Ги Бретон - Наполеон и женщины

Ее план был прост: получить от своего брата королевство и удержать его после падения режима благодаря поддержке Австрии. Месье де Меттерних не обманул надежд Каролины; как сообщает нам мадам де Ремюза, «он действительно привязался к мадам Мюрат и сохранил это чувство, что позволило ее супругу довольно долго удерживаться на неаполитанском троне».

Ежедневно Каролина принимала месье де Меттерниха в своих апартаментах и, приведя себя в состояние боевой готовности, добросовестно отрабатывала свой долг дипломату, действовавшему в интересах ее супруга.

Муж, естественно, закрывал глаза. Правда, он к тому же был в то время увлечен одной из дворцовых прелестниц, которая давала ему доказательства своей любви на ковре — «постель была слишком тесна для бурных объятий ретивых любовников».

Держа, так сказать, в руках австрийского посла, Каролина обеспечила себе поддержку Маре, начальника императорской канцелярии, и Фуше, министра полиции. Оставался месье де Талейран, министр иностранных дел. Великая герцогиня была ловкая штучка. Она сумела войти в узкий круг друзей этого «хромого черта», улыбалась его «бонмо», аплодировала его анекдотам, умоляла его рассказать сто раз слышанную историю и — стала его другом.

Когда она почувствовала уверенность в себе, то немедленно перешла в атаку. Отношения перешли в более серьезную фазу. «Мадам Мюрат, — пишет мадам де Ремюза, — дала понять Талейрану, что она завидует своим братьям, получившим в дар троны, в то время как она сама чувствует в себе достаточно ума и силы, чтобы держать скипетр; она прямо попросила его содействия. Месье де Талейран в ответ высказал некоторые сомнения в уме Мюрата; он даже пошутил на его счет, и мадам Мюрат его шутки не рассердили. Она просто заявила, что вполне сможет править сама…»

И Талейран не смог отказать женщине, которая во всех парижских салонах цитировала его каламбуры, называя его при этом умнейшим в мире человеком. Он обещал ей поговорить с императором и убедить его одарить Мюрата каким-нибудь скипетром. Скипетром, который будет крепко держать белая ручка Каролины.

Талейран после этого разговора оживился, глаза его блестели удовольствием; кто-то из друзей спросил его о причине:

— Я только что беседовал с герцогиней Бергской, — ответил дипломат.

— И что же?

Талейран покачал головой с видом знатока:

— Голова Макиавелли на теле очаровательнейшей женщины!

В устах Талейрана это прозвучало как наивысший комплимент.

Пока великая герцогиня Бергская занималась серьезными делами и успешно устремлялась к своей цели, Жозефина продолжала развлекаться для собственного удовольствия. В своих адюльтерах она не пренебрегала самыми скромными из подданных. Так, в августе она выбрала себе молодого полковника кирасиров, красавца Фредерика де Баркхейма, и роман продолжался до конца года. Проявляя необычный пыл, она каждый день увлекала Фредерика к себе и просто изнуряла его ласками.

Бедняга, которому в то же время приходилось и нести свою службу в полку, начал опасаться за свое здоровье и покинул Фонтенбло.

Тогда императрица обратила свой страстный взгляд на молодого немца двадцати восьми лет, Фредерика-Луи, герцога Мекленбурга и Шверина. Хотя ей было в то время уже сорок пять лет и она начинала увядать, Фредерик-Луи страстно в нее влюбился, и стал ее любовником.

Любовная история Жозефины немного ослабила те «родственные» узы, которые связывали этот Двор. Что ни говори, это был один из самых спаянных дворов Европы. Родственники, хотя бы и незаконные, питали друг к другу пылкие чувства.

Наполеон был мужем Жозефины, которая была метрессой Мюрата, жена которого стала любовницей Жюно, мужа одной из бывших любовниц Императора.

Далее: любовником Каролины Мюрат был месье де Меттерних, метрессой которого стала вскоре мадам Жюно, а после нее мадам де Салль, любовница герцога Мекленбурга и Шверина, который стал любовником Императрицы, жены Наполеона, которого она обвиняла кровосмесительной связи с Каролиной…

Таковы были нравы этого восхитительного Двора.

Наполеон распоряжался развлечениями в Фонтенбло на свой особый манер.

Открывая бал, он становился посредине зала, окидывал всех строгим взглядом и затем командовал отрывистым голосом, как будто бросая солдат в атаку;

— Ну, что ж… Развлекайтесь!

Конечно, атмосфера возникала натянутая. Несколько пар, повинуясь приказу, начинали прилежно танцевать, но в их фигурах выражались страх и смущение. Царило молчание, молодые девушки пунцовели от смущения, дамы выдавливали жалкие улыбки, мужчины, боясь привлечь к себе внимание императора, опускали глаза долу, музыканты, опасаясь сфальшивить, дрожали от страха.

Все это неимоверно раздражало императора.

— Что за унылая картина! Ведь я приказал им веселиться.

Однажды месье де Талейран возразил ему с улыбкой.

— Может быть, без приказа на то они были бы повеселее…

Двор так скучал в Фонтенбло, что приезд курьера из Парижа был главным событием дня. Бросались за письмами, расспрашивали кучеров, новости обсуждались до самого завтрака.

Однажды утром была получена ошеломляющая новость. Секретарь Фуше, прибывший из Парижа, рассказал, что молоденькая актриса из варьете м-ль Кюизо, называет месье Камбасере виновником своей беременности.

В замке все покатывались со смеху — никто не верил, что Верховный канцлер может проявить такую удаль в любовных делах.

Подшучивал над ним и Наполеон. Однажды, когда Камбасере извинялся за опоздание в Совет, ссылаясь на то, что его задержала дама, император, улыбаясь, сказал:

— Месье Верховный канцлер, следующий раз, если дама будет Вас задерживать, скажите ей: «Мадам, наденьте свою шляпку и удалитесь. Меня ждет император»

Новость целый день занимала всех придворных. Расспрашивали каждого, кто прибывал из Парижа. Оказалось, что Камбасере действительно сильно увлечен маленькой комедианткой, увиденной им на одном из спектаклей варьете в мужском костюме, в роли «студента, изучающего юридические науки».

Все эти слухи вызвали такие волнения, что м-м де Салль решила, «от имени всех куртизанок», послать кого-нибудь в Париж, чтобы расспросить самого канцлера.

Эмиссар вернулся на следующий вечер с ответом канцлера. Ответ, который привел в восторг весь двор, состоял из двух фраз:

«Приятной полнотой м-ль Кюизо обязана месье де Б., ее прежнему покровителю. Я познакомился с ней позже».

Острота была переведена иностранным послам в Фонтенбло и четырьмя депешами достигла четырех европейских столиц.

* * *

Императрица, которая любила вольные шутки, смеялась вместе со всеми. Рассказывают, что, забыв о всякой сдержанности, она хохотала, схватившись за бока, и падала от смеха на софу.

Жозефина не знала, что наслаждается последними моментами счастья и беззаботности.

Наполеон готовился к разводу. После рождения маленького Леона он знал, что Жозефина бесплодна и он должен взять другую жену, чтобы обеспечить своей династии наследника. Но он медлил, чувствуя себя еще не в силах отвергнуть эту креолку, которую он прежде так сильно любил, к которой, несмотря на ее измены, продолжал испытывать безмерную нежность. Кроме того, он боялся реакции Европы.

Чтобы не вызвать обвинений в жестокости, лучше всего было бы, если бы Жозефина согласилась на раз-7 вод добровольно. После смерти юного Наполеона, сына Гортензии, он как-то намекнул ей, что вынужден будет взять ^женщину, которая даст ему детей, и робко прибавил:

—В таком случае, Жозефина, ты могла бы помочь мне. Я рассчитываю на твое дружеское отношение, которое спасло бы меня от всех гнусных толков, которые вызовет этот вынужденный поступок. Ты возьмешь на себя инициативу развода, не правда ли? Войдешь в мое положение?

Но Жозефина не собиралась уступать; она ответила:

— Сир, власть принадлежит Вам, и Вы решите мою участь. Если Вы прикажете мне покинуть Тюильри, я повинуюсь мгновенно; но только если Вы выскажетесь самым определенным образом. Я Ваша жена, я коронована Вами в присутствии папы, от такого жребия не отказываются добровольно. Если Вы разведетесь со мной, вся Франция узнает, что этого захотели Вы, и она увидит и мою покорность, и мое великое горе.

Император, взволнованный этим ответом, не стал настаивать. Он прекратил разговоры о разводе, но испытывал глубокие волнения и, как свидетельствует м-ме Ремюза, «его раздирали противоречивые чувства и он нередко разражался слезами».

В октябре 1807 года Наполеон велел составить список европейских принцесс брачного возраста и подходящего для него положения. Получив список, он покачал головой: там было две баварских принцессы, две австрийских, две саксонских, одна испанская и одна португальская.

Он сразу вычеркнул двух последних, потому что на Испанию и Португалию у него были другие виды, и с досадой смотрел на оставшиеся малопривлекательные имена. Вдруг он решительным жестом разорвал листок и бросил его в корзину для бумаг.

— Я женюсь на сестре русского царя, — сказал он. — Это подкрепит договор, заключенный в Тильзите, этот брак даст мне и наследника, и возможность победить Англию.

В это время Жозефина, не сознавая нависшей над ней угрозы, продолжала резвиться с герцогом Мекленбургским-Шверинским.

Однажды вечером Фуше попросил Жозефину принять его немедленно, хотя она давно почти не общалась с ним.

Министр полиции вошел со своей обычной желчной улыбкой.

— Мадам, — сказал он, — настало время для поступка, который поможет рождению династии. Эта жертва нанесет рану Вашему сердцу, но Ваш долг объявить Сенату, что Вы хотите разойтись с императором.

Жозефина побледнела.

— Это он Вас послал?

— Нет, конечно, но моя преданность династии побудила меня говорить с Вами.

Императрица встала.

— С Вами я не веду никаких дел! Объясняться я буду с императором.

Как только Фуше удалился, Жозефина послала лакея за м-м Ремюза.

Та была категорична:

— Надо немедленно объясниться с императором.

Жозефина была на грани обморока.

— Я не в силах, — простонала она.

Во время Консулата она шпионила для Фуше за Бонапартом и получала от него по тысяче франков в день.

— Тогда я пойду сама, — возразила м-м Ремюза.

И, несмотря на поздний час, она отправилась к Наполеону. Жозефина, оставшись одна, залилась слезами. Она чувствовала, что на этот раз обречена.

* * *

Был час ночи, когда м-м Ремюза в ночном туалете вошла в покои императора.

Наполеон собирался лечь в кровать. Любопытство его было возбуждено:

— Пусть войдет! — приказал он, поспешно натянув штаны до колен, он не застегнул их как следует, и они болтались гармошкой; в таком виде он вышел к молодой женщине, пытаясь придать своей поступи царственность.

— Что у Вас за спешное дело? — спросил он.

М-м Ремюза, которая тоже пыталась изобразить непринужденную светскость, рассказала ему о визите Фуше.

— Этот дурак хочет заставить меня развестись с женой? Это безумие!

И придерживая штаны, которые едва не соскользнули в спешке, он побежал к императрице.

При виде рыдающей Жозефины он тоже заплакал, нежно утешал ее, обнимал и, наконец, стал так нежен, что м-м Ремюза вынуждена была удалиться на цыпочках.

На следующий день министр полиции получил грозное предписание не вмешиваться в дела не его компетенции, а «императорская чета», как называет ее Эрнест Лависс, прожила новый медовый месяц [56].

Все историки сходятся в том, что Наполеон обладал необычайной работоспособностью. Это качество позволяло ему заниматься одновременно мирным договором, этикетом Вестфальского двора, финансами Франции, вопросом о числе пуговиц на гусарской форме, положением французских актеров и организацией пожарного дела. Это же качество проявлялось и в его интимной жизни.

Возобновив визиты в спальню Жозефины, он по-прежнему испытывал нежность к Марии Валевской, ухаживал за м-м де Б., дарил интимные радости Гаццани и мимоходом опрокидывал на софу девушку из дворцовой обслуги, грудь которой показалась ему соблазнительной…

В конце октября такой особой, получавшей от императора мимолетные, но энергичные знаки внимания, была Фелисите Лонгрой. Он присвоил ей титул «дамы, объявляющей посетителей» при императрице. За то, что она охраняла дверь Жозефины и отворяла свою дверь императору, она получала ежемесячное жалованье 180000 франков в месяц.

Очень скромное, если учесть, что император проводил с ней утренние и послеполуденные часы, а иногда приходил к ней и ночью [57].

* * *

Эта активность в галантных делах не мешала Наполеону продолжать поиски супруги, более плодовитой, чем Жозефина.