Зайдя в кухню, замечаю мужской силуэт, стоящий у плиты. В нос сразу ударяет аромат духов, которые только пару часов назад, я так усиленно пыталась выветрить из своей комнаты. Футболку и штаны, я сразу же отправила в корзину для белья, так как они источали самый сильный запах.

— Черт! — чертыхается он и зло выдыхает, бросив ложку, которую держал до этого в руке, в стену.

Звякнув, ложка упала, но продюсер даже не взглянул на нее, продолжая гипнотизировать что-то перед собой взглядом.

Нервишки у кое-кого шалят… Может, уйти, пока не заметил? Ну, уж нет! Я остаюсь. Во-первых, любопытство. Во-вторых, упрямство, а в-третьих, непонятное чувство, что просит остаться.

Бросив быстрый взгляд на Нарцисса, направляюсь к электрическому чайнику и, убедившись, что в нем достаточное количество воды, включаю. Спиной чувствую взгляд Златогорского, поэтому оборачиваюсь и натянуто улыбаюсь ему.

— Доброе утро!

— Кому как, — отвечает он и возвращает свое внимание чему-то в кастрюле.

По запаху очень похоже на манную кашу. Подгоревшую манную кашу. Подойдя к продюсеру, заглядываю в кастрюлю и морщусь при виде белой субстанции с черными комками.

— Это изюм? — спрашиваю его с надеждой.

— Нет, — недовольно морщится Владислав.

— Каша не получилась, — заключаю я, цокнув языком.

— А ты догадливая, — иронично вздыхает Златогорский. — Я стою и думаю, получилось у меня или нет. Хорошо, что ты пришла. Сразу понятно все стало! Спасибо!

— Да ну вас! — я возвращаюсь к чайнику.

Продюсер, взяв кастрюлю, выливает ее содержимое в раковину, тщательно вычищая посудину.

Боже мой! Там же все забьется! Он вообще к жизни не приспособлен что-ли? Господи! Выколите мне глаза.

— Может не надо в раковину? — спрашиваю его, так как не могу смотреть на это все спокойно.

— Ты пришла чай пить? Так пей! Не мешай мне! И так ни черта не получается! — огрызается красавец-мужчина, что совсем недавно пылко целовал меня.

— Молчу, — развожу руками. Как будто мне больше всех надо.

Услышав пиканье чайника, облегченно вздыхаю. Теперь мне есть чем заняться. Залив кипятком две ложки кофе, болтаю в бокале ложкой, стараясь не думать о том, что происходит у меня за спиной. Пусть я не смотрю, но слышу очень хорошо. Златогорский ворчит что-то себе под нос, пока плещется в раковине. Интересно, зачем ему варить кашу, если он не умеет? И почему ранним утром? Может у него хобби такое: по ночам учиться готовить. Нет, ну, у людей всякие странности бывают.

— Молоко, — сосредоточенно шепчет Златогорский, после чего, по-видимому, наливает его в только что вымытую кастрюлю. — Манная крупа…

Я честно пытаюсь не смеяться над его бормотанием и, тем более, оборачиваться. Моей выдержки не хватает надолго и, в итоге, я все же оглядываюсь. Сложно назвать готовкой то, что он делает. Скорее, это жизненно важный эксперимент, который из стен лаборатории перенесли сюда. В какой-то момент, когда он уже несколько минут стоял, как истукан, глядя как бурлит каша, продюсер поднял на меня взгляд.

— Что?

— Вы вообще когда-нибудь варили кашу?

— Нет, — он явно смущен.

И чего стесняться? Ну, не варил — так не варил. Я, например, яичницу так и не научилась делать, а вот все остальное с легкостью могу.

— Никогда не варили манку? Или она у вас просто никогда не получалась? — интересуюсь, подходя ближе.

Вручив ему свой бокал с кофе, снимаю с плиты кастрюлю и отправляю ее содержимое в урну с мусором.

— Что ты делаешь?! — вскидывается Владислав.

— Нельзя засыпать сразу крупу в холодное молоко, — поясняю свои действия. В очередной раз отмыв многострадальную кастрюлю, выливаю в нее остатки молока из пачки и ставлю на огонь, прикрывая крышкой. — Нужно, чтобы оно сначала закипело.

— У меня аллергия на лактозу, — произносит наглец, сделав глоток моего кофе. — А манка на воде мне с детства не нравится.

— Так зачем вы сейчас ее варите? — выгнув бровь, спрашиваю продюсера.

— Нужно, — деловито отвечает и нацепляет на лицо прежнюю маску Нарцисса.

— Ну, раз я вам помогаю, то вправе знать о таком.

Нет, ну, а что? Я не права?

— Для дочери, — наконец, отвечает он после минуты усиленного обдумывания, сказать мне или нет.

— Для дочери? У вас есть дочь?! Ребенок… девочка… у вас… — удивленно уставившись на него, обдумываю его слова.

— Да, маленькая такая с двумя хвостиками и бантиками.

Вот это у меня в голове вообще не укладывается. У Нарцисса есть дочь. Он с ней играет в куклы, различные игрушки, гуляет в парке, покупает вату, ругает за что-то. Хотя, вот последнее я четко представляю. И как девочка живет с таким отцом-тираном?

— А сколько ей?

— Скоро будет два года.

— И часто вы дочь этим травите? — киваю в сторону раковины, под которой находилась урна с черным мусорным пакетом.

— Рокси! — недовольно произносит моё имя в попытке призвать думать, о чем говорю.

— Ну ладно! И часто вы готовите дочери на завтрак этот прекрасный кулинарный шедевр? — театрально меняю внешний вид фразы, оставляя прежний смысл.

— Рокси! — повторяется он.

— Ну, итак…? — тороплю его с ответом, заглядывая в кастрюлю.

— Только сегодня. Няня заболела, доставка будет только через два часа, а Алиса уже сейчас хочет есть, — жалобным тоном рассказывает мне. — Жаль, что ей нельзя яичницу.

— Бедная девочка. Мне ее искренне жаль, — еще бы! Жить с отцом, который хочет накормить тебя ужасной кашей. Лучше бы яичницей, прости господи. — А сейчас она с кем?

— Я включил ей мультики и оставил одного из новых охранников, — равнодушно говорит отец года.

— Дважды бедная девочка.

— Чего это?

— По себе знаю, что оставаться в комнате с незнакомым человеком в детстве очень страшно. Хочется к маме и папе, — объясняю ему, придумывая, как бы исправить эту ситуацию. — Давайте так, вы идите к дочери, а я приготовлю кашу и принесу к вам в комнату.

— Я не смогу впустить тебя в комнату, — сразу же заявляет он.

— И не надо. Я постучу, вы заберете и покормите дочь. Мне еще к выступлению сегодня готовиться.

— Ладно, — соглашается продюсер и идет к выходу, но, прежде чем выйти, оборачивается на пороге. — Спасибо.

— Ага… Идите уже!

Глава 21

Ксюша

Спустя несколько минут я стучала ногой в дверь комнаты продюсера, держа в руках поднос с двумя тарелками каши. Одну украсила ягодками в форме улыбающейся мордашки, а на второй красовались примерно такая же, но показывающая язык. Да, вторая каша для продюсера. Не смогла пройти мимо его слов о том, что он не ест кашу, потому что у него аллергия на лактозу.

В двадцать первом веке живем, в конце концов. Существует куча заменителей, чтобы отказывать себе в таком удовольствии, как манная каша.

Этаж, на котором располагалась комната Злато горского, был предназначен лишь для продюсеров, но, как рассказала мне Таша, Дмитрий и Лаура предпочитаю дом центру и после рабочего дня уезжали к себе. Получалось, что на этом этаже жил только Златогорский.

Хорошо устроился — весь этаж в его расположении.

За дверью слышится какой-то шорох, а затем она открылась. Продюсер стоял передо мной в белой футболке, обтягивающей его могучую явно подкачанную грудь и широкие рельефные плечи.

О, кто-то часами торчит в спортзале. Мне бы такую выдержку! Никогда не понимала, как можно по несколько часов сидеть и мучить себя различными упражнениями. Я лучше потанцую лишний раз, чем гири таскать или на тренажерах заниматься.

Любовь к танцам у меня от мамы. Еще в молодости моя мама была владелицей стрипклуба, где обучала своих девочек стриппластике и пилону, но никогда не танцевала его вне стен тренировочного зала. Хотя, был один раз, когда мама танцевала на шесте, чтобы позлить папу, который на тот момент был ее преподавателем. Ну вы понимаете… Папа уже тогда был влюблен в маму, кстати.

Родители не знали, что я в курсе этого события, так как мне случайно проговорился друг отца и попросил сохранить его предательство в тайне от друга.

Подушечки пальцев сразу же закололо от воспоминаний о том, что было прошлым вечером. Мысли о том, как я касалась обнаженной кожи Златогорского, покрытой гематомами и легкими мурашками, что возникли от холодной мази на моих пальцах, на какое-то время вывели меня из нормального состояния.

— Ксюша? — возвращает меня к реальности голос Влада.

Блин, и чего это я так уставилась? Мужчину в футболке не видела что ли никогда?

— У вас тут пятно или мне кажется? — спрашиваю его и указываю глазами на то место, где должно было быть предполагаемое «пятно». На деле же, я всего лишь пыталась замаскировать свое любование его натренированным телом. Знаю, что глупо, но ничего другого в голову не пришло.

— Где? — тут же нахмурено спрашивает он и смотрит в то место, которое я указала. — Нет, — отрицает он, слегка оттянув футболку, чтобы точно быть уверенным.

— Значит, показалось, — пожимаю плечами с таким видом, словно ничего не произошло. — Я принесла кашу.

— Спасибо! Сколько с меня? — спрашивает, доставая из заднего кармана портмоне.

— Сколько с вас — что?

— Ну, денег сколько? Все же, я занял твоё время.

— Пфф, — фыркаю на него и, вручив поднос, произношу: — Не все в этой жизни изменяется деньгами, господин продюсер. Мне было в радость приготовить для ребёнка и знать, что ее отец не отравит бедную малышку. За помощь не платят, а добро возвращается бумерангом. Приятного аппетита вашей дочери и вам.

— Мне? — спрашивает и бросает взгляд на поднос, после чего удивленно поднимает глаза.

— Да. Я сварила вам манную кашу на безлактозном молоке. Таша пьет его каждое утро и дала мне немного для каши, — говорю ему, наблюдая за тем, как меняется выражение лица мужчины на более удивленное и заинтересованное.

— Не слышал раньше о таком молоке.

— Чего только не придумают в нынешнее время, — искреннее улыбаясь, чувствуя гордость за то, что знала о том, чего он не знал, отвечаю я. — Приятного аппетита. Тарелка вашей дочери с улыбкой. Ваша — другая.

— Спасибо, — произносит он растерянно и хочет еще что-то сказать, но я уже захожу в лифт, не оборачиваясь, и уезжаю на свой этаж, чувствуя, как трясутся руки и коленки.

Боже, что со мной происходит? Я больна? Надеюсь, это быстро лечится.

Влад

— Алиса? — ласково окликаю дочь, прежде чем поставить поднос на стол. — Иди ко мне, радость моя! Папа тебя покормит.

— Папа! — кричит малышка и со всех ног бежит ко мне, улыбаясь так счастливо, что сердце сжимается от нежности. Жаль, что скоро придется оставить ее одну и отправляться на работу.

Дочка подбегает ко мне и обнимает ногу, хохоча так громко, что я начинаю опасаться, что все слышат, как сейчас счастлива моя малышка. Ее детский смех и постоянно приподнятое настроение каждый раз заставляют меня улыбаться. И плевать каким уставшим я прихожу, но от пары часов игры с дочкой никогда не откажусь. Я уже начал разбираться в куклах и их именах, которые им дала Алиса.

— Давай, Алиса, я покормлю тебя, — с этими словами беру ее на руки и сажаю на высокий стул.

— Уыбка! — кричит она и тычет пальчиком в тарелку с кашей, которую я поставил перед ней. — Это пинесла фея?

— Фея, — соглашаюсь с дочерью. — Фея…

Непонятная для меня фея. С одной стороны, проста как валенок и понятная, но каждый раз заставляет меня сомневаться в моих же мыслях о них. Стала бы меркантильная девушка, идущая по головам, трать свое время на то, чтобы приготовить кашу для дочери, человека, что все время ее оскорбляет?

— Фея! — радостно кричит дочь.

Фея… Жаль, что не моя. И никогда не будет моей.

— А она пидет к нам в гости? — спрашивает дочка, обращая ко мне загоревшийся огнем интереса взгляд.

— Не думаю, малыш. У нее много дел.

— Как у тибя?

— Нет. Фея сейчас улетела к другим деткам, чтобы тоже приготовить им кашу.

— А ка мине?

— Я попрошу ее следующий раз зайти, малыш. Хорошо? — спрашиваю дочь с улыбкой. Дочь кивает с улыбкой до ушей. — А теперь кушай!

Глава 22

Ксюша

Закончив с подготовкой к первому телевизионному этапу конкурса, я еще несколько раз оглядела себя в зеркало. Черное платье, принесённое Златогорским прошлым вечером, сидело на мне, как влитое. Завитые в локоны волосы, откинула за спину, открыв тем самым вид на хрупкие ключицы и аккуратные плечи. Макияж, нанесенный Ташей, которая, как оказалась год работала визажистом, выгодно подчеркивал глаза. Легкая игривость во взгляде, аккуратные стрелки на глазах, вызывающий цвет помады, но не дешево-пошлый, а дорогой и богатый, длинные ресницы, четкий контуринг лица, выделяющий скулы и скрывающий щечки, доставшиеся мне от папы — все было идеально!