– А твоя? Ты же говорил, что на следующей неделе собираешься в командировку.

Он взял бокал с шампанским и отпил маленький глоток.

– Ну, это лишний раз доказывает, что нельзя верить всему, что я тебе говорю, новорожденная, – ответил он, сверкнув глазами.

Из глубин подсознания меня кольнуло нечто, чем мне никак не хотелось портить эти дивные мгновения. Мысль явилась совсем не вовремя, и я резко захлопнула дверь перед своими страхами, как множество раз делала раньше.

Мы с Дэвидом встречались восемь месяцев. Всего лишь восемь месяцев. Возможно, нашлись бы такие, кто стал бы утверждать, что мы сошлись гораздо раньше. Но они бы ошиблись. Глубоко ошиблись. Прошло много времени со дня выпускной церемонии, прежде чем мы с Дэвидом встретились снова, и ведь подумать только – на свадьбе Майка. Майка, вечного игрока, о котором и не сказали бы, что он остепенится, но который нашел себе немецкую подружку, без памяти влюбился в нее и сделал ей предложение, да так быстро, что никто и ахнуть не успел.

Я удивилась, получив приглашение на свадьбу. Хотя мы с Дэвидом иногда обменивались эсэмэсками и электронными письмами, я больше не поддерживала связь ни с кем с нашего курса с того дня, когда все мы, нарядившись в черные мантии, подбросили вверх плоские шапочки с кисточкой для обязательной выпускной фотографии.

Честно говоря, я даже не была уверена, пойду ли на свадьбу Майка и Мариэтты, поскольку существовали воспоминания, которые лучше было держать под надежным запором. К ним относились последние месяцы после «инцидента с Элли». Именно под этим названием он навсегда отложился у меня в памяти.

Но даже когда Добропорядочная Шарлотта, Благоразумная Шарлотта и Повзрослевшая Шарлотта планировала отказаться, все еще надеющаяся Романтичная Шарлотта уже отослала открытку, подтверждавшую ее согласие. И слава богу, что я так поступила, поскольку именно в тот день и началась новая прекрасная пора моей жизни. В увешанном розовыми гирляндами свадебном шатре, когда Дэвид прошел по дощатому полу к столику, за которым я сидела, протянул руку и пригласил меня на танец. Играл старый хит Роберты Флэк «Когда я впервые увидела твое лицо», и музыка еще не закончилась, когда он нагнулся, чтобы поцеловать меня. До самой последней секунды я не закрывала глаз, высматривая хоть какой-то след – ее или той печали, которую она оставила в его глазах. Но не заметила ни того, ни другого.

Этот хит стал «нашей» песней, и лишь много позже Дэвид признался мне, что песня, слова которой с такой трогательно-щемящей точностью передавали нашу историю, зазвучала вовсе не случайно. Он специально ее заказал. Это был первый романтический поступок, который он совершил для меня. Но далеко не последний.


Нью-Йорк оказался изнуряющим бурлящим водоворотом. Дэвид бывал там раньше, однако я очутилась в этом мегаполисе впервые, и он твердо решил, что я должна увидеть решительно все. К третьему дню нашего пребывания в Нью-Йорке я начала ломаться. Нам удалось попасть на экскурсию в Эмпайр-стейт-билдинг, проехаться на прогулочном катере вокруг острова, отчего я просто закоченела, и посетить Китайский квартал. Я вовсе не была уверена, что у меня хватит сил на послеобеденную поездку в Рокфеллеровский центр, которая значилась следующей в нашем плане.

– Ты очень обидишься, если мы туда сегодня не поедем? – спросила я, когда мы наспех обедали в закусочной, которая выглядела странно знакомой, и я была уверена, что видела ее в каком-то фильме. Но потом я поняла, что всю поездку – куда бы мы ни отправлялись – меня не покидало чувство, будто Голливуд уже давно провел меня по всем достопримечательностям.

Дэвид изучал карту, прокладывая маршрут к следующему пункту назначения. Он аккуратно сложил ее, прежде чем взглянуть на меня. Мое лицо приняло просительное выражение.

– Мы ведь всегда можем вернуться в гостиницу и… пошалить, а? – предложила я в полной уверенности, что он безоговорочно согласится на любой план, который заканчивался бы постелью. И это чувство было далеко не односторонним. Всякий раз, когда он прижимал меня к себе, я трепетала, словно в первый раз. И что поразительно, ощущения становились все острее и острее.

Однако, к моему удивлению, он не согласился.

– По-моему, ты сказала, что устала.

– Для этого никто никогда не устает, – кокетливо и с улыбкой ответила я.

В его глазах вспыхнул такой знакомый огонек, всегда зажигавший во мне пламя ответного желания. Но на сей раз он погасил его.

– Вообще-то я очень ждал этого дня, – произнес он. – Ты уверена, что не попытаешься пойти на попятный из страха, что я перекатаю тебя на коньках?

Я улыбнулась и снова откусила от длиннющего хот-дога, который решила доесть во что бы то ни стало.

– Этого никогда не случится. На коньках я катаюсь лучше, чем на лыжах, сам знаешь, – уверенно заявила я, вытирая с губ кетчуп бумажной салфеткой. – Я просто подумала, может, перенесем это на завтра, вот и все.

Дэвид покачал головой, и в его глазах мелькнуло разочарование.

– На завтра у нас довольно плотный график, а у меня билеты на сегодняшний сеанс, начинающийся в половине пятого. Нам, наверное, придется сто лет простоять в очереди, если мы захотим изменить план.

Это был его козырь. Он знал, что я терпеть не могу мерзнуть в очередях.

– Да ладно, ничего страшного. Поехали сегодня, как планировали, – сказала я, вставая из-за стола, пока он расплачивался. – Когда потом станешь мазать синяки, помни, что получил их, отказавшись от моего нежного тела.

Он улыбнулся, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло облегчение.

– Вообще-то я предвкушаю и синяки, и тебя в своей постели. Может, тебе придется обходиться со мной понежнее, – подзадорил он меня, обняв за шею и притянув к себе, чтобы поцеловать.


На катке царило столпотворение, однако в ту же секунду, когда мы выкатились на лед, я порадовалась тому, что он уговорил меня поехать. На площади словно царило некое волшебство. Не знаю, исходило ли оно от огромной рождественской елки, сверкавшей тысячью разноцветных огней в предзакатных сумерках, или от позолоченной статуи Атланта, или же от бурлящих подсвеченных фонтанов. Наверное, от всего сразу. Не нас одних очаровала окружающая атмосфера. Мы видели похожее выражение на лицах почти всех людей, мимо которых катились – тепла, доброжелательности, предвкушения Рождества и радостного возбуждения.

На самом деле, Дэвид катался куда увереннее и искуснее, нежели хотел заставить меня поверить, с виноватой улыбкой признавшись, что на первом курсе играл в хоккейной команде. Он взял меня за затянутую в перчатку руку и умело провел мимо семей, парочек и многочисленных туристов, которые съехались сюда по той же причине, что и мы. Так, по крайней мере, мне казалось.

Из многочисленных динамиков, расставленных вокруг катка, звучала рождественская музыка, и праздничная атмосфера заражала всех – не только катавшихся, которые сталкивались, сцеплялись и спотыкались вокруг нас, но и зрителей, обступивших каток со всех сторон.

Полуторачасовой сеанс подходил к концу, когда начали падать первые мягкие хлопья снега. Я подняла голову к вечернему небу, простиравшемуся над двумя сотнями флагштоков с флагами ООН, окружавшими каток, и смотрела на падающий снег. Я чувствовала, как снежинки мягко падают на мое поднятое кверху лицо, словно хрусталем обрамляя мои ресницы.

– Ты похожа на снежную королеву, – прошептал Дэвид, подкатив ко мне сзади.

– А разве она не коварная и злобная?

– Ты не коварная и не злобная, – прошептал он мне на ухо. Я могла бы назвать по крайней мере одного человека, который бы не согласился с ним, но мне меньше всего на свете хотелось, чтобы она испортила это дивное мгновение. Я и так уже слишком долго таскала ее с собой, чтобы самой отравлять себе жизнь. Наверное, гораздо дольше, чем даже Дэвид, впервые призналась я себе. Фрейд бы повеселился на славу.


– Просим посетителей покинуть каток для очистки льда, – пробубнил из динамиков повелительный голос, тем самым знаменуя окончание нашего катания. И хотя мне стало грустно, что оно завершилось, я втайне предвкушала возможность скорее попасть куда-нибудь в тепло.

– Пусть сначала схлынет толпа, – произнес Дэвид, обняв меня за талию и вытаскивая из потока катавшихся, медленно двинувшихся к выходам. – Давай-ка сделаем еще кружок, пока лед пустеет.

Мы отъехали от плотной группы людей и, не боясь, что менее опытные катальщики попадут к нам под коньки, набрали скорость.

На льду оставалось все меньше людей, и я с тревогой посмотрела на служащего в красной куртке, когда мы со свистом промчались мимо него вдоль самого края катка.

– Может, пойдем? Через пару минут нам велят уйти.

– Все нормально, – заверил меня Дэвид.

Снег пошел немного сильнее, мягко ложась на лед и закрывая бороздки, оставленные тысячами коньков, отчего поверхность казалась чистой, свежей и первозданно нетронутой. Новое начало. Я улыбнулась, вообразив себе эту дивную картину, и почувствовала, как Дэвид крепче обнял меня за талию, когда мы в полной гармонии скользили вдоль периметра.

– Закрой глаза, – тихонько произнес он.

– Что? Во время катания? Да я же упаду.

– Не упадешь. Я не дам тебе упасть, – ответил он с какой-то незнакомой мне хрипотцой в голосе. – Ты мне веришь?

– Больше всех на свете, – ответила я сдавленным от внезапно нахлынувших чувств голосом.

– Тогда закрой глаза.

Я сделала, как он просил, доверившись его защите и позволив его глазам вести меня сквозь тьму.

– Я люблю тебя, – прошептал он сквозь вихрь моих светлых развевавшихся на ветру волос. Он говорил эти слова раньше, много-много раз, но теперь в них слышалось что-то особенное.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я, поворачивая к нему лицо и открывая глаза. На катке не осталось никого, кроме нас двоих, но я этого не замечала. Я не видела ничего, кроме выражения обращенного ко мне лица. Если мне доведется дожить до ста лет или больше, клянусь, я умру с памятью об этом взгляде, огненной стрелой пронзившем мое сердце.

Динамики, молчавшие все время, пока каток пустел, вдруг ожили первыми тактами песни. Я узнала ее по начальным, берущим за душу гитарным аккордам.

– Это же наша…

Но мне так и не удалось закончить фразу, поскольку он резко остановился вместе со мной прямо напротив сверкающей рождественской елки и, взяв мои руки в свои, опустился передо мной на одно колено.

Теперь я знаю, что из уст более тысячи смотревших на нас людей вырвались восторженные возгласы, поскольку видела все на ДВД, который нам дали, но тогда я их не услышала. Я не слышала вообще ничего, кроме слов Дэвида, когда он поднял на меня сверкающие голубые глаза, переполненные любовью.

– Шарлотта, я не мыслю своей жизни без тебя и не желаю себе иной участи. Эти восемь месяцев стали для меня самыми невероятными и прекрасными. Я так сильно тебя люблю, что проведу остаток своих дней, доказывая это. – Он очень ласково и осторожно стянул перчатку с моей левой руки. – Я хочу мечтать с тобой, прожить с тобой жизнь и вместе с тобой встретить старость. Пожалуйста, окажи мне эту честь. Прошу тебя, скажи, что выйдешь за меня замуж.

В руке у него было кольцо, он держал его над моим пальцем. От напряженного ожидания я едва могла говорить, однако заставила себя ответить, переборов чувства, от которых у меня захватило дух, поскольку он заслужил право услышать мои слова.

– Да, да, да. Тысячу раз да.

Глаза Дэвида сверкали ярче высыпавших на небе звезд, когда он легким движением надел мне на палец кольцо с бриллиантом. Он поднялся и притянул меня к себе.

– Обещаю, что никогда не покину тебя, никогда не заставлю тебя страдать и не сделаю ничего, что бы заставило тебя хоть раз пожалеть о том, что ты сказала «да», – хрипло прошептал он, а потом поцеловал меня с таким жаром и страстью, что удивительно, как лед у нас под ногами не растаял до самого асфальта.

Шарлотта

Дверь отворилась, и в проеме показался санитар с усталым лицом.

– Здесь больной на рентгеноскопию?

– Да, вот он, – кивнула сестра, подходя к стене из мониторов и начиная готовить Дэвида к транспортировке. – Если вы хотите попрощаться с мужем, миссис Уильямс, мы отвезем его на исследование и известим вас, как только вернемся.

– А мне с ним нельзя? – дрожащим голосом спросила я, вставая со стула.

– Извините, нет, – виновато ответила она. – Таков порядок. Но мы могли бы зайти за вами в комнату для посетителей, как только его вернут в палату.

Санитар стоял у меня за спиной, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ему хотелось поскорее закончить работу. Наверное, где-то жена и дети ждали его возвращения домой. На какое-то мгновение я позавидовала простоте его жизни.

Сестры работали быстро и слаженно, словно часовой механизм, открепляя, отцепляя и отсоединяя аппаратуру. На меня нахлынуло жуткое чувство, что вскоре мне придется познакомиться со всей этой техникой куда ближе, чем я могла бы себе представить.