Ребекка Дан - Наш секрет

Она перенесла вес тела на другую ногу, но это мало помогло. На самом деле Дарси была рада, что Зак еще ничего не слышал о случае на ярмарке. Если повезет, то все престарелые свидетели вскоре об этом забудут или начнут путать с каким-нибудь происшествием из вечерних новостей.

Зак нахмурился и уставился на ее бедро, словно его глаза могли делать рентгеновские снимки.

– Подожди, с тобой что-то не так. Что случилось?

– Подвернула ногу, – соврала она. – Ничего серьезного.

– Детка, – ласково сказал Зак, – я же врач, забыла? Я вижу, когда ты врешь мне.

Это была правда. В этом заключался один из минусов свиданий с доктором. Другой минус заключался в том, что в самых неожиданных местах к нему часто приставали знакомые, желавшие получить профессиональный совет. Буквально за пару недель до этого, когда они вместе обедали, к их столику подошла подруга шафера Зака и упросила его взглянуть на прыщ, который выскочил у нее на заднице и загноился.

Зак аккуратно убрал волосы со лба Дарси. Это проявление нежности чуть не заставило ее разрыдаться от досады.

– Прекрати, Зак! – воскликнула она. – Я же сказала, что больше так не могу!

Зак явно решил, что наступил момент, когда они достаточно напились, чтобы он мог начать нести всякую чушь о том, что они созданы друг для друга, а она согласно кивать.

– Я думал о тебе всю неделю, – прошептал он, обнимая Дарси. – Когда дела идут наперекосяк, я думаю о тебе. Tú me alegras el día[4].

Он иногда так поступал – переключался на испанский, когда считал, что это может помочь очаровать ее. Помогало это нечасто, не чаще, чем улыбка, но сегодня Дарси особенно устала. И была благодарна, что он обнимает ее, отчего бедро болело меньше.

– Прости, что врал тебе, – сказал он, нежно положив ладонь ей на затылок и пытаясь поцеловать. – Я хочу быть с тобой, cariño[5].

Когда его губы нашли ее, Дарси подумала:

«Но я не уверена, что хочу быть с тобой».

Сначала я убедил себя, что все началось из-за того, что девочки в пятом математическом классе были, как бы это сказать, математически озабочены. Проще выразиться так, чем признать, каким идиотом я стал – чувствительным и сбитым с толку. Как раз об этом нас предупреждали на курсах по преподаванию. Там даже был дурацкий модуль на эту тему под названием «Будь в курсе» или как-то так. Теперь же, вспоминая о нем, я думаю, что его лучше было бы назвать «Да проснись же ты, черт тебя подери!».

Хотя было лишь начало осени, садист в форме истопника, которого некоторые люди называли не иначе как школьным гробокопателем, почему-то решил раскочегарить древнюю отопительную систему Хэдли Холл до максимума, создав в школе особый микроклимат, которому позавидовали бы даже в Тихуане. Поэтому в тот день к длинному списку оправданий неадекватного поведения моих учеников можно было добавить тепловой удар. Но меня это не тревожит. Мой престарелый предшественник вылетел с работы за слишком большую любовь к творческим подходам, поэтому моей задачей было все исправить.

Я был этому рад. Я любил вызовы и чувствовал себя бодро. Я был готов помочь классу получить отличные аттестаты зрелости и доказать остальным учителям, что сердитый мужчина среднего возраста с любовью к цветастому трикотажу тоже может быть хорошим учителем.

Я прекрасно понимал, что мое предпочтение одеваться на работу, как на рок-концерт, заставляло моих сверстников морщить носы. У меня были длинные темные волосы, я редко брился и никогда не заправлял рубашку в штаны. Иногда я надевал под брюки (никаких джинсов) ковбойские сапоги, что вызывало определенный ажиотаж и разговоры. Я считал, что таким образом делал им одолжение, подбрасывал тему для сплетен. Если бы не я, они бы только и обсуждали, что падающую посещаемость репетиций хора в шестом классе и немецкую школьницу, приехавшую к нам по обмену и пойманную на торговле травкой в то время, когда она должна была играть в лапту.

Несмотря на мою тягу к тяжелому труду, я явно ленился. Слишком сосредоточился на одной теме. Занимался оценками учеников, но не их поведением.

Кто-то плакал. Я это понял, когда дописывал на доске систему уравнений. Сначала меня это немного напрягло. Мы как раз занимались по программе, которая должна была закончиться экзаменами на аттестат зрелости, поэтому этот урок был очень важен.

«Ну почему нельзя взять себя в руки и успокоиться?»

Я повернулся и поискал глазами источник звука. Он находился в конце класса, где сидели ведьмы. Так я их называл про себя. Я, конечно, не собирался рассказывать об этом, сидя в учительской с чашечкой кофе и булочкой с маком. За год работы в Хэдли Холл я понял, что можно критиковать дурное поведение учеников, их пирсинг или неиспользованный потенциал, но нельзя над ними смеяться. По всей видимости, это было табу – так же, как нельзя было упоминать месячные, гормоны или обсуждать ноги школьниц.

Плачущая девочка не была одной из ведьм. Я так и знал. Она пришла к нам в школу всего несколько недель назад, и я со стыдом понял, что не могу вспомнить, как ее зовут.

– Не отвлекайтесь! – рявкнул я на остальных учеников, которые начали таращиться на плачущую девочку.

Ведьмы послушно потупились. Этот дешевый фокус должен был продемонстрировать их послушание и то, что они не имеют никакого отношения к бедняжке. Ничего нового, этот трюк давно известен всем. Я сам так поступал всего несколько лет назад и по опыту могу сказать, что он не работает.

– Что происходит?

Ведьмы начали шептаться между собой. Девочка покачала головой.

В этот момент я заметил пучок золотисто-каштановых волос на парте у нее за спиной. Одна из ведьм слишком поздно попыталась смахнуть его на пол. Я опустил взгляд на паркетный пол, где тоже лежали волосы. Добрых двадцать сантиметров волос, собранных в хвост, были срезаны длинными ножницами.

Признаюсь, поначалу я ощутил укол самолюбия. Я не мог поверить, что они настолько обнаглели, что позволили себе сотворить такое на моем уроке. Я еще мог бы понять, если бы это случилось на уроке миссис Уиттс (английская литература, учительница ходит с палочкой и почти полностью глуха). У нее на уроке можно было бы кого-нибудь убить, и она бы не заметила. Или на уроке мисс Гуч (латынь, постоянно нервничает, легко краснеет и потеет). Но я не ожидал, что они будут так себя вести на моем уроке. Оказывается, у меня под носом происходит подобное непотребство, а я не вижу! Это было очень неприятно.

Всего ведьм было пять. Четверо из них начали громко смеяться. Пятая слегка побледнела и смутилась. Возможно, этот шаг характеризует меня не с самой хорошей стороны, но я решил начать с нее. Я был вне себя от ярости, и мне хотелось узнать правду как можно быстрее. Скорее всего, мне не терпелось залечить уязвленное эго. По этой ведьме было видно, что расколоть ее не составит труда.

– Марш из класса! – велел я всем пятерым.

Они пробежали мимо меня, словно тараканы, все еще хихикая. Не хихикала только пятая ведьма. Она задержалась возле волос, но потом передумала и пошла к выходу под моим испепеляющим взглядом.

– Эми, – сказал я, обращаясь к девочке, которая оцепенело сидела рядом с пострадавшей. Казалось, ее огрели кирпичом по голове. – Отправляйтесь вместе к мистеру Мак-Кензи и ждите меня там.

И я вышел из кабинета.

Когда Эми и ее спутница прошли мимо нас к лестнице, я повернулся к ведьмам, которые выстроились вдоль стены. Короткие юбки и глупые злобные усмешки на лицах. Блондинка, самая тихая из них, все так же казалась мне легкой добычей, поэтому я завел ее в соседний, пустующий в это время кабинет и рявкнул остальным, чтобы они не двигались с места.

Когда я закрыл дверь, блондинка заморгала.

– Это не я, – быстро сказала она.

– Да брось! – прошипел я. – Тебе придется постараться, чтобы убедить меня. Я работаю учителем не первый год, поэтому всегда знаю, когда мне врут.

На самом деле это было не совсем так. Я начал заниматься преподаванием всего три года назад, но прекрасно понимал, что в глазах пятнадцатилетней девочки три года, наверное, казались целой жизнью.

– Я не хотела, чтобы она это делала. Я так и сказала. Я пыталась забрать ножницы.

Она раскрыла правую ладонь, и у меня чуть не отвалилась челюсть. Ладонь была вся в крови. Глубокая красная полоса пересекала бледную кожу. В ладони скопилась кровь, и теперь, когда девочка раскрыла ее, кровь начала капать на пол, окрашивая ковер в багровые тона.

Я не очень хорошо себя чувствую при виде крови.

– Святой Иисусе!

– Не говорите никому! – с ужасом в глазах взмолилась девочка, и я увидел, как побелело ее лицо. – Не рассказывайте никому, мистер Лэндли, пожалуйста.

– Бегом к медсестре! – велел я. – Я разберусь с остальными.

Она снова начала плакать.

– Пожалуйста, не рассказывайте…

Она прикрыла рот рукой, вероятно, инстинктивно пытаясь скрыть, что плачет, и в результате вымазала лицо кровью.

Ситуация начала выходить из-под контроля. Мне неприятно это признавать, но моей первой реакцией была паника.

– Боже… Подожди здесь, хорошо? Не двигайся.

Я вышел в коридор и направился к ведьмам.

– Ну и кто это сделал? У меня нет времени на разборки, да и у вас тоже. Должен сказать, что я очень зол, черт подери! У вас аттестат на носу. Хотите завалить экзамены?

Другие учителя никогда не ругали учеников. В этой школе такое было не принято. Родители платили по четыре тысячи фунтов в год не за то, чтобы учитель математики ругал их дочерей в сложных ситуациях.

Когда я посылал в Хэдли Холл резюме, то написал, что хорошо работаю в стрессовых ситуациях. Думаю, это стало одной из причин, по которым мистер Мак-Кензи, директор школы, взял меня на работу. Другой причиной было то, что мои длинные волосы, собранные в хвост, небритый подбородок, возраст и нежелание носить кардиганы и водить «вольво» привносили в атмосферу школы то, что он назвал «таким необходимым глотком свежего воздуха». Мак-Кензи всегда с радостью шел на подобные риски, поддерживая меня, за что я был ему очень благодарен.

Но проблема состояла в том, что я никогда прежде не сталкивался со стрессовыми ситуациями. На самом деле я даже гордился тем, что в моей жизни почти не было стрессов: никакой ответственности, никаких нервотрепок, несколько друзей, подруги нет. Такое мне нравилось. Но сейчас дело было дрянь, и я понятия не имел, что с этим делать.

Самолюбие не позволяло мне попросить о помощи. Итак, у меня на руках была девочка с незапланированной стрижкой, девочка с распоротой ладонью в соседнем кабинете и группа малолетних преступниц, с кривыми улыбками мнущихся у стены. Урок математики как-то не задался.

– Будете оставаться после уроков каждый день всю следующую неделю, – бросил я, чтобы хоть что-то сказать. – Я свяжусь с вашими родителями, будьте в этом уверены. А теперь возвращайтесь в кабинет. Не хочу слышать от вас ни слова до конца года.

Ведьмы чудесно понимали, что легко отделались. Я посмотрел налево, где за стеклянной панелью в соседнем кабинете сидела раненая девочка. Она еще не потеряла сознание, и это было хорошо. Она зажала руку и прикусила губу. Выглядела она нормально, но опять-таки, может, именно так выглядят школьницы, которые вот-вот упадут в обморок от потери крови? Меня снова охватила паника. Я сбежал по лестнице, чтобы наконец показать плачущую девочку и ее подругу Мак-Кензи. Он-то уж точно видел такое прежде. У него наверняка найдется, что сказать по этому поводу. Мы все понимали, что со мной разговаривать не о чем. У меня не было опыта и мудрости, которыми я мог бы поделиться, если это не касалось математики.

Потом я бросился назад. Подбежав к кабинету, я распахнул дверь, за которой сидела пятнадцатилетняя девочка с вымазанным кровью лицом и порезанной ладонью. Я уже начал беспокоиться, как буду объяснять все это на следующем родительском собрании.

– Пойдем к медсестре, – сказал я. – Возможно, нужно отвезти тебя в больницу. Порез глубокий.

Казалось, она полностью приняла мое решение. Она кивнула, и я помог ей встать. Взяв меня за руку, она вымазала мою ладонь кровью. Кровь была яркая, словно акварельная краска на уроке рисования в первом классе. Я мог бы наделать разных забавных отпечатков на листе формата А3 и повесить его себе на холодильник.

– Им скучно, – сказала она, посмотрев на меня.

– Что?

Я не мог отвести взгляда от ее вымазанного кровью рта. Несколько капель упало на белоснежную блузку. Она была похожа на статиста со съемочной площадки фильма ужасов. Впрочем, я тоже.

– Им скучно, поэтому они это делают. Нам всем скучно.

Она говорила, не глядя на меня.

– Скучно… – повторил я, словно этого слова не было в моем лексиконе.

«Чего же им так скучно-то?»

С неохотой девочка продолжила: