Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

— Пришлите векселя, я оплачу их из королевской казны .

Мария-Луиза, естественно, в конце концов узнала о тайных посещениях Наполеоном Мальмезона. И она воспылала ревностью. Неужели маленькая эрцгерцогиня влюбилась таки в Корсиканца?

Она была убеждена в этом, о чем свидетельствует ее письмо, адресованное отцу после рождения римского короля. Вот что она писала ему:

«Я никогда не представляла себе, что буду так счастлива. После рождения сына моя любовь к мужу еще больше возросла, и я без слез не могу вспоминать о его нежности ко мне. И если прежде я не любила его, то теперь не могла не полюбить.

Я пришлю вам портрет малыша, и вы увидите, как он похож на своего отца. Мальчик прекрасно себя чувствует и проводит целый день в саду. Интерес императора к сыну просто поразителен. Он носит его на руках, играет с ним и однажды, вызвавшись кормить его, отдался этому с таким рвением, что малыш занемог…»

Мария-Луиза верила, что любит Наполеона; быть рядом с ним и видеть, какой он обладает властью, каким авторитетом в обществе, было для нее огромным наслаждением. Она искала его ласк и appiori ненавидела всех женщин, которые могли быть ее гипотетическими соперницами. Поэтому ее очень беспокоило присутствие Жозефины в четырех лье от Парижа.

Как это ни парадоксально, но ненависть, которую она к нему питала, не исчезла бесследно, помимо ее воли заставляя совершать те или иные поступки. Таким образом, Александр Маан, досконально изучивший характер Марии-Луизы, пишет, что «в ней уживались два начала».

«Под воздействием одного она была любящей матерью и женой; под воздействием другого — злой феей. Эта двойственность приводила к тому, что она одновременно делала Наполеона счастливым и подталкивала к гибели; видела в нем нежного, любящего мужа и прекрасного отца, и одновременно он был для нее олицетворением духа Революции — революции, казнившей ее двоюродную тетку Марию-Антуанетту, замучившей до смерти дофина; он был демоном, который жестоко унизил ее „дорогого родителя“, пленил папу римского, разорил Священную Римскую империю; из-за него, безжалостного завоевателя, ее родину усеяли могилы и огласил плач вдов и сирот».

«Злая фея « отвлекала Наполеона от занятий. Нежная, чувственная, она подолгу удерживала его в своей постели, ее ласки изнуряли его, ослабляли волю. И вот за какие-нибудь несколько месяцев грозный владыка мира превратился в заурядного домоседа, предпочитавшего тепло семейного очага превратностям военных походов и ночевкам под открытым небом, а партию в безик — бешеной скачке по полю брани.

Но предоставим опять слово Александру Маану:

«Авторы мемуаров о том времени все сходятся на том, что Наполеон много месяцев после свадьбы не занимался государственными делами. Прежде неутомимый труженик, долгие часы проводивший за письменным столом, он ложился в десять часов и вставал в два часа ночи, чтобы вновь вернуться к своим досье и картам. После женитьбы привычки Наполеона коренным образом изменились; по утрам он долго оставался в постели и утратил свою феноменальную работоспособность. Как-то, находясь уже на о. Святой Елены, Наполеон попытался объяснить, чем была вызвана эта перемена в его образе жизни после женитьбы и почему он забросил государственные дела. Он оправдывал себя тем, что, вступив в новый брак с молодой женщиной из аристократической семьи, был вправе ненадолго забыться в ее объятиях, околдованный ее чарами. Но при этом он забывал, что был не простым смертным, а тюремщиком, державшим в неволе всю Европу, по меньшей мере половина которой затаилась и выжидала удобного момента, чтобы разорвать цепи и вырваться на свободу. И малейшее расслабление могло стать для него роковым».

Именно это и произошло. Пока он был в плену у своей юной супруги, от него откололась Испания; Пруссия и Австрия тайно вступили в союз с Россией, а Швеция, вверившая себя Бернадоту, бросилась в объятия русского царя…

Итак, из-за чрезмерной чувственности очаровательной супруги Наполеон рисковал

потерять свою империю.

Но тем не менее супружество отнимало у Наполеона лишь незначительную часть его огромной энергии. Забросив дела государства, он, как и прежде, волочился за каждой юбкой.

Говоря об умонастроении Наполеона, Констан не без иронии заметил: «Как и во времена Жозефины, он считал, что супружеская верность немыслима без угрызений совести, порожденных неверностью».

В апреле 1811 года Боссе, главный распорядитель императорских утех, сообщил Наполеону, что один из его «ловчих», генерал Луазон, отыскал в Бурла-Ренне восхитительную семнадцатилетнюю красотку, чьи прелести просто не поддаются описанию. Заинтригованный, император потребовал более детального рассказа.

— Ее зовут Лиз Лебель, — продолжал лирически настроенный Боссе, — у нее темные волосы, стройная фигурка, а под корсажем прелестные грудки, свежесть и упругость которых ее мамаша мне гарантировала…

Это выглядело весьма привлекательно. Наполеон вызвал Констана и велел тотчас отправляться в Бурла-Ренн на поиски красотки.

«Визит мой, — рассказывал Констан, — не вызвал ни малейшего удивления, и дамы даже не пытались скрыть нетерпение, с которым меня ждали. И я подумал, что они были, вероятно, предупреждены услужливым покровителем-генералом Луазоном.

Ослепительно красивая, девушка и одета была со вкусом, а ее мать прямо сияла от счастья при мысли о чести, которой удостоилась дочь. Я понял, что они вообразили, что Наполеон не устоит перед ее прелестями и воспылает к ней неистовой страстью.

— Боже, боже, как добры к нам небеса! — повторяла мадам Лебель.

Поцеловав дочь и наказав ей быть полюбезнее с императором, почтенная женщина упала на колени и, перебирая четки, стала горячо молиться.

Констан помог Лиз сесть в карету и отвез в замок Сен-Клу, где Наполеон, чтобы побороть нетерпеливое желание, принимал горячую ванну.

Они прибыли в Сен-Клу в одиннадцать часов вечера под проливным дождем.

«Чтобы нас никто не заметил, мы проникли в замок через оранжерею, — пишет Констан. — А поскольку у меня был пропуск, позволяющий проходить через все двери и ворота замка, я провел ее тайком прямо в комнату императора».

Наполеон был восхищен, увидав Лиз.

— Да здравствует Бурла-Ренн! — воскликнул он. Констан тотчас удалился, а император, усадив девушку на диван, как можно вежливей осведомился — девственница ли она?

Лиз, опустив голову, отвечала утвердительно. Император нахмурился. Это портило все дело, так как он полагал: удовольствие не должно быть сопряжено хоть с малейшим усилием. И при мысли, что придется «потрудиться», чтобы испытать наслаждение, желание ослабло.

— Признаться, девственницы не в моем вкусе, — сказал он с кислой улыбкой.

Лиз сообразила, что попала впросак, и, разразившись рыданиями, призналась, что кузен отнял у нее «сокровище» во время жатвы. Наполеон повеселел.

— Вот это мне нравится больше, — сказал он и быстро раздев девушку, отнес на кровать. И она испытала то же, что во время жатвы…

По прошествии трех часов ему внезапно захотелось остаться одному. Позвав Констана, он приказал:

— Отвези мадемуазель домой!

Лиз не ожидала, что, использовав, ее выставят вон.

— Но сейчас два часа ночи, — пролепетала она.

— Именно в это время, — строго сказал император, — порядочная девушка должна возвращаться домой к матери.

И с этими словами вышел из комнаты.

Дождь лил как из ведра, но Констану пришлось отвезти девушку назад в Бурла-Ренн. Было пять часов утра, когда он постучал в дверь к мадам Лебель. Увидев, что дочь привезли обратно, почтенная женщина расплакалась.

— Не плачь, мамочка, — воскликнула Лиз, бросившись ей на шею, — император сделал со мной это три раза…

Мадам Лебель всплеснула руками.

— Слава тебе, Господи! — вырвалось у нее. — А я-то испугалась…

На следующей неделе Лиз несколько раз привозили к Наполеону, и он засыпал ее подарками. Но никогда так и не воспылал к ней той неистовой страстью, на которую с благоговением надеялась мадам Лебель.

22 мая 1811 года королевская чета из Рамбуйе, где она провела несколько последних недель, отправилась в путешествие по Нормандии.

В Кане в честь императрицы устроили грандиозное празднество. Девятнадцать красавиц преподнесли ей корзины с цветами и фруктами и при этом исполнили кантату — набор бессмысленных слов, долженствующих выражать их верноподданническую любовь.

Вот, вот наши сердца, они среди этих цветов, Для вашего величества и императора. Вот, вот наши сердца, они среди этих яблок, Для вашего величества и для римского короля…

Потом, по рассказам очевидцев, принесли богато украшенные носилки, а на маленькую девочку с хрустальными бокалами в руках и две позолоченные бочки с сидром и молоком. Девочка должна была совершить у ног ее величества символический обряд возлияния даров здешней земли. Потом она прочла наизусть поэму. Четырехлетнюю девочку звали Эмилия Пеллапра. Восхищенная грациозностью ребенка, Мария-Луиза поцеловала ее и подарила красивые часы, на которых был выгравирован ее вензель.

По окончании праздника императрица направилась в свою резиденцию на улице Гибер, а крошка Эмилия вернулась к своей матери, но той было не до дочери, и она передала ее няне. Дело в том, что у мадам Франсуазы Пеллапра, миловидной супруги сборщика податей в департаменте Кальвадос, было важное свидание. Она незаметно выбралась из толпы и глухими безлюдными улочками направилась к известному ей дому, окруженному суровой, неподкупной стражей. Когда она с легкостью взбежала по трем ступеням, дверь перед ней открылась, и камердинер почтительно проводил ее в гостиную к Наполеону.

Как только они остались вдвоем, император заключил ее в объятия.

— В нашем распоряжении всего четверть часа, — сказал он.

Молодая женщина без тени обиды или смущения сбросила туфли, легла на диван и простодушно приподняла платье, предлагая тем самым Наполеону отведать сладостный плод. Что последний с восторженным пылом не преминул сделать. В результате сборщику податей из Кальвадоса в очередной раз были наставлены рога… Дело в том, что мадам Пеллапра уже несколько месяцев была любовницей Наполеона…

И это он устроил так, чтобы дочь его любовницы удостоилась чести произнести стихи перед Марией-Луизой.

Надо признать, мысль занятная, и впоследствии она породила немало толков.

Наполеон впервые встретил мадам Пеллапра 25 февраля 1810 года на балу у министра иностранных дел Италии Марескальки и пришел в сильное волнение при виде ее груди — груди, о которой говорится, что даже у самых добропорядочных мужчин руки чешутся ее потрогать.

Тотчас по возвращении в Тюильри, он позвал Боссе:

— Наведите справки, кто эта женщина, и приведите ее ко мне.

«Главный распорядитель императорских утех», проведя быстрое расследование, выяснил, что мадам Пеллапра, урожденная Франсуаза Лерой, была жительницей Лиона, что ей двадцать шесть лет и в 1805 году она вышла замуж за господина Лё-Анри-Аллена Пеллапра, тридцатитрехлетнего банкира, и родила от него 11 ноября 1806 года дочь.

Будучи связан с торговой фирмой Уврара, Пеллапра в июне 1808 года разорился, вслед за этим и его банк в Лионе лопнул. К счастью, Фуше, чьей любовницей была красавица Франсуаза, помог ему получить место сборщика податей в Кане. Таким образом, супружеская чета перебралась в Кальвадос и жила там с декабря 1808 года.

Сообщив все эти подробности Наполеону, Боссе наклонился и с улыбкой добавил:

— Я должен сказать вашему величеству, что до Фуше мадам Пеллапра была любовницей Уврара и еще…

Наполеон увидел в этом счастливое предзнаменование.

Спустя несколько дней Боссе доставил Франсуазу в Тюильри, но желания императора остались неутоленными. Заставив его, горящего нетерпением, прождать ее, она ни на что не согласилась. Через день Наполеон вновь потребовал ее к себе, твердо решив на этот раз овладеть ею силой… Послушаем, как молодая женщина сама описывает эту вторую, решающую встречу:

«На мне было узкое прямое платье из розового шелка, плотно облегавшее фигуру, но при этом не сковывавшее свободы движений. На этот раз император больше не пытался сдерживать страсть. Он говорил мне о своей любви так долго и красноречиво, что чай на столике успел остыть. Затем он бросился к моим ногам, и его взгляд выражал такое страстное желание, что у меня закружилась голова… Я словно опьянела… Он впился в мои губы… Не ожидая от него такого стремительного натиска, я растерялась и закрыла глаза. Сердце мое учащенно билось. Я слабо защищалась. А император, не выпуская меня из объятий, прерывисто дышал. Его руки ласкали мои груди и постепенно скользили вниз по бедрам…