Я взял пакет.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Не стоило.

– Мне захотелось, – ответила она, и я поверил. Дарси мягко рассмеялась. – Не надо так радоваться, мистер Л., – добавила она. – Вам может не понравиться.

Я знал, что мне понравится все, что дарит Дарси. Я развернул бумагу, на которой были изображены два помощника Санта-Клауса, целующихся под омелой, открыл картонную коробку и вынул предмет, завернутый в пузырчатый упаковочный материал.

Это была медная фигурка длинноволосого мужчины с электрогитарой в руках. Холодная, тяжелая, красивая фигурка размером с ладонь.

Когда Дарси начала ходить ко мне домой, у меня появилась сентиментальная привычка играть для нее любовные песни на акустической гитаре. Это продолжалось до случая с миссис Паркер, когда нам пришлось перенести свидания в этот домик. Везти гитару сюда казалось глупой затеей.

– Дарси… – вздохнул я, рассматривая статуэтку, словно мне только что дали какую-то награду – за то, что я самый большой в мире извращенец, например! – и теперь я ищу слова, чтобы поблагодарить за эту честь.

– Нравится? – шепнула она, от волнения сжав мою ногу. – Он похож на тебя.

– Да, нравится, – ответил я честно. – Классно!

– Нелл помогла мне выбрать ее.

Мое сердце замерло, отказываясь биться.

– Что? – выдохнул я. Дарси обещала никому не рассказывать о наших отношениях. Возможно, по глупости я ей поверил. – Что ты имеешь в виду, Дарс? Когда ты рассказала Нелл?

Я не был знаком с Нелл Дэвис. Странная иерархическая система в Хэдли Холл предполагала, что самые зажиточные школьники редко общались с самыми бедными учителями, словно так они рисковали стать глупее. Но я знал, что Нелл была лучшей подругой Дарси и что ее мать чуть ли не считала Дарси своей дочерью. Именно поэтому мысли о клане Дэвисов (у Нелл тоже были сестры) заставляли меня нервничать. Матери, даже не родные, инстинктивно защищают детей.

Дарси удивленно посмотрела на меня.

– Я ничего Нелл не рассказывала. Я никому ничего не рассказывала. Я сказала, что это для дяди.

Я не знал, есть у Дарси дядя или нет, но быстро понял, что мне все равно. Я ощутил огромное облегчение.

– Черт, прости! – извинился я, обнимая ее. – Я запаниковал. Прости.

Я подумал, что это, наверное, был первый раз, когда она купила подарок мальчику (или мужчине, если быть точным), и это было очень трогательно. Я не купил ей ничего. По крайней мере, ничего такого, о чем она не знала. Однако она все равно радостно улыбалась, довольная, что мне понравился подарок. Она не была похожа на других девочек, которые всегда ждали подарков. У меня сложилось впечатление, что если бы я принес ей потрепанный экземпляр журнала «Учеба сегодня», который по какой-то причине валялся в мужском туалете с начала семестра, она и тогда была бы в восторге.

– Я… забыл твой подарок, – сказал я, чувствуя себя первостатейным засранцем. – Он остался дома.

Она отмахнулась от моих извинений.

– Не важно. Мне все равно. Я ничего не хочу. Я хочу только тебя. Я тебя не увижу целых две недели.

Она подалась вперед и поцеловала меня.

Я тут же пообещал себе, что моим настоящим подарком Дарси будет то, что я сделаю так, чтобы она поехала с другими школьниками в Венецию в феврале. Это будет намного лучше этой дурацкой цепочки. Если бы я мог заплатить за поездку, то сделал бы это не раздумывая. Я хотел, чтобы она своими глазами увидела мир, о котором, наверное, мечтала перед сном.

Каждый ее поцелуй был ураганом страсти, но на этот раз я знал, что мы расстаемся надолго, поэтому отвечал на поцелуи с неменьшим пылом. Внезапно мы начали срывать друг с друга одежду, ломая змейки и отрывая пуговицы. Я тут же вошел в Дарси, свалив статуэтку на пол.

Это не был наш первый раз. Я успел лишить ее девственности почти три недели назад, спустя буквально неделю после того памятного вечера, когда мы в первый раз поцеловались у меня в гостиной.


Я замерзал у себя в коттедже, пока за окном бушевала метель. Отопительная система просто не справлялась со своей задачей. В конце концов я сел на стул и уставился на газовый камин, гадая, сколько пройдет времени, пока начнет выделяться угарный газ, если я запущу его. Совсем недавно сантехник моего домовладельца прилепил на газовый счетчик большую желтую бумажку, которая запрещала включать камин. Я подозревал, что этот субъект мало что понимает в подобных делах и что домовладелец просто отдал распоряжение снизить потребление газа любой ценой.

Это оказалось эффективной тактикой, потому что, когда начинает пахнуть жареным, никто не смеется над такими запретами. Я решил выпить бренди, потому что оно, как и огонь, обладало согревающими свойствами и, в качестве бонуса, если соблюдать меру, не было опасно для здоровья.

За несколько недель до этого я нашел под лестницей старую бутылку бренди, несколько сточенных отверток и кусок нейлоновой веревки. Должно быть, все это добро принадлежало домовладельцу. Сначала я решил, что не хочу, чтобы мое ДНК смешивалось с генами моего домовладельца, но вьюга и дрянные радиаторы заставили меня изменить решение. Я завернулся в старый клетчатый бабушкин плед, повернулся спиной к ненужному камину и откупорил бутылку.

Прежде чем сделать глоток, я представил вкус сладкой мести. Бренди на вкус был похож на пятновыводитель. Однако я достиг нужного эффекта.

Я был занят уничтожением собственного пищевода, отчего стало намного теплее, когда услышал стук в заднюю дверь. Первым делом я подумал о миссис Паркер. У нас недавно была небольшая пассивно-агрессивная добрососедская пикировка по поводу дерева, чьи корни проросли с моей территории под ее газон. Она любила заходить ко мне несколько раз в неделю и стучать в заднюю дверь.

На этот раз я решил пригласить ее в дом и показать газовый камин. Я подумал, что так легко продемонстрирую ей, что если она считает, будто мой домовладелец потратит хоть пенни на это дерево до начала нового тысячелетия, то так же выжила из ума, как старик, который живет ниже по улице и регулярно бегает голышом по местным дорогам.

Я натянул на плечи плед и пошел через кухню к двери. Я подумал, что если она увидит меня укутанным в плед с бутылкой бренди, то решит, что я заболел, и, возможно, отложит газонную войну, пока мне не станет лучше.

Но на моем крыльце стояла не миссис Паркер.

С тех пор как мы с Дарси целовались в лавровых кустах в прошлый понедельник, я видел ее всего один раз четыре дня спустя на уроке математики. Я пытался не смотреть на нее, но все было тщетно. Я постоянно думал о Венеции и Апулии и не спросил у Дарси домашнее задание, поняв, по тому как она нервничала, что она его не сделала.

– Дарси… – растерянно сказал я. Заметив, что она с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться, я добавил: – Что?

– Ты похож на бездомного!

Я опустил взгляд на бабушкин плед и бутылку бренди, которую держал в руке.

– Все не так просто… – попытался объяснить я, улыбаясь.

– Хорошо, – согласилась она, широко улыбнувшись в ответ. – Я верю вам, мистер Л.

– Идет снег, – сообщил я.

Это должно было все объяснить. Когда идет снег, не знаешь, чего ждать. Каждый день приносит что-то новое.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Волосы Дарси запорошило снегом, и она дрожала от холода. На ней даже не было пальто, только какой-то свитер и тонкие коричневые брюки, потемневшие от влаги. Картину дополняли полностью промокшие низкие серые кеды. У меня возникло острое желание содрать с себя плед и закутать Дарси, но я быстро его подавил. Я не мог ее впустить.

– Я знаю, – ответила она, посмотрев мне в глаза.

– Что ты знаешь?

– Что мне здесь быть нельзя. Я знаю, что мне нельзя сюда ходить, но я просто… – Она замолчала.

В ее голосе чувствовалось раздражение, но я не мог понять, кем она недовольна.

– Хорошо, – согласился я. – Мне, наверное, и впускать тебя нельзя.

Дарси от холода начала стучать зубами.

– Мама и сестра ссорятся. Мне просто надо было…

Она выглядела такой грустной и замерзшей, что я, уже выпив хорошую порцию бренди, решил нарушить правила, сделал шаг вперед, стащил с себя плед и закутал в него Дарси. Когда я соединил края пледа, она протянула руку, чтобы забрать их у меня, и наши глаза встретились. Я приобнял ее за плечи и впустил в дом.

Она присела на половичке, чтобы снять обувь и носки. Плед накрыл ее с головой, и в этот миг я заметил, что она накрасила ногти на ногах темно-синим лаком с блесточками. Я громко сглотнул. Было что-то очень интимное в ее голых ногах в моем доме.

– Так из-за чего они поссорились? – спросил я, когда Дарси закрыла дверь.

Сквозняк впустил в дом рой белых снежных хлопьев, которые медленно осели на моих носках, словно миниатюрные балерины.

Выпрямившись, Дарси пожала плечами, словно ей было все равно.

– Мама пытается завязать… Она разбила телевизор.

Я знал, что мать Дарси законченная алкоголичка, а сестру невозможно оторвать от экрана телевизора, поэтому неудивительно, что дело приняло подобный оборот.

Понимая, что потягивать бренди, пока Дарси рассказывает о своих невзгодах, несколько неприлично, я тихо поставил бутылку на стол у себя за спиной.

– Все в порядке, мистер Л., – быстро сказала Дарси, глядя на меня. – Вы меня не ждали.

– Да, не ждал, – нахмурился я. – Ты застала меня врасплох.

Она молчала, глядя на меня и дрожа под пледом. Я как-то растерялся, не ощущая в руке привычное горлышко бутылки. Молчание затянулось. Кому-то из нас следовало внести какое-нибудь конструктивное предложение. Я решил, что должен сделать это сам.

– Давай я как-нибудь помогу твоей маме, – предложил я.

– Да не надо, – ответила она спокойно.

– Надо, – мягко возразил я. – Я твой учитель. Я должен помочь.

– Ты уже помогаешь.

– Как? – Я не мог вспомнить ничего, кроме того что пускаю ее в дом по субботам после наступления темноты и стараюсь думать о ней только как о своей ученице.

– Ну, ты спокойный. И ты не бегаешь к Мак-Кензи, как мать Нелл.

Из-под пледа ее голос звучал глухо.

– Посиди со мной, – попросил я. – В этом месте под полом проходит труба с горячей водой. Ты согреешься.

Мы уселись на дырявый линолеум, прижавшись спинами к кухонным шкафчикам. Я обнял Дарси, и она положила голову мне на плечо. Я задумался, как что-то настолько неправильное может казаться таким естественным. Это меня почти разозлило. Словно кто-то придумывал правила, а люди, которые действительно были важны, не имели права голоса.

– Вчера вечером я думала об Италии, – пробормотала она. – Расскажи мне, на что она похожа.

Дарси дышала мне в шею, которая покрылась гусиной кожей, но не от холода. Я тогда понял, что Дарси превратилась в яркую падающую звезду на черном небе моего воображения, которой суждено было раствориться во тьме после Рождества, оставив после себя лишь светлый след.

Я посмотрел на ее макушку. Снежинки растаяли, оставив мокрые следы на ее волосах. Я решил рассказать ей все, что знаю об Италии. А знал я, что семья моей бабушки живет в Тоскане. Они занимаются торговлей алебастром и владеют раскинувшимся на холмах поместьем, заполненным оливковыми деревьями и солнечным светом. По всей видимости, на алебастре можно делать хорошие деньги, если заниматься этим с умом. Из того, что я слышал, дяди и кузены отца поступали именно так, и теперь они обедали al fresco, ели gelato и пили chianti[12]. Почему мой отец решил после университета остаться в Англии, а не поехать в Италию, было загадкой. Я полагал, что был бы намного вежливее и умнее, если бы жил в Тоскане и зарабатывал на алебастре.

Если бы я рассказал все это Дарси, мой рассказ очень сильно напоминал бы сказку на ночь. Поэтому я только пробормотал:

– Ну… там очень жарко. Ты светленькая, легко там сгоришь. Тебе понадобится крем для загара.

Дарси решила, что это забавно.

– Я думала, ты расскажешь про вино и архитектуру, язык и историю! Теперь я вижу, почему ты стал учителем математики.

Я улыбнулся. Она была права. Я ощутил глубокое облегчение, потому что понял, что она не считает, будто я пытаюсь ее очаровать. Вероятно, итальянский кусочек моей ДНК, доставшийся от отца, куда-то исчез.

Она толкнула меня, как мне показалось, локтем, хотя под пледом было непонятно, какая именно это часть тела.

– Так почему ты стал учителем математики? – спросила она. – Почему не английского языка? Почему не выбрал другую профессию?

Я хотел сказать, что надеялся нести в мир что-то хорошее, но этот вопрос задала моя пятнадцатилетняя подружка, которая сидела, прижавшись к моей груди.

– Ну, – начал я, решив дать менее лицемерный ответ. – Вероятно, я вообразил, что преуспею в этом.

– Ты преуспел.

Я посмотрел на Дарси и улыбнулся.

– Хм… Судя по твоим оценкам, скорее наоборот.

Она улыбнулась в ответ.