Несколько дней кряду местом сбора родителей служила Лялина комната. Они словно завороженные не могли отвести глаз от регалий дочери. Евгений Львович безустанно благодарил супругу за подаренное ему счастье в ту далекую и в то же время недавнюю зиму. Заходясь от смеха, он вспоминал свой первый день отцовства.

Тогда, морозным февральским вечером, сразу после Лялечкиного рождения Евгений Львович делился своим безмерным счастьем с коллегами. Столь знаменательное событие отмечали прямо в лаборатории, где роль стаканов выполняли колбы. Глубокой ночью, предварительно выпив по пол-литра на брата, шумная компания добралась до стен роддома. В черном окне виднелась искомая цифра «15». Особо стойкие поддерживали счастливца под руки, он же, широко расставив ноги и махая норковой шапкой над головой, выкрикивал срывающимся голосом: «Ал-лчка! Лю-дчка! Я люблю вас, девочки мои!» Сопереживающие коллеги считали необходимым повторить каждое его слово от первого лица. После минуты такого разноголосья в некоторых окнах начали показываться сонные лица. Видимо, там, в глубине палат, они спрашивали друг друга, кто та счастливица при четверых мужьях. Когда же оголтелые мужики окончательно посрывали голоса, кому-то в голову пришла мысль достучаться до нужного окна с помощью снежков. Все дружно принялись лепить комья и метать их с относительной точностью. Снежная атака до смерти напугала ночного сторожа и весь медицинский персонал. Наконец-то в окне пятнадцатой палаты показалось родное лицо. Ослабленная тяжелыми родами, Аллочка одной рукой опиралась на подоконник, а другой стискивала накинутый второпях халат. Евгений Львович пытался разобрать по беззвучно движущимся губам, как прошли роды, крепкое ли здоровье у новорожденной и хорошо ли кормят. А еще жестами спрашивал, пришло ли молоко. Глухонемой диалог был прерван угрозами сурового сторожа вызвать милицию, к чертовой матери. На прощание Алла Николаевна, не нарушая больничной тишины, что-то проговорила с особой тщательностью, при этом потрепывая халат у себя на груди. В ответ Евгений Львович поспешил застегнуть настежь распахнутую дубленку.

За двадцать три года совместной жизни многое случалось: были и ссоры, и примирения, и горькие потери, и счастливые события. Но нежная привязанность Лялиных родителей друг к другу, казалось, только крепла. А мама вечно переживала за папу: не забыл ли пообедать, тепло ли оделся, не перетрудился ли в своей лаборатории? И, надо сказать, на то были все основания: без напоминаний Евгений Львович скорее всего забыл бы не только позавтракать, но также пообедать и поужинать. Ему ничего не стоило в январе выскочить на улицу в тонкой ветровке, а уж вернуться из лаборатории в белом халате — это святое.

* * *

Жарким июльским днем окно в Лялиной комнате было открыто настежь. В углу работал вентилятор, но все равно дышать было нечем. По комнате, словно белые птицы, разлетелись ноты, их страницы шелестели, когда задувал ветерок, а Лялька что-то сосредоточенно вписывала в нотную тетрадь.

— Мама. — Она подняла голову и повернула ее в сторону открытой двери. — Мам, — позвала Ляля еще громче.

В двери появилась Алла Николаевна с пульверизатором в руке.

— Что случилось?

— Мам, я тут не могу записать одну вещь, вот послушай. — И Ляля принялась напевать какую-то современную мелодию. Алла Николаевна внимательно слушала, одновременно рукой выписывая в воздухе кренделя.

— Ага, я поняла, дай ручку. — И Лялина мама аккуратно принялась выстраивать ноты на нотной строке. — Кстати, а что это?

— Да ты не знаешь — из модных.

— Ляля, — с укором произнесла мама, — не этим сейчас заниматься нужно. В конце недели прослушивание, а у тебя еще целый отрывок не выучен. Займись делом, детка. — И она вышла.

Ляля слышала, как в комнате пшикал пульверизатор и мама то и дело начинала вслух жалеть какое-нибудь растение, засыхавшее в сухом и горячем московском воздухе. Она и сама была бы не прочь оказаться на месте цветов, на которые пульверизатор выпускал струю за струей холодной воды. Даже музыкой заниматься больше не тянуло. От ленивых размышлений Лялю отвлек телефонный звонок — это была Света.

— Ну что, Моцарт, все сочиняешь?

— Ага, — измученным голосом согласилась Ляля.

— Хорош париться, поехали в Серебряный бор, искупаемся, — бодро предложила подруга.

— Далеко.

— Да какой далеко! Зато там вода чистая и народу поменьше.

Предложение было невероятно заманчивым, и Ляля решила на часок-другой отложить занятия. Девчонки договорились встретиться внизу. Собрав пляжные принадлежности и написав маме записку, Ляля на цыпочках прошмыгнула в коридор. Боясь предательского скрипа, она открывала дверь как можно осторожнее: хотелось уйти незамеченной.

— И когда тебя ждать? — вдруг услышала она за спиной спокойный голос мамы.

Ляля застыдилась своей попытки к бегству, повернулась к матери и посмотрела на нее глазами, молящими о пощаде.

— Мамочка, так жарко. Я там записку написала, я на речку, только туда и обратно, — затараторила она.

Алла Николаевна лишь покачала головой: дочке все прощалось заранее.

Несмотря на уверения Светки, на пляже в этот день было многолюдно. Разморенные солнцем загорелые тела напомнили Ляле овощи на грядке. Песок раскалился так, что без шлепанцев не ступишь. Обгореть проще простого, но узнаешь об этом только дома: когда полночи проворочаешься в постели, не зная, на какой бок лечь.

— Ну и жара! — в один голос заключили девочки.

— А может, на нудистский? — оживилась Света.

— М-м, — отрицательно покачала головой Ляля. — Давай сегодня без экстремальщины.

— Ладно, как скажешь.

Девчонки расстелили покрывало и улеглись, подставив спины солнцу. Светка критически оглядела свое тело, которому определенно недоставало бронзового загара. По сравнению с отдыхающими они с Лялей выглядели словно европейские миссионеры среди африканского племени.

— Ох уж эти экзамены, — вздохнула она. — Времени не было на пляж выбраться, я теперь из-за них просто на белую мышь похожа. И не понимаю, чего ты не любишь нудистский, — следов на теле не остается. И мужикам нравится. Как только говоришь, что на нудистском пляже загорала, так они прямо слюной брызжут. А, Лё?

Ляля не отвечала. Глаза ее были закрыты, и она только промычала что-то. Сей звук означал, что ей лень разговаривать. Света не стала настаивать на ответе и продолжала:

— Надо загореть в этом году как следует, чтоб на всю зиму хватило. Прикинь, вокруг все белое, а я шоколадка. Да, загар зимой — это так пикантно, — сама себе подтвердила Света.

Ляля уже почти не слышала подругу: ее мысли вернулись к предстоящим экзаменам в училище.

— Кстати, — Светка повысила голос так неожиданно, что Ляля дернулась, — мне же Сява звонил, встретиться предлагал.

— А ты?

— Так ведь особо некогда было. А теперь мать все уши прожужжала, чтобы я в парикмахерское готовилась. Ладно, вот поступлю, тогда и встретимся. А он мне нравится, ничего такой. Может, вместе тусанемся? Тогда вроде весело было?

— Мне тоже сначала поступить надо…

Да, Гнесинское училище — это серьезно. Двенадцать человек на место. Но в этот момент Ляля представила себя перед экзаменационной комиссией: в красивой блузке, слепящей своей белизной, за черным фортепиано. Пальцы летают над клавишами, и вслед за сложнейшей фугой Баха следует Лунная соната, затем — игривый этюд Черни… Строгие лица экзаменаторов расцветают, их удивляет прекрасная техника исполнения, и Ляля получает высший балл. Видение вдохновляло, манило, обещало победу. Чтобы окончательно не расплавиться на солнце, разволновавшаяся Ляля предложила подруге окунуться. Обе резво вскочили и с разбега нырнули в речку. В соревновании наперегонки победила Света. В нескольких метрах от резвящихся девчонок показалась голова молоденького паренька. Для него первая стометровка брассом была уже позади. Неспешно, то на спине, то «по-собачьи», он восстанавливал силы для следующего заплыва. В тот момент, когда он сравнялся с девчонками, Светка издала улюлюкающий звук. Как оказалось, она положила на него глаз еще на берегу. Спортивный, невысокого роста, светловолосый молодой человек попал в ее поле зрения уже на первых минутах пляжного отдыха. В ответ на знак внимания парнишка застенчиво улыбнулся.

— Не про-плы-вай-те мимо, — протяжно напела Света, не сводя глаз с незнакомца. Он же, в свою очередь, расплылся белозубой улыбкой. — Я всю жизнь мечтала научиться плавать так же, как вы!

Растерявшийся от неожиданного внимания, парнишка замедлил ход, но не остановился. Он явно был заинтересован в знакомстве, однако родительская установка «Скромность украшает» сковала его язык. Слава Богу, супер-эго Светы не было захламлено подобными пережитками. На сей счет у нее существовало собственное неизменное убеждение, что если женщине больше нечем себя украсить, то пусть украшает скромностью. «Скажу больше, — звучало в наставлениях Ляле, — скромность уродует женщину!» Тут не поспоришь!

Светлана лукаво подмигнула подруге и последовала за пловцом. Ее спонтанный урок плавания продолжался минут двадцать или тридцать. Крепыш быстро освоился с ролью инструктора. Для начала он посвятил девушку в тайны дыхания во время заплыва. Далее, по настоятельной просьбе Светы, они перешли к правилам группировки тела в брассе.

С берега Ляля наблюдала за неуклюжими движениями подружки. Она двигалась так, как будто и вовсе разучилась плавать. Новоиспеченному инструктору приходилось поддерживать ученицу за живот, направлять движение ее рук, сигнализировать похлопываниями по бедрам, когда те переставали работать. Стоило Светке подловить его со слишком серьезным выражением лица, как оба заливались смехом. Их было слышно всему пляжу. Лежа на полосатом полотенце в одиночестве, Ляля еще раз сказала себе: экзамены — это страшно, но преодолимо. На девяносто девять процентов она была уверена в положительном исходе.

Вечеринка

Последние дни перед экзаменами Ляля не отходила от фортепиано. Ей очень повезло: буквально накануне поступления в училище решили немного изменить правила, и у медалистов теперь было преимущество. Так, поступающим на специальность «фортепиано» в этом случае нужно было сдать всего два экзамена: отыграть программу и ответить на вопросы профессоров во время коллоквиума. Если наберешь необходимые баллы, можно ни о чем не беспокоиться. Коллоквиума Ляля не боялась: в музыкальной терминологии и литературе она ориентировалась неплохо. Правда, предстояло еще разобрать с листа незнакомое произведение «средней сложности», на что давался всего час. И все же самое важное — исполнение программы.

Утро в доме Соколовых начиналось с гамм и арпеджио: пальцы перед серьезными занятиями необходимо разогреть. Далее следовали этюды, а уж затем Ляля принималась отыгрывать фуги. Мама постоянно находилась рядом, добиваясь от дочери идеального исполнения. Но сама Ляля считала, что техническая сторона исполнения не так уж и важна. Главное, чтобы экзаменаторы ощутили, что она искренне любит музыку и в любимые произведения вкладывает всю душу.


Наступил назначенный день. Уже в семь все были на ногах. Бледный от волнения Евгений Львович ходил из угла в угол, а Алла Николаевна давала дочери последние указания:

— Главное — сосредоточься! И нельзя, нельзя ускорять темп на том пассаже… ну, ты знаешь, о каком я говорю… И руки, руки держи…

— Мамочка, меня восемь лет учили, как надо руки держать. Не волнуйся ты так.

Но сама Ляля, застегивая перед зеркалом строгую светлую блузку, с первого раза с трудом попадала пуговкой в петельку.

Как обычно и случается в суматохе, выйти вовремя не удалось, Ляля чуть-чуть опоздала. Когда она поднялась по центральной лестнице училища и повернула в нужный коридор, увидела, что собраться с духом не успеет — вот-вот ее позовут. Для себя она решила, что думать будет исключительно об исполнении и смотреть только на клавиши, стараясь не выпускать из головы «нотного листа». Экзаменаторы с торжественным видом проверяли документы исполнителей, причем в просторный зал, где на сцене стоял белоснежный рояль, допускали сразу двоих-троих абитуриентов. Вместе с Лялей в соответствии со списком вошла симпатичная девчушка низенького роста, первой играть выпало именно ей. Она долго и деловито устраивалась за инструментом — опускала стул, чтобы легко доставать до педалей. У Ляли в этот момент по спине побежали мурашки: как же она не учла, что исполнять придется не на родном домашнем фортепиано и даже не на школьном? Получится ли? Удастся ли заставить его зазвучать так, как нужно?

Девочка за роялем начала свою программу с этюда Шопена, который Ляля знала наизусть. Вот сейчас закончится первая музыкальная фраза, а дальше… А дальше исполнительница, нажав на педаль, виртуозно сыграла сложный пассаж, завершив его мощным форте. И вдруг в аудитории раздался дикий визг! Откуда-то из-под инструмента выскочил черный котенок, чья мордочка выражала неподдельный ужас. И как только он ухитрился туда забраться и столько времени просидеть незамеченным? Хвост несчастного оказался аккурат под педалями, и неудивительно, что теперь бедолага постарался как можно быстрее покинуть зал. Оправившись от первого шока, девчушка захихикала. Заулыбались и самые суровые экзаменаторы, а кто-то даже пожалел вслух несчастного кота. Да и у Ляли стало легче на душе. Если по коридорам этого заведения свободно бегают котята, значит, и учатся тут вовсе не небожители. Она ли не поступит?