Анна Леманн - Наказание для продюсера

Почему я не встретил ее раньше Воронцова? Тогда не было бы столько проблем. Жаркая, страстная, импульсивная и вся моя… уж, я бы не позволил никому кроме меня даже дышать в ее сторону.

— Сами вы пойдете, — возмущенно шипит в моих руках, пытаясь освободиться. — Знаете, куда?!

— Куда? — спрашиваю ее, играя с ней, как кот с мышкой.

Мышка вертится в попытке ослабить мою хватку. Она пытается вырваться, или хотя бы скинуть мою руку со своих ягодиц, но этим лишь усугубляет свое положение. Я сжимаю ее еще сильнее, шумно вдыхая запах ванильного шампуня девушки.

Ее громкое дыхание и шумное сопение ясно дают понять, что девушка злится на меня не на шутку. Понимаю, что стоит ее отпустить, мне исцарапают все лицо и не только, поэтому держу ее максимально крепко. Девушка слабее, чем она думает, что играет в мою пользу. Решив слегка поддаться ей, убираю руку с ее ягодиц, обхватив талию теперь двумя руками.

— Тише ты, — говорю я, растянув губы в улыбке.

— Отпустите меня! — успокоившись, по слогам произносит она, медленно поднимая разъярённые глаза. — Иначе завтра будете с поломанными руками ходить. Сразу с двумя!

— Ты сломаешь? — откровенно издеваюсь, проведя правой рукой вдоль ее позвоночника. Ксения выгибается и судорожно сглатывает, прикрыв глаза на несколько секунд.

Но, стоит мне убрать руку и провести носом около ее ушка, как девушка приходит в себя.

— Я жду ответ, — напоминаю ей о вопросе.

— Нет, не я сломаю, — собравшись, говорит она и скалит зубы в улыбке. — Бритоголовые мальчики, которые не любят, когда меня обижают. Не любят, когда их любимую девочку обижают.

— Правда? А что будет, если твой любимый узнает, что его девочку столько мальчиков любит?

— Любимый? — хмурит брови, а затем, натянув улыбку на лицо, добавляет: — Мы с любимым любим эксперименты. Групповушка — это нечто!

— Правда? Я могу тоже поучаствовать? — провоцирую ее, заподозрив, что Ксюша решила поиграть со мной, но я не против. Пускай!

Опускаю руку обратно на ее ягодицы и, ласково их поглаживаю какое-то время, а затем резко шлепаю ее, отчего девушка вскрикивает. Желая ее успокоить, снова начинаю гладить ее.

— Что? — тут же шокировано распахивает глаза. — Нет! — упирается руками мне в грудь и пытается оттолкнуться. — Нет!

— Ну, почему же? Мы сохраним это в секрете, — обещаю ей, притягивая ближе.

Она с силой отталкивает меня, но это лишь распаляет еще больше. Я уже почти на грани…

— Нет! Нет! Нет! — кричит она и смотрит на меня глазами полными страха и слез. — Прошу! Пошутили и — хватит! Пожалуйста!

Нет! Не останавливайся! Она твоя! Твоя… Просто возьми ее и на этом все! Она изменяет Воронцову, и ты знаешь об этом. Она ему не скажет.

Но что-то в ее глазах заставляет меня сдаться и отпустить ее, получив вместо нее огромную пропасть, которая морозит и заставляет чувствовать себя одиноким, пустым и никчемным. Как я вообще так могу? Зачем играю с Рокси, когда на кону Алиса?

Ксюша тут же отбегает к стене и с опаской смотрит на меня глазами жертвы, которую охотник хочет застрелить. И мне самому хочется застрелиться, чувствуя вину перед ней. Ведь, я был готов взять ее против ее воли, но, к счастью, остановился. А нам еще столько времени работать рука об руку.

— Ты права, — тихо соглашаюсь с ней, скосив глаза на какой-то предмет в противоположной Ксюше стороне. — Пошутили и хватит. Извини, если напугал. Скучно мне тут, не хватает адреналина, — оправдываюсь выдуманной причиной и сажусь на ее же кровать. — Последнее время моя жизнь так однообразна, что никак не могу придумать себе развлечение, чтобы хоть как-то разбавить серость. А тут…

— Я собираюсь ложиться спать, — еле слышно прерывает она меня. — Вы не могли бы покинуть комнату, — также тихо просит.

Посмотрев на нее, вижу в ее глазах тревогу и страх. И сейчас я четко понимаю, что она не играет и эти эмоции настоящие, и я правда напугал ее.

— Я, пожалуй, пойду, — говорю ей и решительно встав, направляюсь к выходу. — Завтра в восемь я зайду за тобой. Будь готова к этому времени.

— Готова к чему? — нерешительно подает голос, от чего я начинаю чувствами себя настоящим мерзавцем.

— К первому занятию по танго, — спокойно отвечаю ей, дабы сказать, что больше не трону ее. Сегодня.

— Но завтра… нам говорили, что завтра у нас выходной, и я запланировала встречу.

— Завтра у нас занятие и точка. Отныне у тебя нет выходных, — твердо заявляю ей, после чего мысленно собравшись, натянув улыбку и добавляю: — Добро пожаловать в мир трудоголиков, глупышка!

— Но…

— Доброй ночи, Ксюша.

— А как же… Доброй ночи, — отвечает она мне и печально вздыхает.

Сладких снов, моя глупышка. Моя и только моя… будешь!

Потерпи немного! Я заполучу дочь и тогда возьмусь за тебя. А пока… нет! Даже думать об этом не хочу! Из центра без моего разрешения и шага не сделает! Не позволю больше ей видится с другими! Только со мной! Двадцать четыре на семь!

Потерпи, глупышка! Еще немного.

А пока, я буду медленно приучать тебя к себе…

Ксюша

— Ты готова? — спрашивает Златогорский, стоит мне открыть дверь.

Быстрым взглядом оглядываю мужчину. Черная футболка обтягивала его торс, выдавая несколько кубиков. Свободные, темные, спортивные штаны, черные кроссовки и белое полотенце на плече вырисовывали образ спортсмена, который собирается на пробежку, но совсем не привычного Златогорского, собранного и серьезного, как дипломат на переговорах… или же приставучего, как подросток с повышенным либидо.

— Да, — отвечаю ему вяло, так как не выспалась этой ночью.

Меня до сих пор трясло от воспоминаний, каким Владислав был прошлым вечером. Понимаю, что, возможно, спровоцировала его сама, тем, что начала разговор про групповой секс, но я ведь шутила и он точно это понял.

Зайдя в душ, я долго мылась, пытаясь смыть с себя все и, наконец, вернуться к своему привычному состоянию. К счастью позвонил папа и отвлек меня на несколько часов разговором. Он был разочарован, что завтра я не смогу с ними всей семьей поехать на пикник. Даже дедушка с бабушкой приезжают с Алтая, а я не могу. Но папа понял, что мне это нужно, и пообещал уладить все вопросы и взять удар на себя.

И за что маме такое чудо досталось? Вот бы мне такого мужа!

— Пойдем? — предлагает продюсер и отступает на шаг, давая возможность выйти из комнаты и не соприкоснуться с ним, что очень хорошо сейчас для меня.

Не хочу ни случайных, ни намеренных касаний, опасаясь, что они вдруг могут превратиться в недвусмысленные предложения.

— Ага, — покинув номер, я запираю дверь на ключ. — Куда мы идем? — интересуюсь у Златогорского, развернувшись к нему.

Все это время он наблюдал за мной. Я чувствовала это спиной, которая жгла и горела под его взглядом.

— Второй этаж, там спортзал и танцзал, — отвечает он и, не говоря больше и слова, идет к лестнице.

— Ясно.

Почти весь путь, мы проходим в тишине. Я молчу, потому что не знаю, что сказать, а продюсер явно придумывает очередную пакость, что сделает. Или то, как подкатить ко мне еще раз. Права была мама: шоу-бизнес и постель тесно связаны. Но пока мне удается удержать Златогорского и не подпустить к себе так близко… физически, но душевно он пролез уже слишком глубоко — в самое сердце.

— Ксюша, извини за вчерашнее, — произносит продюсер, нарушив наше взаимное молчание, когда до комнаты с табличкой «Танцзал № 1» остается несколько шагов. — Это было глупо с моей стороны.

— Согласна.

— Что? — удивляется он, остановившись.

— Ну, глупо с вашей стороны приставать к левой девушке, когда у вас жена есть. Если вам уж так сильно захотелось… — скрываю слово за кашлем, — … то у вас жена есть. Зачем вам другая? Вы знаете, что такое супружеская верность? — остановившись, оборачиваюсь к нему, заметив, с каким лицом он смотрит на меня. Ее взгляд точно говорит: «Ты в своем уме?» «Ты это серьезно?»

— А ты знаешь? — усмехнувшись, спрашивает он.

— Я знаю! — гордо отвечаю. — А вы нет! Разве можно изменять жене? В чем смысл брака тогда? Вы ведь сделали выбор, а сейчас его же отвергаете.

Для меня брак — это действительно что-то серьезное. Выбор, который я сделаю раз в жизни и тот, за кем буду следовать всю эту жизнь. Я хочу иметь рядом с собой мужчину, который будет любить меня также сильно, как и я его. И я никогда не стану изменять ему и не потерплю измены с его стороны. Иначе, в чем суть? Можно ведь сожительствовать и разойтись в любой момент. Брак — это серьезнее. Он показывает, что ты выбрал своего человека и не хочешь его потерять, следовательно, и другого ты искать не будешь.

— И кто это мне тут нотации читает? Кто жизни учит? Сама Ксения премудрая и Ксения всеправильная? — с издевкой, интересуется Златогорский.

— Ой, зачем издеваться? Вы спросили, а ответила и обосновала свой ответ, — закатив глаза, отвечаю на его колкость.

— Глупышка-глупышка… — произносит он тихо, глядя на меня и за пару шагов оказывается рядом. — Когда ты уже прекратишь разыгрывать спектакль? Но, признаюсь, если с эстрадой не получиться, то театр тебя примет с распростёртые объятия. Такой талант нельзя потерять. Сам подсоблю и порекомендую тебя, куда нужно.

— Благодарю! — зло выплевываю и делаю низкий поклон. — Благодарю, батюшка, за дар такой ценный! В ноги падать не буду… — изображаю беглый взгляд по всему ему телу, после чего выплевываю. — … не заслужили!

— Говорю же, актриса! — скрестив руки на груди, комментирует он моё поведение, а мне так и хочется парочку раз треснуть его о дверной косяк, чтобы перестал меня нервировать. Нервные клетки не восстанавливаются, так-то…

Ксюша

Знала ли я, на что иду, когда соглашалась, чтобы Златогорский стал моим учителем танцев? Хотя, был ли у меня выбор? Не знаю! Я понимала, что будет не просто, но чтобы настолько…

Его не профессионализм я заподозрила в тот момент, когда войдя в танцзал, он сразу же сказал… Нет — приказал, стать напротив него.

— Уже танцевать? — выгнув бровь, недоверчиво поинтересовалась я.

— Ну, да.

— А как же разминка, растяжка?

— Разминка? — непонимающе переспросил Владислав.

— Ага, нужно разогреть мышцы, — ответила ему и, отойдя на несколько шагов назад, сделала пару приседаний. Потом, под внимательным взглядом Златогорского, приступила к наклонам вперед, касаясь ладонями пола, затем, наклоны назад, вбок, и завершила все своим коронным вертикальным шпагатом. Плавно поднимая одну ногу параллельно телу, я с наслаждением наблюдала, как вытягивается физиономия продюсера. Не воспользоваться таким умением — это кощунство, поэтому я использовала всю свою грацию и пластичность, желая произвести впечатление.

— У тебя хорошая растяжка, — в какой-то момент одобрил продюсер, прислонившись плечом к одному из многочисленных зеркал.

— Знаю, от мамы досталась, — отвечаю ему, гордо подняв подбородок. — Она у меня раньше танцами занималась.

— И тебя не научила танцевать танго? — с насмешкой поинтересовался он.

— Ну… у нее было другое направление в танцах.

— Какое же? Хип-хоп?

— Стрип-пластика, — произношу, наблюдая за тем, как лицо Златогорского из улыбающегося превращается в безэмоциональное. — Стриптиз, проще говоря.

— И ты умеешь его танцевать? — чуть охрипшим голосом спрашивает он.

— Нет, — вру я, так как танцевать на шесте могла уже в десять лет, ни в чем не уступая маме.

Пусть мама и продала стрип-клуб, но танцы никуда не делись. Понаблюдав за ней, я поняла, что тоже хочу такую пластичность, легкость и воздушность движений, как у родительницы. Мысленно я поблагодарила себя за то, что соврала продюсеру насчет стриптиза, а то еще неизвестно, что сделал бы Златогорский. Ведь даже сейчас, когда мы якобы танцевали, на самом деле, он меня ощупывал, глядя на меня такими глазами, будто съесть хочет. Съест и косточек не оставит, точно вам говорю!

Я долго терпела его «советы и поправления руками», но, в какой-то момент, поняла, что больше не могу это вынести. Я же тоже не железная. Каждое его прикосновение превращало в лаву мою кровь. Наши тела до того тесно были прижаты друг другу, что моя одежда точно пропахла запахом продюсера — таким манящим, желанным и до жути возбуждающим. Когда его губы случайно касались меня, я чуть ли не стонала и, застыв, сбивалась с ритма, после чего Златогорский недовольно цыкал и заставлял начинать все с самого начала… вынуждая меня раз за разом терпеть эту муку… раз за разом мечтать о его губах и не иметь возможности их коснуться… раз за разом чувствовать, как напрягаюсь, стоит нашим телам оказаться ближе — ад чистой воды.