Кэтрин Куксон - Нарушенная клятва

— Что угодно, Трот…Троттер. Ты же знаешь: все, что у…угодно.

— Вы можете приехать к нам на чашку чая в субботу?

— На ч…чашку чая?

— Да, на чашку чая. И для того, чтобы познакомиться с молодой леди, о которой я говорила.

— О… — Его лицо разом погасло. — Нет, нет, Тр…Троттер, не проси меня об этом. Ты же з…знаешь, каким я бываю с ч…чужими. И с тобой-то мне нелегко говорить, а ведь с т…тобой мне легче, чем с кем бы то н…ни было.

Наклонясь поближе, Тилли взяла Джона за руку:

— Пожалуйста, успокойтесь и дайте мне минутку, чтобы сказать. Если бы вы узнали, что какому-то человеку очень плохо, очень грустно и одиноко, и что вы своим взглядом, своей улыбкой можете утешить его в этом одиночестве, как бы вы поступили? Отошли бы в сторону?

— Я ничего н…не понимаю, Троттер.

— Попробую объяснить, Джон. У этой девушки есть один физический недостаток. Но она красива. — Тилли не сомневалась, что, когда мисс Макджи приедет к ней в субботу, она будет красива.

— Красива и с ф…физическим недостатком? Она что, к…к…калека?

— Нет. Фигура у нее просто замечательная. А еще у нее очень милое личико, чудесные глаза и шикарные волосы.

— Н…но ведь ты с…сказала, что у нее есть ф…физический недостаток! — Джон исподлобья взглянул на ее. — Т…только не говори мне, Трот…Троттер, что она тоже з…заикается.

Рассмеявшись, Тилли покачала головой, а затем, к огромному удивлению Джона, подняла руку и провела пальцем вдоль его нижней челюсти, от уха к подбородку, и ниже по шее. Когда палец уперся в воротничок, она сказала:

— У нее большое родимое пятно, оно идет примерно так, как я сейчас провела пальцем. И, судя по всему, ей постоянно напоминали об этом. Теперь это печальная, отчаявшаяся девушка. Знаете, зачем она сегодня приезжала?

Джон отрицательно покачал головой.

— Она слышала, как одна из горничных, которая иногда бывала в Мэноре, рассказывает другой о какой-то ведьме по имени Троттер.

— О! К…какой ужас! Бедная Троттер…

— Может быть, я и бедная, но представьте себе, как плохо ей, если она приехала сюда в поисках этой ведьмы.

— И т…ты пригласила ее п…приехать снова на ч…ч…чашку чая?

— Да. И мне хотелось бы, чтобы вы тоже приехали и помогли мне доказать ей, что люди не отвергают ее из-за этого проклятого родимого пятна.

— Но ей нужен м…молодой человек, м…мужчина, который мог бы р…разговаривать с ней, Троттер. А я н…не могу. А уж если г…говорить о недостатках, то у меня есть свой собственный, и я с удовольствием обменял бы его н…на ее н…недостаток.

— Ну, надеюсь, когда-нибудь вы сами скажете ей об этом.

— О Троттер!

— Я прошу вас, Джон. По-моему, я никогда ни о чем не просила вас, правда?

Какое-то время он смотрел на нее невидящими глазами, думая о своем, потом жалобно улыбнулся:

— П…п…помоги, Господи, этой бедной д…девушке, если она надеется найти во мне с…спасителя. Ведь я не с. смогу выговорить ни слова. В…вот увидишь.

— Да, увижу.

* * *

И Тилли увидела. Но сначала она совсем потеряла надежду увидеть в этот день кого-либо из молодых людей — с самого утра зарядил такой ливень, о котором говорят: разверзлись хляби небесные, и уже в половине четвертого ей пришлось зажечь лампу. Глядя на мистера Бургесса, облаченного в поношенный бархатный сюртук, по которому она еще накануне, в пятницу, основательно прошлась щеткой и губкой, Тилли заметила:

— Я не удивлюсь, если никто из них не приедет.

— Дай им время, дорогая, особенно девушке: ты же сама сказала, что ей добираться сюда целых восемь миль.

Первым приехал Джон. Когда он понял, что является единственным гостем, весь его вид выразил явное облегчение. Но он едва успел снять свой мокрый плащ и проговорить: «Я з…завел Бобтейла за дом, п…под навес», когда Тилли, глядя в окно, объявила:

— Надевайте-ка снова свой плащ, Джон, и отведите коня мисс Макджи к Бобтейлу — вдвоем им будет веселее. Боже милосердный, похоже, она промокла насквозь.

— О, Трот… Троттер! — Молодой человек почти выхватил из ее рук плащ, и, одеваясь на ходу, выбежал под дождь.

Стоя в дверях, Тилли смотрела, как он, ни слова ни говоря, взял у девушки поводья и повел коня за дом.

Когда Анна Макджи вошла в дом, ее лицо выдавало крайнее напряжение.

— Этот молодой человек… кто он? — тут же спросила она.

— Мой друг. Он как раз заглянул повидать нас. Давайте-ка пальто и шляпу, вы совсем промокли.

— Я… мне не надо было приезжать… то есть я не приехала бы, будь у меня возможность известить вас. О Господи! Мои волосы… — Девушка вытащила длинную булавку из своей велюровой шляпы и узел ее закрученных на затылке волос развалился и они упали ей на плечо толстым жгутом.

В тот момент, когда она, подняв руки к голове, подбирала и закалывала их шпильками, в комнату торопливо вошел Джон — вошел и замер, так и не убрав руку с железной щеколды двери, глядя на Анну.

Поправляя уже заколотые волосы и переводя взгляд то на Тилли, то на Джона, девушка пробормотала:

— Я… я… Боюсь, я не смогу остаться надолго… моя лошадь совсем мокрая, а у меня нет попоны.

— Я у…уже п…позаботился о ней. Я взял пару мешков, — он сообщил это, глядя на Тилли, — из дровяного с..с..сарая, Трот…Троттер, и накрыл ими обеих л…лошадей.

— Вы правильно поступили. А теперь идите-ка сюда, вы оба. — Она было направилась к столу, но тут же, словно спохватившись, обернулась к молодым людям: — О Господи, я забыла о своих обязанностях. Это мистер Джон Сопвит… Мисс Анна Макджи.

— Как вы поживаете? — Девушка чуть наклонила голову в сторону Джона, а он, сделав то же самое, ответил:

— Очень р…рад познакомиться с в…вами.

И тут оба повернулись на голос, донесшийся от печки:

— А я Герберт Винсент Бургесс, и никому нет дела до того, что мне до смерти хочется чаю, и что мой конь грызет удила в спальне в ожидании той минуты, когда он сможет помчать меня в Лондон, где мне предстоит ужин с человеком по имени Джонсон и его другом Босуэллом, а оттуда, подняв паруса на заре, я поплыву во Францию, чтобы позавтракать с Вольтером; а на другой день я вернусь обратно в Сити, хотя я отклонил приглашение милорда Честерфилда, потому что, знаете ли, когда уходишь из его дома, его лакеи всегда ожидают от тебя чаевых…

— О, успокойтесь, успокойтесь. — Смеясь, Тилли легонько шлепнула по плечу старика. — Ведите себя как следует. Никто не понимает ни слова из того, что вы тут наговорили.

— Я понимаю.

Удивленно обернувшись, Тилли увидела на лице девушки дружескую улыбку, а мистер Бургесс протянул ей руку, восклицая:

— Наконец-то, наконец-то! Идите сюда, моя дорогая. Наконец-то хоть одна родственная душа, наконец-то! Ты можешь в это поверить, Троттер?

Все рассмеялись, а когда юный Уильям, не привыкший к такому шуму, возмущенно залопотал, смех стал еще громче. Тилли ничего не оставалось, как вынуть сына из его корзины и показать присутствующим. Все тут же принялись выражать свое восхищение маленьким джентльменом, играть и разговаривать с ним. Лед был сломан.

Час спустя, стоя у окна, Тилли наблюдала, как Джон ведет лошадей к дороге, потом помогает мисс Макджи сесть в седло, садится сам, и они, бок о бок, трогаются в путь — не в сторону Мэнора, а по направлению в Гейтсхеду.

Тилли все еще стояла у окна, когда послышался голос мистера Бургесса, теперь надтреснутый от усталости:

— Через годик или около того они сыграют свадьбу, и все благодаря твоему колдовству.

Они закончили обедать, выпили по рюмке портвейна, выкурили по сигаре и теперь направлялись в библиотеку — в день своего приезда Мэтью сразу выразил откровенное нежелание проводить вечера в гостиной.

Библиотекой служила длинная комната с лепными украшениями на потолке. Вообще-то лепнина была раскрашена в розовый и серый цвета, но со временем закоптилась от дыма, который частенько вырывался из открытой печки, если порыв ветра задувал в трубу.

Мэтью покашлял, поморгал и, указывая на камин, спросил:

— Когда его в последний раз прочищали?

— Н…н…не могу тебе сказать, Мэтью, н…но он дымит не так уж часто. Это все в…ветер: сегодня он так и воет в трубе.

— А мне кажется, что он воет каждую ночь. — Усевшись в кожаное кресло, Мэтью, вытянув ногу, носком сапога подтолкнул одно из поленьев подальше в огонь, потом откинулся на спинку и обвел глазами комнату.

Она выглядела точно такой же, какой жила в его воспоминаниях. Много раз рисовал он ее в своем воображении во все годы разлуки, но все же комната изменилась, хотя и не казалась меньше, чем прежде, как это обычно случается с комнатами и домами, которые снова видишь после долгого отсутствия. Пожалуй, напротив, комната даже казалась больше, правда, может быть, только по сравнению с тем, что он оставил в Техасе.

Мэтью не мог точно определить, что именно изменилось — не только в этой комнате, а и во всем доме, но он знал точно, что вся земля, лежащая за его стенами, и люди, живущие на этой земле, были чужими ему. Как будто бы, покидая Америку, он покинул родной дом. За последние дни он не раз задавал себе вопрос: «Зачем я вернулся?» Поместье, которым ему теперь приходилось заниматься, было не таким уж большим, не было промышленного производства, о развитии которого стоило бы заботиться и которое было бы связано с поместьем. Вот если бы работала шахта — тогда другое дело… Шахта. Он съездит туда завтра. Он должен что-то делать. Праздность просто сводит его с ума.

Мэтью вздрогнул, когда Джон, угадав его мысли, проговорил:

— Т…тебе все кажется н…не таким, Мэтью. Тебе н…не хотелось возвращаться домой, ведь п…правда?

— Да, Джон, не хотелось. Совсем не хотелось. Здесь и делать-то нечего. Это мертвое место.

— Д…да, согласен, но в г…городах-то — другое дело. Вот ты с…сегодня ездил в Ньюкасл: там жизнь так и бьет к…ключом. Ты н…не можешь отрицать этого.

— Да, с виду жизнь там действительно бьет ключом, но… — Мэтью наклонился вперед и уставился на огонь, — мне кажется, что все эти предприятия, компании, фабрики, шахты — все, что там есть, можно уместить в ореховую скорлупку. — Он резко повернулся к Джону. — Понимаешь, за эти три года я привык к простору, к огромным пространствам, где нет ничего, кроме природы, — это тысячи и тысячи миль. Но когда ты попадаешь в город — о, там жизнь действительно бурлит. Сегодня в Ньюкасле у меня возникло впечатление, что все там топчутся на месте, создают только видимость деятельности. А в каком-нибудь тамошнем городе, таком же, как Ньюкасл — хотя там нет таких городов, как Ньюкасл, во всяком случае, в смысле внешнего вида, — там все торопятся, рвутся вперед, использую время до последней секунды. Это совершенно другой мир, Джон. Никакие слова, никакие объяснения не дадут тебе представления о нем. Надо видеть все это собственными глазами… Эх, давай-ка выпьем по глотку. — Мэтью протянул было руку к шнурку звонка сбоку от камина, но тут же опустил ее, и на его широком лице появилось почти сердитое выражение. — Терпеть не могу звонить женщинам. Если мне придется остаться здесь, я непременно наберу мужскую прислугу. Нельзя организовать нормальную жизнь в доме, где нет дворецкого и лакея — как минимум.

Джон встал и проговорил почти так же сердито, как только что говорил Мэтью:

— Я с…сам принесу п…поднос. А жизнь в доме была о…организована очень даже хорошо и без мужской п…прислуги — притом в течение м…многих лет. Во всяком случае, у отца не было средств, чтобы н…нанимать мужчин, и нам н…не было бы так хорошо и у…уютно в доме, если бы не Тр…Тр…Троттер.

Ну вот, он опять произнес это имя. В конце концов, мужчина должен поступать в соответствии со своими убеждениями, а Мэтью несправедлив к Троттер. Не пробыв дома еще и суток, он заявил:

— Послушай, я не желаю больше ничего слышать о Троттер. А что касается ее возвращения сюда — нет, окончательно и бесповоротно.

Взгляды братьев встретились. Мэтью, откинув голову на высокую спинку кожаного кресла, пристально взглянул в худое, продолговатое, с тонкими чертами лицо младшего брата, с упавшей на высокий лоб прядью прямых волос — черных, в отличие от его собственной светлой шевелюры. Мэтью стригся всего неделю назад, но волосы уже успели отрасти, обещая, при отсутствии надлежащего ухода, вскоре превратиться в подобие медвежьей шапки королевских гвардейцев. Запустив в них пальцы, Мэтью простонал:

— Боже мой, Боже мой, воистину яблоко от яблоньки… Куда отец, туда и ты. В конце концов, что значит разница в одиннадцать лет, когда речь идет о любви?