— Гранильщик может ведь и испортить камень…

— Эй, Зевул! — Михаэль посмотрел насмешливо. — Ты еще успеешь рассказать ему все это. У нас будет довольно времени и для разговоров и для работы!..

Андреасу казалось (было такое ощущение), будто он и вправду вернулся из далекого путешествия; и теперь все, к чему вернулся, ощущает через пережитое в пути — дороже, милее. Так чувствовал он и мать — эту обновленную тревогу за нее, радость, когда увидел ее, любовь к ней… И мать это почувствовала; обрадовалась. Улыбка расцвела на ее лице светом (а обычно такая сдержанная) — это снова ее милый Андреас…

Теперь ему так хотелось научиться делать все эти красивые, прочные и такие тонкие вещицы, хотелось оживлять самому драгоценные камни. Уже казалось, что он всегда этого хотел. Он вдруг подумал о путешествии и решил тотчас, что непременно совершит путешествие, но когда станет совсем взрослым и сильным. Многие будут знать его и оказывать ему гостеприимство, показывать все разное и красивое. Он поедет на коне… Всадников в богатой красивой одежде он видел в городе, но прежде и не мечтал даже о том, чтобы таким стать. А теперь он почувствовал, что мечты его стали смелее; это потому что они обрели опору — его будущее ремесло-искусство… Теперь он совсем не сердился на Элеазара. Он просто думал: как странно это все и занятно — вот он встретил Элеазара и захотел получить от него то, что Элеазар мог бы ему дать; но Элеазар не захотел дать ему это; казалось бы, очень плохо для Андреаса, а вот получилось хорошо — ведь благодаря Элеазару он пришел в мастерскую Михаэля и теперь знает, чего ему хочется на самом деле; теперь ему правильно хочется. А прежде было — неправильно. Но едва все это выстроилось так соразмерно в его сознании, как начали исподволь возникать совсем другие мысли, поначалу смутные, затем все более определявшиеся и смущавшие его. Да, теперь ему кажется, что все теперь, как надо. Но если бы Элеазар все-таки взял бы его с собой, тогда было бы другое «как надо», и оно тоже, конечно, казалось бы Андреасу правильным. Значит, существует ли некая предопределенность, правильная последовательность событий, приводящая к правильному, «как надо» результату?.. И ведь разве уже конец? Разве Андреас знает, куда, к чему приведет его то, что он научится гранить драгоценные камни и работать по золоту и серебру? И значит, все открыто, разомкнуто; и нет последовательности, нет никакого конца, а просто это люди сами себе придумывают в своей жизни все это: последовательность, концы разные, и разное такое — «как надо» и эту самую правильность…

— Андреас, ты сердишься на меня? — как раз, будто подслушав его мысли, подошел к нему Элеазар из Бамберга.

— Нет, — мальчик поднял на него глаза и отвечал серьезно, искренне, и как-то прозрачно.

— Завтра я уйду, хотел бы проститься с тобой.

Андреас чувствовал, что этот человек испытывает искреннюю приязнь к нему, сердце мальчика тотчас отозвалось искренне.

— Когда-нибудь вы сможете вернуться? — спросил он участливо.

— Не знаю, захочу ли я возвращаться.

— Я не хочу, чтобы вам было плохо…

Разговор велся тихо и доверительно. Мальчик сидел, чуть пригнувшись вперед, пристроился на краешке скамьи; взрослый мужчина в длинном кафтане и остроконечной шапке склонился к нему, опершись крепкой ладонью полусогнутой в локте руки о столешницу…

Михаэль в это время вполголоса беседовал с Еленой. Она опасалась, нет ли в ремесле ювелира чего-нибудь такого, что могло бы повредить здоровью. Михаэль успокаивал ее, что-то объяснял, брал в руки и показывал какие-то небольшие инструменты. К нему подошли подростки Маркус и Бэр, и спросили, можно ли им идти. Он отпустил их и продолжал говорить с Еленой. Старый Зевул, неразборчиво ворча, взял со стола золотую вещицу, с которой возился Маркус, и принялся вертеть ее в пальцах придирчиво, подносить близко к своим глубоко запавшим глазам, чуть ли не нюхать; и все не переставал ворчать…

Между тем, Элеазар закончил свой разговор с мальчиком и подошел к Михаэлю и Елене, которые тоже, кажется, заканчивали свою беседу. Елена посмотрела озабоченно на Андреаса; она думала о том, что он очень устал и надо поскорее накормить его и уложить. Она отошла от мужчин, заговоривших о чем-то своем, и подойдя к мальчику, протянула к нему руки. Он с улыбкой протянул руки ей навстречу. Мать бережно взяла руки сына в свои и спросила тихонько, ласково:

— Пойдем домой, сынонька? Пойдем, солнышко? Поздно уже… Ты еще не ел ничего…

— Сейчас пойдем, — отвечал он открыто и мило — ее прежний Андреас.

Он подбежал к Элеазару и быстро сказал ему, что придет утром в мастерскую Михаэля, чтобы проститься… Элеазар быстро положил ладонь ему на плечо. Затем обратился к Михаэлю и Зевулу:

— Успею ли я сегодня повидаться с вашим Гиршем Раббани?

Михаэль и Зевул заговорили разом, примешивая к своей быстрой речи множество древнеиудейских слов. Но тут Михаэль вспомнил, что еще не все сказал Елене и, оставив Зевула и Элеазара, подошел к ней.

— Уже завтра я могу начать у тебя учиться? — спросил Андреас.

— Приходи завтра, — ответил Михаэль.

Тогда Елена отвела его в сторону и стала тихо и сдержанно спрашивать, какую плату он назначит за обучение ее сына. Михаэль, сильно разводя руками, говорил, что никакой платы брать не станет. Он даже невольно повысил немного голос, и Елена чуть приподняла ладонь правой руки, словно бы останавливая его; она не хотела, чтобы остальные слышали их разговор. Наконец Михаэлю все же удалось убедить ее, что не будет он брать плату за обучение Андреаса. Ей не было приятно; она не хотела, чтобы ей и ее сыну оказывали подобные благодеяния; это словно бы равняло ее с нищими, попрошайками, а ей всего страшнее было пасть так низко, пусть она была бедна, но она честно зарабатывала на хлеб себе и сыну и больше всего на свете боялась унизиться до просьб о милостыне. Но она уже поняла, что не переспорит Михаэля, и все же ведь он был не чужим Андреасу, а мужем его родной по отцу сестры…

Андреас поглощен был своими мыслями и оба разговора — Зевула с Элеазаром и матери с Михаэлем — неясно касались его слуха. Но постепенно он начал уставать, утомляться от этих своих мыслей; слух его как бы отворился. Он ясно расслышал произнесенное имя: «Гирш Раббани». Оно было хорошо знакомо мальчику и потому он хорошо расслышал это имя.

— Я знаю Раббани! — вдруг воскликнул Андреас звонко и совсем по-детски. — Он мне башмаки делает!

Голос был такой чистый и звонкий, что все невольно улыбнулись…

* * *

Елена и Андреас шли радостно по вечерним улицам. Он был в предвкушении своей новой жизни. Она, уже узнала, что значит потерять его, и радовалась тому, что обрела его вновь.

Дома она быстро принялась готовить ужин. Мать и сын оживленно разговаривали. И снова Андреасу показалось, что в эту ночь он не заснет, не сможет одолеть радостное возбуждение предощущения. Но он заснул быстро. И открыл глаза, бодрый и освеженный крепким сном, уже на самом рассвете…

* * *

Андреас прибежал в мастерскую Михаэля рано. Однако работа уже началась там. В помещении, выходившем широкой распахнутой дверью во двор, красно и жарко светились угли в горне. В большой комнате пахло металлически и горячо, прокаливали что-то на специальной жаровне.

— Ну, — сказал Михаэль Андреасу, — прощайся с господином Элеазаром, а после я дам тебе твою первую работу.

Тут только Андреас заметил Элеазара, а думал, что Элеазара еще нет в мастерской. Элеазар сидел у самой двери на улицу на низком табурете, опустив голову. Андреас увидел, что сумка черезплечная положена рядом, Элеазар готов был в путь, но ждал Андреаса. Когда Андреас это понял (быстро), совсем добрые чувства к Элеазару прихлынули в его душу. Он подошел к сидящему и тихо тронул его руку. Элеазар поднял голову и улыбнулся мальчику грустно.

— Прощай, Андреас, — сказал Элеазар. — Старайся быть счастливым.

Андреасу показалось, что эти слова он уже где-то слышал или прочел; быть может в монастыре…

— Стараться самому, или просто ждать, когда Бог пошлет мне такие обстоятельства, что я стану счастливым? — быстро и чуть испытующе спросил мальчик.

— Мудрец! — улыбнулся Элеазар из Бамберга, и обратился к Михаэлю, — Береги его, мастер! — затем — снова к мальчику. — Мне уже столько лет, Андреас, что я могу не стыдиться и спокойно отвечать на многие вопросы: не знаю. И, значит, не знаю. Но искренне хотел бы, чтобы ты чувствовал себя счастливым. Поверь.

— Я верю, — мальчик открыто улыбнулся.

— Прощай тогда…

Но, кажется, что-то мешало этому человеку до конца проститься с мальчиком и уйти; что-то, что не надо было высказывать, но высказать хотелось. И высказал все же.

— Лучше было бы ему уйти со мной, — Элеазар повернулся к Михаэлю, отвернувшись от мальчика; и говорил глухо и ни на кого не глядя. — Лучше было бы ему уйти со мной, — повторил Элеазар.

Мальчик посмотрел на него расширившимися от пытливого изумления глазами. Михаэль и остальные молчали.

— Но не уйдешь от судьбы, и значит, от смерти, — глухо произнес Элеазар.

Это слово — «смерть» — прозвучало вдруг как-то страшно и тяжело. Все смутились и сам Элеазар смутился. Он тотчас подумал, что мог напугать мальчика, а не хотелось этого. Он привлек мальчика к себе и, держа за руки обеими своими руками, стал глухо говорить. Один из мастеров, постукивавший молоточком по серебру, перестал это делать, опустив работу на стол. Все тихо слушали и молчали, но понимали, что Элеазар рассказывает для мальчика эту свою сказку…

— Один знатный и одаренный многими способностями юноша, — говорил Элеазар, — однажды узнал, что в городе живет гадальщик, способный угадывать будущее. Юноша пошел к нему. Тот спросил юношу; зачем тебе знать будущее, ведь будущее это всегда смерть. На что юноша отвечал, что знает он о смерти, а хочет узнать не смерть, а совсем другое, земное свое будущее.

Но вот именно земного будущего у него не оказалось. Гадальщик предсказал ему скорую смерть. «Ты умрешь сегодня вечером», — предсказал гадальщик. Но когда делается такое предсказание, становится сразу страшно, и не у многих достанет сил забыть о таком предсказании или даже посмеяться над ним. Юноша впал в такое отчаяние, что гадальщик, должно быть, пожалел его. «Выйдя от меня, — сказал ему гадальщик еще, — ты иди к базару. Там встретишь свою смерть прежде, чем она убьет тебя. Попробуй спастись».

Юноша выбежал из дома гадальщика. Теперь была хотя бы малая надежда. Юноша побежал к базару. Уже в воротах он столкнулся с каким-то человеком, которого даже и не успел толком рассмотреть. Юноша хотел бежать дальше, но рука этого случайного человека тяжело опустилась на его плечо.

— Я — твоя смерть, — страшно и спокойно произнес человек. — Если можешь и желаешь, спасайся.

Юноша, почти не сознавая, что делает, бросился к коновязи, мгновенно отвязал первого коня, который бросился ему в глаза; вскочил в седло и поскакал прочь из этого города, от своей смерти…

Все слушали, замерев…

— К вечеру прискакал он к воротам другого города, — продолжал Элеазар. — Но едва въехал в ворота, как схватили его стражники.

— Вот он! Вот он! — кричали они.

Сбежались еще люди. Из их сбивчивых криков и возгласов юноша понял, что его принимают за одного знаменитого своей ловкостью разбойника. Похитив в этом городе коня у одного знатного человека, разбойник скрылся. Но вот юноша въехал в ворота города и конь был тотчас узнан.

Напрасно юноша громко и несвязно пытался оправдаться. Его стащили с седла, поволокли к судье и вскоре произнесен был приговор. И вот уже юношу в присутствии множества народа возвели на эшафот. Солнце клонилось к закату, вечер близился. Юноша беспомощно и отчаянно оглядывался по сторонам. Внезапно сквозь толпу пробрался к самому эшафоту человек, и юноша в ужасе узнал того самого человека, что назвал себя его смертью. Теперь спасения не было.

Человек уверенно поднялся по ступенькам и громко закричал:

— Этот юноша ни в чем не повинен! Я — тот самый разбойник и я готов понести наказание, я не хочу, чтобы вместо меня казнили невинного! Здесь стоят люди, знающие меня в лицо, они могут подтвердить мои слова.

Он замахал руками, начал выкрикивать какие-то имена, вызвал из толпы несколько человек и они и вправду подтвердили его слова. И все люди на площади были тронуты его поступком. Все начали кричать, настаивая, чтобы отпустили на свободу и разбойника и юношу.

И городские власти приняли доброе решение отпустить обоих. И отпустили, поставив единственное условие, чтобы те немедленно покинули город.

Вечер уже совсем вступил в свои права, когда они вышли за ворота и дошли до тихой рощицы высоких пальмовых деревьев. До того они шли молча. Юноша был взволнован и предвкушал еще какие-то дальнейшие приключения, которые могут, должны произойти от его знакомства с этим странным человеком.