Барбара Картленд - Наказание любовью

— Диана! Диана! — непрерывно повторял больной, вскрикивая и простирая руки, сбивая скудное белье на постели, сделанной наспех на земляном полу. Высокий, крупный мужчина проскользнул в палатку и в очередной раз успокоил его, подняв ему голову и напоив водой.

Снаружи лежали изнуренные тяжелым дневным переходом туземцы-носильщики. Костер догорал, ночь близилась к концу. В глубине джунглей раздавался рев диких зверей, высматривающих добычу, и вой шакалов.

В палатке больной забылся тяжелым сном. Его спутник тихо опустился на коврик, лежащий около кровати, и тоже быстро заснул, как человек, привыкший отдыхать урывками.

Через час первый луч африканского солнца осветил лица спящих. Ян Кастэрс спал, откинув назад голову и подняв над ней свою сильную руку. Это был мужчина могучего телосложения ростом около шести футов, пяти дюймов. Он был в отличной форме, сильный, гибкий и загорелый. Все выдавало в этом человеке внутреннюю решительность, твердый характер, а не просто грубую силу.

Его товарищ двадцати пяти лет был более хрупкого телосложения. В его лице угадывалось богатое воображение, юношеская впечатлительность и мечтательность.

Он открыл глаза, постепенно приходя в сознание. Движение его было едва заметным, но Ян тут же поднялся и поспешил к больному. Он откинул назад прямые волосы со лба молодого человека и смочил водой запекшиеся губы.

— Получше себя чувствуешь? — спросил он.

Джек Мельбурн кивнул.

— Я не смогу продолжить сегодня путь, — прошептал он.

— Чепуха, — ответил Ян. — Нам осталось всего около пятидесяти миль, ребята понесут тебя как можно осторожнее.

Джек покачал головой.

— Нет, — прошептал он. — Я не могу больше.

Снаружи чернокожие носильщики уже собирали скарб, распакованный прошлой ночью, и готовили самодельные носилки, на которых они несли больного много изнурительных дней.

Ян наклонился к больному, и, хотя слова его были резкими, голос звучал мягко.

— Джек, ты должен это сделать, — сказал он.

— Я не могу, Ян, правда, не могу. Я умру, и даже ты не сможешь меня остановить.

Эти слова дались ему слишком тяжело. Приступ кашля сотрясал его тело, пот скатывался со лба, он тщетно пытался смахнуть его с глаз. Его сильно знобило, совершенно обессиленный, он откинулся назад, сжимая руки, усилием воли пытался заставить себя не потерять самообладания.

Ян молча посмотрел на него. Пятьдесят миль, о которых он говорил, были сильно преуменьшены. Оставалось двести миль тяжелейшего перехода до первого поселения и, что еще более важно, до воды. Пищи у них было достаточно, но воды оставалось совсем мало.

Их продвижение затруднялось необходимостью нести больного. Джунгли были достаточно легко проходимы, если идти цепочкой, но люди шли с носилками на плечах, расчищая тропу впереди себя.

Ян тщетно пытался разрешить эту задачу. Рука Джека заставила его нагнуться к больному, чтобы разобрать тихий шепот.

— Ты не сможешь этого сделать, старина. Уходите и оставьте меня. Что такое одна жизнь по сравнению с девятью?

Ответа не было. Ян опустился на колени перед другом и закрыл лицо руками.

Чернокожий юноша, которого Ян поставил во главе других, подошел ко входу в палатку.

— Хозяин, пора уходить, — сказал он.

Ян поднялся и вышел, чтобы переговорить с ним.

— Мы не сможем выйти сегодня, Джо.

— Мы должны, господин. Воды хватит только на три дня, а дальше нам придется умирать от жажды, пока мы не дойдем до поселения.

— Мы не можем его оставить, — заявил Ян, показывая на палатку.

— Другого выхода нет, господин.

— Нет, есть. Я понесу его на себе, — ответил Ян.

Не успел он произнести эти слова, как из палатки раздался выстрел, заставивший всех оцепенеть.

Он как бы расколол неподвижный воздух, туземцы поспешили за Яном в палатку.

Джек лежал на полу. В руке у него был револьвер, из груди на песок стекала кровь.

— Джек! Джек!

В отчаянии Ян поднял его на руки.

Умирающий дважды пытался что-то сказать и наконец в последних конвульсиях с большим усилием едва слышно произнес:

— Скажи Диане, что я ее любил.

Кровь хлынула у него изо рта, и он умер.

Леди Диана Стэнлиэр, без сомнения, была самой красивой. Молодые люди, представляющие лондонский высший свет, с огромным удовольствием приглашали на все рауты Диану.

Она была не очень высокой, но имела гордую осанку Стэнлиэров, которую многочисленные предки сделали такой же известной, как и история, которую они создали. У нее были золотистые волосы с красноватым оттенком, темные глаза и выразительный рот. В свои двадцать пять лет она была предметом разговоров всей Англии.

Ее красота вызывала зависть и восхищение женщин. Фотографии помещались в витринах фотосалонов, мелькали в иллюстрированных печатных изданиях, ее портреты выставляли в залах Академии художеств.

Ее выбирали Королевой красоты, она возглавляла благотворительные общества, руководила акциями или национальными маршами протеста, выигрывала скачки, лихо справлялась со штурвалом самолета, бесстрашно выигрывала автомобильные гонки, управляла катером. К тому же была очень богата и славилась острым умом.

У нее было много поклонников, но до сих пор она отказывалась выходить замуж за кого-либо из них. Они забавляли ее, но быстро надоедали, и пылкий поклонник обнаруживал, что дверь в дом на Гросвенор Сквер перед ним закрыта.

Мать и отец безумно любили ее. Диана была очень счастлива и слишком избалована. Ее капризы были известны в обществе, ее проделки порой доходили до глупости, но момент веселья проходил, и она очень раскаивалась в содеянном, увидев свое имя в прессе.

Сегодня на танцах у Верайтисов она нашла новое развлечение. Оно обещало быть мимолетным, но Диану не остановило это, она была азартна, играла до конца и не думала о последствиях, которые неизбежно ждут ее. Как всегда, она не колебалась ни минуты, будущее ее не касалось, она всегда жила настоящим.

Ее новым развлечением был молодой член парламента, успех на выборах совершенно вскружил ему голову. Считая себя неотразимым, он всем надоедал до тех пор, пока не добился того, чтобы его представили Диане. И теперь, не видя улыбок, вызываемых его высокомерием, не сознавая, что предупрежденная Диана увлекала его в свою игру, самодовольно красовался перед ней.

В саду, сжимая ей руку, ободренный молчаливым согласием, он попросил разрешения проводить ее домой.

Диана разрешила, и он не смог удержаться от того, чтобы не упомянуть об этом слегка небрежно своим знакомым.

О последующих событиях этого вечера у него остались горькие воспоминания. Унижение и боль, презрение Дианы, когда в такси он попытался ее поцеловать, и несколько синяков напоминали о том, как около ее дома он был схвачен веселыми проказниками, ожидающими их прибытия, и брошен в фонтан.

В мокрой одежде, стуча зубами от холода, бежал он с Гросвенор Сквер в бессильной ярости и, сгорая от стыда, продолжал слышать колкости и насмешки в свой адрес. Диана, которой быстро все надоело, выгнала своих друзей из дома и, уставшая, отправилась спать.

В спальне она долго стояла у зеркала, вглядываясь в свое отражение. На нее смотрело очаровательное существо. В белом платье, подчеркивающем нежную кожу, она как бы сошла с одной из картин Лоуренса, висевших внизу в столовой. Но между глаз у нее залегла строгая морщинка, а яркие губы выражали крайнее недовольство.

С раздражением она отвернулась от зеркала, сняла платье, надела халат, подняла жалюзи и распахнула окно.

Ее комната выходила на площадь. Уже почти светало, и в отдалении можно было услышать грохот грузовиков, подвозивших овощи и цветы в Ковент Гарден. Сад на площади казался голубым и таинственным в неподвижных тенях. Такси развозили припозднившихся гуляк по домам, полицейский замедлил шаг, чтобы проверить, все ли двери закрыты.

Посмотрев на противоположную сторону улицы, она почувствовала, что в тени раскидистого дерева стоит человек. Он стоял настолько неподвижно, что сначала она даже не заметила его. Приглядевшись, она увидела, что он очень высок, широкоплеч и, к ее удивлению, смотрел прямо на их дом. Он держал руки в карманах пальто, был без шляпы и, казалось, что, несмотря на ранний час, просто вышел погулять.

Как только она пошевелилась, он поднял голову и стал вглядываться, как будто старался узнать ее. Их разделяло значительное расстояние. Когда же она отступила в темноту комнаты, он повернулся и медленно ушел. Она наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду, ни разу не обернувшись.

Диана рассеянно подумала о том, кто бы это мог быть и почему он здесь оказался. Это было не впервые, отчаявшиеся молодые люди безутешно бродили под ее окнами, но она была уверена, хотя едва различила его черты, что этого человека она раньше никогда не видела.

Так или иначе совершенно без всякой причины он заинтересовал ее. На минуту у нее возникла идея спуститься и заговорить с ним, но, посмеявшись над собой, она опустила жалюзи и через десять минут крепко заснула.

Утром она снова корила себя за легкомыслие. Ей было жаль глупого молодого человека, получившего чересчур жестокое наказание за свою самонадеянность. Вдруг она почувствовала отвращение к тому, что позволила себя втянуть в то, что больше соответствовало бездумным проделкам младших школьников. Однако ее гордость не позволила признаться матери в своем проступке, и когда та упрекнула ее, в ответ она тихо рассмеялась.

Стэнлиэры всегда отличались гордостью. Даже когда Джеймс Первый был возведен в титул графа, глава семейства отказался принять этот титул под каким-либо другим именем. Это сегодня и сделало родословную Стэнлиэров уникальной. Графский титул Стэнлиэров давал наследникам право на почетный титул виконта Стэнлиэр, и все остальные потомки тоже носили только имя Стэнлиэр.

Диана была единственным ребенком нынешнего седьмого графа. От чрезмерной избалованности гипертрофированное чувство собственного достоинства переродилось в черствость и безразличие к другим, граничащие с бессердечностью. Смелость, которой отличался ее прадедушка, принявший даже смерть с улыбкой, мужество другого Стэнлиэра, который пошел в атаку, когда только отступление могло спасти его жизнь, не проявились в Диане, когда речь шла о настоящих и глубоких чувствах.

В ней не было сострадания к слабости, она презирала людей, особенно женщин, когда видела малейшие ее признаки. Но поскольку в жизни она не сталкивалась с более серьезными проблемами, чем подумать над предложениями о замужестве, она была плохим товарищем, жизнь преподносила ей радостные минуты, но всего лишь на мгновенье.

Она была очаровательна, умна, но никто еще не покорил ее сердце. Семья давно оставила попытки повлиять на нее. Когда речь шла о предложениях, она раздражалась и совершенно не прислушивалась к материнскому совету по поводу положительных качеств женихов, поэтому леди Стэнлиэр приходилось довольствоваться старинной поговоркой: «Свет не клином сошелся…»

Одетая для верховой езды, Диана сбегала вниз по лестнице, когда мать встретила ее в холле.

— Здесь какой-то мистер Кастэрс к тебе, дорогая, — сказала она. — Он говорит, что это важно.

— Проклятье! Кто он? Что ему надо?

В это утро Диана была в плохом настроении, ее все раздражало.

— Он настаивает на встрече с тобой, — ответила леди Стэнлиэр. — Кажется, он очень мил. Думаю, что не встречала его раньше.

Диана остановилась, раздумывая над словами матери. Она была в бриджах и бледно-голубой рубашке, без шляпы и жакета, которые могли бы стеснять свободу движений, в руке она держала небольшой хлыст.

Нет, она не могла вспомнить это имя. Возможно, кто-то из прессы, она горячо надеялась, что вчерашний инцидент еще не достиг ушей вездесущих журналистов.

— Я не думаю, чтобы это было так важно, — сказала она матери и вошла в библиотеку. На ковре перед камином стоял очень красивый мужчина. Что-то неуловимо знакомое было в его лице, но она не могла вспомнить, где и когда его встречала.