Латония замерла в нерешительности. Конечно, можно дождаться утра и перед завтраком предложить лорду Бранскомбу прогуляться по саду и полюбоваться цветами. Там они смогли бы поговорить без посторонних ушей.

«Но что, — сказала себе Латония, — если убийцы нанесут удар раньше?»

Привычка британцев рано утром пить чай с несколькими ломтиками хлеба с маслом была всем хорошо известна, и невинный с виду кусочек хлеба мог убить лорда Бранскомба до того, как Латония успеет его предупредить.

«Я должна сделать это сейчас же… немедленно!» — подумала Латония. Она знала, что все равно не уснет, пока не расскажет лорду о том, что услышала.

Решительно, поскольку она боялась и смущалась одновременно, Латония прошла к двери, скрытой занавеской из бус, и тронула дверную ручку. На какой-то ужасный миг ей показалось, что дверь заперта, но потом она распахнулась, и Латония вошла в комнату лорда Бранскомба.

Спальня лорда была больше, чем ее, и при тусклом свете стоящей на веранде лампы Латония разглядела очертания кровати. Москитная сетка опущена не была, потому что здесь, далеко на севере, москитов почти не было.

Латония озиралась, пытаясь разглядеть, куда идти, и придумать, что сказать. Потом она прокралась к кровати, бесшумно ступая босыми ногами по тканым коврикам на деревянном полу. Она почти добралась до лорда Бранскомба, когда он проснулся — внезапно, как привыкший к опасностям человек, — и увидел силуэт, чернеющий на фоне окна.

— Кто здесь? — спросил лорд и тут же, узнав ее, с недоверием в голосе воскликнул:

— Латония?

Сообразив, что теперь слуги наверняка будут подслушивать, Латония торопливо и нарочито громко произнесла:

— Вы забыли… пожелать мне спокойной ночи… а я этого так ждала. — Понимая, что лорд ошарашен, она быстро добавила, не давая ему вставить ни слова:

— Я… я уснула, а то пришла бы раньше. Лорд Бранскомб молчал. Латония в отчаянии подумала, что он ее не понимает. Внезапно словно чей-то голос подсказал ей, что нужно делать. Не раздумывая, чувствуя только страх за его жизнь, она шагнула вперед и легла в постель рядом с ним. При этом она заметила, что лорд напрягся, но сейчас было важно рассказать ему о планах убийц. Через мгновение губы Латонии оказались у самого уха лорда.

— Мне нужно кое-что рассказать вам, — прошептала она так тихо, что сама едва могла расслышать свой голос.

К ее облегчению, лорд, видимо, догадался о чем-то, потому что громко сказал:

— Я рад, что ты пришла ко мне. Я думал, что ты уснула. День был долгий и трудный.

Когда он договорил, Латония прошептала:

— Опасность! Вас собираются… убить!

— Откуда вы знаете? — Он говорил так же тихо.

— Я услышала разговор по водопроводной трубе. Говорили двое мужчин, — прошептала Латония.

Снова во весь голос лорд Бранскомб сказал:

— Нельзя так перенапрягаться, дорогая. Я боялся, что после долгого путешествия сегодняшний вечер покажется тебе чересчур утомительным.

— Ничуть, — тоже громко сказала Латония.

— Как они собираются это сделать? — прошептал лорд.

— Датура, — так же чуть слышно ответила Латония. — Они подсыплют ее либо в завтрак, либо в то, что вы съедите до завтрака. Прошу вас… будьте осторожны!

— Буду, — прошептал лорд, и вслух: — Завтра нам снова предстоит долгое путешествие, поэтому возвращайся в свою постель, дорогая. Надеюсь, я не разбужу тебя, если встану рано.

— Я буду спать крепко — Латония понизила голос: — А вдруг они попробуют… другой способ? Пожалуйста, прошу вас… не выходите никуда до самого отъезда. — Вспомнив о слугах, она добавила: — За дверью… кто-то подслушивает.

— Знаю, — ответил лорд Бранскомб. — Так пусть им будет что слушать!

С этими словами он поднял голову, и Латония почувствовала его губы на своих губах.

Она была так поражена, что в первое мгновение даже не поняла, что происходит. Вначале его губы были жесткими, но потом стали мягче и одновременно требовательнее и настойчивее. Латонию никто еще прежде не целовал, и все же она представляла себе поцелуй именно таким — ощущением того, что она взята в плен и завоевана. Он вдохнул в нее странное тепло, которое волной прошло по всему телу и рекой пламени поднялось к губам. Это было так прекрасно, так не похоже на все знакомые ей ощущения, что Латония всем своим существом ответила на этот порыв, зная, что именно этого она искала всю жизнь, только этого и ждала.

Это была любовь, а она и не понимала. Любовь к человеку, рядом с которым она провела много недель, который стал ее жизнью, хотя она этого не сознавала. Ее первоначальный страх перед ним и первоначальная ненависть давно переродились, хотя она сама об этом не знала, в любовь — любовь, которая заставила ее почувствовать, будто лорд унес ее в звездную высь и они перестали быть смертными людьми.

Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он продолжал ее целовать, но внезапно чудо кончилось. Странным, изменившимся голосом лорд произнес:

— Возвращайтесь к себе, Латония. Сейчас слишком поздний час для любви. И все же я рад, что вы пришли ко мне.

Сказав так, он опустил голову на подушку и повернулся спиной к Латонии. Она же чувствовала себя так, словно с вершины высочайшей горы ее низвергли в грязь и болота долин. Какое-то мгновение она не могла найти в себе силы пошевелиться, не могла осознать, где находится. Она коснулась неба, но, как с горечью думала теперь, лорд просто играл свою роль. Латония соскользнула с кровати, борясь с желанием еще раз попросить лорда Бранскомба быть осторожнее. Как может он умереть после того, как заставил ее почувствовать, что значит жить?

Затем она с болью подумала, что лорд не испытывает к ней никаких чувств, кроме презрения. Ничто не изменилось, и чудо, подаренное ей его губами, ничего для него не значит.

Медленно, словно в кошмарном сне, Латония прошла через спальню. Только дойдя до двери, она оглянулась. В темноте было трудно что-либо разглядеть, но она не сомневалась, что лорд Бранскомб по-прежнему лежит отвернувшись и не провожает ее даже взглядом.

— Спокойной ночи, — прошептала она.

Ответа не было. Латония тихо вернулась к себе, и бусы жалобно звякнули, когда она закрывала дверь.

Латония снова лежала без сна, глядя на дверь, отделяющую ее от человека, чье имя она носила теперь. Она желала лишь одного — вернуться, лечь рядом с ним и попросить его снова поцеловать ее. Это был бы неслыханно нескромный поступок, но, чтобы не возбуждать подозрений у слуг, лорд выполнил бы ее просьбу.

Какой-то внутренний голос твердил ей, что это ее единственный шанс, а когда они с лордом снова окажутся наедине, то будут просто сидеть рядом, как это было в поезде после свадьбы. Тогда девушке казалось, что лорду Бранскомбу противно даже смотреть на нее, потому что она — последняя женщина, на которой он хотел бы жениться.

«Предпоследняя», — усмехнувшись, поправила себя Латония, потому что была уверена, что Тони он оценивает еще ниже. И все же выбирать между ними не приходилось! Обе вели себя безответственно, обе не подумали о последствиях своей авантюры, а они оказались ужасными.

«Правда, только лишь для меня!» — подумала Латония. Тони была в безопасности. Тони вышла замуж за человека, которого любила. Тони… Внезапно Латония осеклась. Ведь она тоже замужем за любимым человеком. Разница только в том, что он не любит ее. Как могла она догадаться, как могла хотя бы на минуту представить, что полюбит лорда Бранскомба, невзирая на его безразличие? Но его губы не только заставили ее узнать о своей любви, но и подарили ей счастье, о котором она даже не смела мечтать. Латония закрыла глаза, и вновь странное тепло разлилось по ее телу и поднялось к губам, превратившись в пламя.

«Неудивительно, что индийцы почитают богиню любви и поют ей гимны», — подумала она.

Для них любовь была неотъемлемой частью жизни, но, как считала Латония, для лорда Бранскомба это было что-то незначительное.

— Я люблю его, — прошептала она в темноту. — Но что же делать? Как заставить его ответить на мою любовь? Как пробудить в нем восторг, который я испытала?

Прошлой ночью она горько, отчаянно рыдала в постели, уверенная, что виной тому обида на лорда, открывшего ее обман. Но теперь она понимала, что все было гораздо сложнее. Она плакала, потому что хотела, чтобы он ее уважал, доверял ей и, хотя сама она этого тогда еще не понимала, любил ее.

Лорд всегда был красив, особенно в своем мундире, но не только это привлекало в нем Латонию. Еще — та властность, которую он излучал, и что-то еще… что-то противоположное тому, чем была пронизана атмосфера дворца раджи. Он казался ей воплощением достоинства, чести и справедливости. Наверное, это можно было бы назвать благородством.

В отчаянии Латония подумала, что, по сравнению с этими качествами лорда, сама она выглядит еще непригляднее.

«Он никогда меня не полюбит, — сказала себе Латония. — Он будет только презирать меня всю жизнь, которую мы проживем вместе».

И вновь у нее из глаз хлынули слезы, которые были мукой, потому что Латония плакала о том, чего была навсегда лишена, — о его любви.

Глава 7

Латония не могла уснуть и бодрствовала, снова и снова возвращаясь к своим невеселым мыслям. Потом внезапно пришла заря; солнце осветило вначале потолок ее комнаты, а потом разлилось золотым светом по стенам. Латония услышала голоса за дверью и поняла, что лорд Бранскомб проснулся. Она едва удержалась, чтобы не крикнуть ему, что он напрасно рискует. Как может он быть столь безрассуден, зачем идет навстречу опасности? Мужчины, разговор которых подслушала Латония, собирались отравить лорда, но раджа вполне мог придумать за ночь и другой способ его умертвить.

В отчаянии Латония чувствовала, что ее предупреждение только укрепило лорда Бранскомба в намерении вести себя как обычно, поехать на заранее назначенную встречу и ничем не показать страха.

Она услышала, как он прошел в коридор и, прислушавшись, различила его шаги по лестнице. Теперь ей оставалось только молиться, боясь услышать выстрел или крик человека, которого ударили ножом. Но снаружи раздавалось только пение птиц, и доносились обычные звуки готовящегося к новому дню мира: высокие женские голоса, смех детей, едва различимый звон посуды. Однако для Латонии во всех этих звуках таилась угроза, ведь где-то там был человек, которого враги приговорили к смерти. И Латония молилась — молилась так истово, как никогда в жизни, — о том, чтобы лорд Бранскомб остался в живых.

— Прошу тебя, Господи… Прошу…

Ей казалось, что ее молитвы, подобно колесу, крутятся и крутятся, без начала и конца, вечной просьбой о помощи и пощаде.

Так прошел час, и вдруг Латония вспомнила слова лорда Бранскомба о том, что сегодня они уезжают. Она встала и, умываясь, услышала, как слуга вошел в ее спальню и окликнул по имени. Девушка знала, что, вернувшись, найдет на подносе у края постели чашку чая, и подумала, а будет ли и там яд — или отравители воспользуются тем, что за завтраком она будет есть то же, что и лорд? Затем Латония вспомнила, что для индийцев женщина — существо низшего порядка, а значит, им совершенно безразлично, будет она жить или умрет. Настоящей мишенью для убийц был лорд Бранскомб, и все их усилия будут направлены против него.

Латония быстро закончила с умыванием, поглядывая на трубу и думая, как удачно, что она услышала через нее голоса. Впрочем, опасность для лорда по-прежнему существовала, и с мыслью об этом Латония оделась с такой скоростью, с какой никогда в жизни не одевалась. Сначала она решила оставаться в своей комнате до тех пор, пока не услышит, что лорд вернулся, но быстро обнаружила, что это выше ее сил.

Стараясь идти как можно спокойнее, хотя на самом деле ей хотелось бежать, Латония прошла по коридору, который вел к веранде. Как она и ожидала, завтрак уже был накрыт в той ее части, что выходила в сад. При виде старательно сервированного стола (хоть скатерть и была мятая, а серебро — давно не чищенное) Латония даже, решила, что ночные приключения ей просто почудились: разве может смертельный яд дожидаться жертвы в обычном завтраке?

Но тут Латония увидела, как один из слуг в цветастом тюрбане и чистом белом дхоти вышел из дома, неся в руке маленькую корзиночку со свежеиспеченными чипаттами — пресными хлебцами, которые пекут в Индии повсеместно. Он поставил корзинку на стол, и безошибочный инстинкт подсказал Латонии, что чипатты отравлены, и слуга прекрасно об этом знает. Она сжала руки так, что ногти вонзились в ладони. Какое гнусное вероломство! Латония знала, что гость на Востоке неприкосновенен, и поражалась тому, что раджа осмелился нарушить этот неписаный закон.

Она прошлась по веранде и остановилась у перил, глядя на цветущий сад и луг, где, несмотря на все старания слуг, трава росла клочками. Деревья стояли в цвету, и на фоне голубого неба казались просто великолепными. Однако Латония видела только тьму, предательство и зло, которые почувствовала, едва войдя во дворец раджи.