Юлия Резник - Наощупь

Юлия Резник Наощупь

Аннотация

Она была моей пациенткой. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.

Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач — пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней все, за исключением того, что она принадлежала не мне.

В тексте есть: сложные отношения, связанные судьбы, откровенно и эмоционально.

Глава 1

Она была моей пациенткой. Одной из тысяч других, прошедших за все это время через мои умелые руки. Маленькая, и такая худенькая, что я лишний раз боялся надавить посильнее. Казалось, она и задохнется в моих руках, разомни я ее основательней.

Мне нравилось, как она ощущалась под моими уставшими ладонями. Нравилось скользить по ее теплой, разогретой коже, поглаживать твердыми натруженными пальцами, оправдывая себя тем, что я никоим образом не выхожу за рамки «врач — пациент». Мне нравилось представлять, как розовеет ее кожа от легкого оттенка белого навахо до насыщенного алого. Такой бы она была, если бы я, к примеру, растер по ее телу ягоды земляники. Мне нравился ее шелестящий, немного испуганный голос. Мне нравился ее тонкий ненавязчивый аромат с легкими нотками чайной розы и белого перца. Мне нравилось в ней практически все, за исключением лишь того, что она принадлежала не мне…

Это был самый обычный день, но уже с утра я не мог найти себе места. Обжегся свежезаваренным кофе, зачем-то сменил четыре рубашки и распечатал новый одеколон — жутко дорогой и модный подарок начальницы. Не знаю, зачем я надушился, зачем то и дело приглаживал волосы и дергал за отросшую бороду. Все это было абсолютно бессмысленно и бесперспективно, но я… Я ни черта не мог с этим сделать. Это лилось откуда-то изнутри. Пониманием, как надо. Интуитивно, на уровне вопящих в уши инстинктов.

Весь день — сплошная нервотрепка. Пациенты один за другим, их судьбы перед моими глазами. Причудливыми тенями, неясными очертаниями, вспышками образов в голове. Уже привык. Уже не вскакиваю, не хватаюсь за голову, не бегу прочь от этого неконтролируемого потока. А когда только ослеп… Думал, с ума схожу. И не понимал, то ли от водки, которую я в то время глушил запойно, то ли… да черт его знает, от чего?

У меня ушел почти год на то, чтобы научиться хоть как-то контролировать творящееся в голове безобразие. Унять незнакомые голоса и почувствовать, наконец, блаженную, звенящую тишину. Это было самым трудным, что мне доводилось делать в моей долгой, лишенной всякого смысла жизни.

— Добрый вечер. Я… не рано? — Ее голос замер на «я» и вопросительно взмыл вверх на «не рано».

— Вы вовремя.

— Татьяна Голубкина. Мне вас очень рекомендовали… Спасибо, что все же нашли время меня принять.

— Я ознакомился с вашей картой предварительно и уже имею кое-какое представление о нашей с вами работе, но утвердиться в своих мыслях смогу, только лишь посмотрев вас.

— Посмотрев?

— Руками, — пояснил я.

— Тогда… мне, наверное, нужно раздеться.

— Конечно. И сразу ложитесь, — моя рука взмыла в направлении массажного стола, и на несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. О причинах заминки я догадался как-то сразу и, растянув губы в улыбке, пояснил: — Я незрячий. Так что меня можете не стесняться.

На какой-то миг ее дыхание замерло, а после с шумом вырвалось наружу:

— Ох…

Поразительно, но она действительно не знала о моей слепоте. Обычно эта информация выходила на первый план и бежала едва ли не впереди моего имени. Степан Судак. Слепой кудесник.

Секунду спустя ее одежда зашуршала, а я, наконец, выдохнул, благодарный за то, что она не стала говорить всяких глупостей о том, как ей ей жаль. Это приятно. Правда.

В своем кабинете я прекрасно ориентируюсь. Мне не нужны глаза. Три шага влево — и, включив теплую воду, я тщательно мою руки. Еще два — в сторону — и подхожу к столу, на котором она уже благополучно устроилась — я слышал.

Обычно я предпочитаю сухой массаж и не использую дополнительные средства для лучшего скольжения. Но ее кожа настолько нежная, что так дело не пойдет. Это просто опасно. При интенсивном растирании по сухому запросто могут появиться ссадины и царапины, поэтому нащупываю на столе бутылочку с маслом. Мне не хочется менять ее аромат, и я выбираю средство без запаха.

Она закрыта и немного напряжена. Будто бы не может расслабиться до конца, как бы ни старалась. Понимаю, что это не сиюминутная осторожность. Она такая по жизни. Настороженная, как певчая птичка, отчего-то залетевшая в курятник. Недоверчивая. Исполосованная шрамами. Хмурюсь.

— Давно у вас начались головные боли?

Таня вздрагивает под моими руками, хотя я говорю очень тихо.

— Давно… — выдыхает бесшумно, — я уже и не вспомню, когда.

— Тогда почему только сейчас обратились к врачу?

— Все… усугубилось. Боль распространилась на шею и руки… я стала терять сознание.

Киваю и молча продолжаю дальше. У Тани запущенный случай шейного остеохондроза. Нам предстоит большая работа, но это ничто в сравнении с тем, через что проходят люди, например, с ДЦП.

— Не больно?

— Нет. Хорошо…

Давлю чуть сильнее, разрабатываю мышцы, слой за слоем, проникаю глубже. Надавливаю, и воздух вырывается из ее легких, с каждым моим движением. Ощущаю, как постепенно ее тело покидает напряжение.

Пора заканчивать. На первых процедурах нельзя увлекаться, но оторваться от Тани совершенно не получается, и я, как последний маньяк — скольжу пальцами по ее узкой спине. Спускаюсь к пояснице, потираю ямочки над ягодицами. Она дрожит под моими руками, а я благодарю небо за то, что мои брюки достаточно широкие — пытка становится невыносимой. Отстраняюсь. Беру салфетку и осторожно стираю с кожи избыток смазки. Чувствую ее растерянность. Ругаю себя, что перешел черту. Да, наверное, перешел — и это абсолютно недопустимо. Я только не могу понять, почему Таня настолько удивлена своей реакции на случившееся.

— Вам уже выдали график посещений?

Я знал, что девочки на рецепции все сделали правильно, и мой вопрос был вызван скорее желанием сказать хоть что-то, чем необходимостью услышать ответ.

— График?

— Да, график… Вам должны были расписать время приема и выдать дополнительные рекомендации.

— Ох, да… Конечно. Извините… Мне все уже отдали.

— Хорошо. Я советую вам по возможности заменить один препарат из листа назначений на западный аналог. Он гораздо более эффективный. Так что… если решите прислушаться к моим словам, в рекомендациях вы также найдете его наименование.

— Спасибо, доктор. Я… Мне вас очень рекомендовали.

Молча киваю головой. Мне прекрасно известно, что я на хорошем счету в городе, да и вообще по стране. Запись ко мне на прием расписана на полгода, если не на год вперед, я занят с утра до поздней ночи и, кроме работы, ничего в этой жизни не вижу. Меня это устраивает. Это, наверное, лучшее, что могло бы со мной случиться, после всего.

Уютную тишину кабинета нарушает трель телефона.

— Извините, — неловко бормочет моя пациентка, но трубку все же берет, — Саш, я сейчас не могу говорить. Перезвоню буквально через пару минут… Что? Эээ… Сегодня? Но… у нас же…

Она не договаривает, торопливо прощается и выскальзывает за дверь. А меня окатывает волной разочарования и боли, которая от нее исходит. Уже даже не пытаюсь анализировать природу этого явления. Я просто чувствую, «вижу» посторонних, абсолютно мне незнакомых людей. Это происходит по-разному. Иногда мне приоткрываются целые эпизоды из жизни. Я как будто смотрю кино, но не с начала, а с середины фильма. Не имея представления о том, что было, и каким будет финал. Сцены из чужих жизней — единственное, что я видел за последние годы…

Но гораздо чаще посторонние вторгаются в мою голову на уровне эмоций и ощущений. Реже — я слышу их мысли. Поначалу, когда еще не научился отделять их от своих — думал, с ума схожу. Однако со временем наловчился фильтровать это все, выстраивать блоки вокруг собственных чувств. Стало немного легче.

Три последующих пациента проходят через мои руки на автомате. Мысленно я нахожусь вовсе не с ними. Злюсь на себя, но ничего не могу поделать — меня уносит. Туда… к ней. Недоволен собою страшно. Мало того, что позволил себе абсолютно непозволительное, так еще и всю последующую работу делаю без души, спустив рукава. Что называется, на классе. Хорошо, что во всех трех случаях речь идет об обычном лечебном массаже. Ничего сверх я бы сегодня не смог показать.

Когда за последним пациентом закрывается дверь — с облегчением выдыхаю. Завтра будет легче, так всегда бывает. А пока я наощупь бреду в опустевший тренажерный зал. Физические нагрузки здорово успокаивают. Когда ты выжимаешь пару сотен килограмм — тут уж не до посторонних мыслей. Возможно поэтому я и пристрастился к качалке. Сегодня день ног.

— Привет, Степ. Что-то тебя совсем не видно.

Оборачиваюсь на звук, протягиваю ладонь. Тимур — один из наших самых опытных инструкторов. Плюс тренер по борьбе.

— А ты почему здесь? — удивляюсь я. Мои часы подсказывают, что рабочий день Тима уже давно окончен.

— Тебя буду страховать. Вот какого хрена ты вчера устроил?

Так-так, это намек на то, что я жал без страхующего. Они там что, камеры просматривают? Весело.

— Размялся немного.

— Без страховки!

— Да брось, мамочка. У нас отличные страховочные упоры, — парировал я, добавляя вес.

— Ага… Я вчера как раз просматривал видео, как один придурок чуть не убился, понадеявшись на них, — голос Тимура окрасился кислыми нотками скептицизма.

— Да ладно. Кончай, Тим… Я жал без замков на грифе. Если бы что-то пошло не так, я бы просто сбросил блины.

— И то хлеб, — выдохнул Тим.

— Не учи папку жить. Давай… проваливай! Небось, девицы заждались уже.

— Какие еще девицы?

— Которые приходят на тебя пооблизываться, — хохотнул я. Это, и правда, забавно. Охочих добраться до тела Тимура было хоть отбавляй. Для здешних мужиков эта тема стала поводом для многочисленных шуточек. Взрослых дядек хлебом не корми — дай только поржать.

— И ты — Брут! — фыркнул Тим.

— Ну, вот еще… Тебе просто завидуют. Гордись! — пропыхтел я, разминаясь.

— Ага…

Разговаривать, выполняя силовые упражнения, довольно непросто. Поэтому очень скоро наша беседа сошла на нет, и в зале установилась тишина, которую разбавляли редкий звон снарядов да рваные жадные вдохи. Ошибочно полагать, что для поддержания формы в зале нужно пыхтеть часами. При грамотно составленной программе тренировок и правильно подобранном питании — лично мне достаточно двух-трех полуторачасовых тренировок в неделю. Вот и на этот раз уложился за час. Быстрый душ, раздевалка — и здравствуй, июльская жара.

Если верить часам, на улице ночь. Моя же ночь — круглосуточна и круглогодична. Уже привык. И горечи не испытываю. Моя темнота совсем другая на вкус.

По улице перемещаюсь при помощи трости. Была мысль завести собаку-поводыря, но… Я не хотел ни к кому привязываться. Это было бы лишне. Триста шагов прямо, двадцать влево. Осторожно, ступенька, дорога, и снова бордюр, между домами по вытоптанной дорожке к родной шестнадцатиэтажке.

Раздеться догола, лечь на прохладные простыни и, поддавшись искушению, которое сжирало на протяжении всего вечера, позволить себе… её. Снимаю блоки и задыхаюсь! Тону в черной, клейкой тоске. Захлебываюсь в потоках её слез. Сжимаюсь от острого болезненного чувства собственной ненужности. Таня…

Глава 2

Злюсь. В первую очередь на себя. За то, что так и не научилась отстраняться. Не свыклась, не смогла… Боль скручивает, рисует замысловатые узоры на моей исполосованной душе, заштриховывает старые шрамы, чтобы поверх них нанести свежие. Ведь, несмотря на то, что свободного места давно уже нет — моей агонии нужен простор.