весело захихикали, и Ксюша продолжила:

— Ну, поставил холст и даже минут пять пытался на нем что-то изобразить. Я стою в позе нимфы, ни жива ни мертва. Уговор был такой, чтобы все прелести наружу. Про себя надеюсь, что в приливе вдохновения он на меня особого внимания обращать не станет. Да какой там! Видать, вдохновила я его дальше некуда, вот только не на живопись… Плюнул, кисти в сторону — и ко мне полез. Я на пол спрыгнула, а там стружка, болты какие-то — босыми-то ногами! Но мне не до того: я к двери, только успела на ходу свитер с брюками схватить. А теперь представь себе такую картину: бегу я голышом по этому «храму муз» и ору во все горло, уворачиваясь от поддатого бегемота. Этот гад все ближе, а на помощь никто не торопится. И меня будто ударило что: я к этому придурку повернулась и какую-то бабу гипсовую (в той же мастерской скульпторы работали) с полки ему на ногу толканула. Весила Афродита килограммов десять! Бегемот взвыл, я — пулей на лестницу и вниз. Хорошо, перед выходом затормозила и шмотки на себя натянула, а то бы до самого метро в костюме Евы бежала!

Ляля снова плакала, но уже от смеха.

— Кстати, Людмила, я все время хотела у тебя спросить: как ты это делаешь? — Поняв, что ее вопрос прозвучал не совсем понятно, Ксения его перефразировала: — Помнишь наш разговор на выезде? Так ты и не выяснила, как у тебя получается с мужиков чаевые снимать?

— Ксюш, сама ничего не понимаю.

— Нет, ну должен же быть какой-то секрет? Уж сколько я знаю Жорика, который лыбится вечно, ни разу не видела, чтобы он давал на чай. Колись, у тебя какой-нибудь заговор имеется? — шутливым тоном настаивала Ксения.

— Да какой заговор. Просто… просто мне достаточно очень сильно захотеть.

— И это все?

— И все! Просто говоришь про себя мужику много раз: «Ты должен дать мне чаевые». Только нельзя останавливаться, пока не даст. — И Ляля засмеялась.

— Слушай, — продолжала Ксюша. — Я тут долго над этим думала. А раньше с тобой такого не случалось?

— Нет, никогда, только в салоне началось. Да какой это к черту дар, я тебя умоляю! Вот попробуй, у тебя тоже получится.

Но Ляля говорила не совсем искренне. Чуть позже она припомнила, как легко родители соглашались давать ей деньги, которые потом шли на героин. И «костюмчик», и «курсы» стали серьезным ударом по семейному бюджету. Мама с папой, конечно, ее сильно любят, но уж слишком просто все выходило. А Сергей? Они были едва знакомы, а он тут же согласился ехать с ней за героином, а потом бесплатно делился наркотиком и даже позвал к себе жить… Всякий раз, подстегиваемая воспоминаниями о боли, которую несла ломка, она просила, умоляла людей и обстоятельства работать на нее — и ей действительно везло! Но тут Ляля вспомнила: если она на самом деле способна внушать другим нечто, то почему ей не удалось остановить Сяву? Разве желание не было достаточно сильным? И вообще, убеждать других всегда было нелегко. Ерунда!

Этим вечером девчонки еще долго болтали. Ляля рассказывала про свою семью, про страсть к музыке и о том, как поступала в Гнесинку, мечтая стать пианисткой. Вспомнила и Светку, школу, отличный аттестат. Ксения тоже описала парочку своих «приключений»: на долю этой хрупкой девушки выпало немало испытаний. Но о бесконечной борьбе за здоровье сына, о ссорах с когда-то нежно ее любившим мужем, о бесплодных поисках работы она говорила легко и непринужденно, скорее философски. Ксения не привыкла жалеть себя, и Ляля чувствовала, что ей есть чему поучиться у старшей подруги.


Субботу Ляля провела у родителей. Ей уже давно не было так хорошо, как в этот день с ними. Все трое дружно уминали вкусные пирожки, вспоминали былые радости, рассуждали о Лялином будущем. Ей ужасно захотелось вернуться домой. Ах, если бы можно было все бросить, забыть про вранье, спрятаться под родительское крыло, как когда-то! Но то была лишь минута слабости. Суровая реальность диктовала свои условия: жить вместе с родными было теперь совершенно невозможно. Круг замкнулся, и от ощущения безысходности Ляле захотелось разрыдаться. Кажется, стоит закрыть лицо руками, хорошенько зажмуриться, и все неприятности исчезнут как по мановению волшебной палочки. Но это иллюзия. На самом деле выхода нет…


Приближалась зимняя сессия. Перед Новым годом на информационной доске появился длинный список зачетов и экзаменов, ближайший из которых выпадал уже на первые числа января. За последние месяцы Ляля подходила к инструменту только во время занятий в училище. Клавиши домашнего же фортепиано покрылись толстым слоем пыли. С трудом собрав у подруг конспекты лекций, Ляля охнула. Наверстать пропущенное почти нереально. Она может просто вылететь из Гнесинки… Стоило только Ляле представить, в какой ужас придут родители, как тут же на лбу выступал холодный пот. Начнут докапываться, что произошло. Этого она допустить не могла.

Пополнив запасы очередным граммом, Ляля несколько дней практически не выходила из дома и не появлялась в салоне. Выяснилось: то, что удавалось запомнить под героином, вспоминалось опять-таки только после очередной дозы. Без наркотика память становилась никакой. Значит, перед сессией нужно будет капитально запастись порошком… А пока ей приходилось подолгу сидеть за фортепиано, разучивая пропущенное на уроках. На третий день позвонила Ксения:

— Ты куда пропала, красавица?

— Учусь. Да и деньги пока не очень нужны.

— Слушай, хочешь прикол? Думала при встрече рассказать, но, если не занята, скажу сейчас, прям не терпится!

— А что такое? Рассказывай! — заинтересовалась Ляля.

— Помнишь, ты мне объясняла, как мужиков на бабки раскручиваешь?

— Ну!

— Так вот. Я тогда сидела, на ус мотала. Вчера пришла в салон, ну, меня клиент и выбрал. И я думаю: «Что там Людка говорила? Дай-ка я тоже попробую». Весь заказ, короче, его гипнотизировала, только, видно, жадина редкая попалась, ни фига на него не подействовало. Время уже заканчивается, а он чаевых все не дает. Вот я и подумала: гипнотизеры обычно жертвам в глаза смотрят. И давай ему в глаза пялиться! Он, бедолага, обалдел, назад пятится, понять не может, что это со мной. А я решила давить до последнего. Глаза уже слезятся, а я все колдую. И что ты думаешь? Он мне протягивает кучу денег и говорит, что, мол, сдачи не надо. На всех парах из комнаты вылетел, аж мобильный телефон забыл! Татьяна за ним вдогонку кинулась, чтобы отдать. Вернулась, спрашивает: «Чего это он от тебя как ошпаренный выскочил?» Я, понятное дело, отпираюсь: «Он вообще какой-то странный. Может, с головой непорядок?» А сама думаю: «Это у меня с гипнозом получилось, или он просто испугался?»

От смеха Ляля чуть трубку не уронила…

— Алло, Люда, ты здесь?

— Здесь я, здесь. — Ляля попыталась справиться с собой, но стоило представить глаза перепуганного клиента, как ее начинал душить смех. Отсмеявшись, она все-таки решила ответить на заданный вопрос. — Знаешь, Ксюша, может, у тебя все и получилось. Только ты, пожалуйста, больше не ставь таких экспериментов, а то всю клиентуру разгонишь.

Тут у нее снова началась тихая истерика. Ксения, услышав смех подруги, наверное, увидела ситуацию в новом свете и тоже начала нервно подхихикивать. Потом засмеялась громче, и вскоре девчонки заливались уже в два голоса.

Клизма

Первая в жизни Ляли сессия оказалась не из легких. Даже отличницы-однокурсницы ночами не спали, а уж с Лялиными-то прогулами нужно было сидеть, как говорится, от зари до зари. Нервы сдавали, пальцы срывались с клавиш, и простейшие упражнения не получались. Напряжение нарастало, а непройденных билетов не убывало. Экзамен по нотной грамоте Ляля с трудом вытянула на «удовлетворительно». Помогли письменные работы, сданные несколько месяцев назад, когда она еще и не думала о салоне. Преподаватель горестно поджала губы: