– Элли, – начал Дэвид, шагнув вперед и протянув ко мне руку.

Не знаю, как бы я отреагировала на его прикосновение, но мне так и не удалось это узнать, потому что Шарлотта упреждающим жестом положила ладонь ему на руку и остановила его. Внезапно во мне взорвался огненный шар ярости. Если бы я подумала хоть сотую долю секунды, того, что случилось дальше, можно было бы избежать. Я ненавижу насилие. Оно меня пугает. И это сделало совершенное мною в следующее мгновение еще более ужасающим. Это продолжалось всего долю секунды, но я все видела, словно в замедленной съемке. Я увидела, как моя рука описывает в воздухе дугу, – ладонь прямая, пальцы чуть раздвинуты. Я заметила ужас на лице Шарлотты, когда она поняла мое намерение. Потом – четыре красные полоски, отпечатавшиеся на ее нежной щеке, когда моя рука упала вниз. Затем трейлер закончился, и началось собственно кино.

Шарлотта ахнула от удивления и шока, и я тоже. Только тогда Дэвид сдвинулся с места, встав между нами, словно защищая кого-то из нас. «Ее или меня?» – с горечью гадала я. Охваченная стыдом за свой поступок, я взглянула на Дэвида и увидела, что его глаза превратились в два твердых, сверкающих ледяным блеском сапфира. Они впились в меня взглядом, который я никогда не смогу стереть из памяти, а потом он повернулся к ней.

– С тобой все в порядке?

Беспокойство и участие в его голосе словно срывали с меня кожу, оставляя меня израненной и истекающей кровью. И в полном одиночестве.

– Все хорошо, – ответила она, прижимая ладонь к щеке.

– О чем ты, черт возьми, думала?! – гаркнул Дэвид, повернувшись ко мне и глядя мне в глаза.

– Забавно. Я собиралась задать тебе тот же вопрос.

Дэвид смутился, а потом нахмурился, глядя через мое плечо на танцпол. Я оглянулась и с неприятным чувством увидела, что наша ссора привлекла внимание довольно многих зрителей. Я заметила, как они снимали наушники, когда разворачивавшаяся перед ними мини-драма отвлекла их от музыки.

Из сброшенных наушников продолжали доноситься тихие звякающие аккорды, когда Дэвид заговорил.

– Что ты вообще здесь делаешь? – спросил он. – Не так давно ты ясно дала мне понять, что больше не желаешь меня видеть. Тогда к чему это сегодняшнее эффектное появление, Элли? Три недели молчания, а потом ты вдруг внезапно объявляешься. И что мне было делать, упасть в твои объятия?

Гнев и боль скомкали и смяли заранее приготовленную мной речь, так что она стала не белым флагом, а ядовитой стрелой.

– Нет, – возразила я. – Но и в ее объятия тоже не надо было падать. – Я кивнула в сторону Шарлотты, которая настороженно смотрела на нас, но ничего не говорила.

– Все было совсем не так… – начал он, но вдруг умолк, рассеянно проведя рукой по волосам. – Знаешь что, думай, что хочешь. Ты ведь все равно так и сделаешь.

Я посмотрела на него так, будто передо мной стоял совершенно чужой человек, впрочем, он смотрел на меня так же. Куда делся мужчина, которого – как мне казалось – я любила? Как же между нами все так ужасно разладилось? Мы сверлили друг друга взглядами, словно два гладиатора, слишком обессилевшие, чтобы прикончить соперника.

– По-моему, тебе лучше уйти, – наконец произнес Дэвид, кивнув в сторону выхода. – Нам обоим нужно время, чтобы остыть. – Он взглянул на Шарлотту. – И меня слишком бесит твой поступок, чтобы говорить с тобой сегодня.

Я со значением посмотрела на Шарлотту.

– Взаимно.

Я повернулась, чтобы уйти. Все, что я хотела ему сказать, растворилось, словно было написано невидимыми чернилами. Я дошла до пришпиленного откидного полотнища, отделявшего меня от холодной декабрьской ночи, и в последний раз повернулась к нему.

– Я не вернусь, Дэвид.

Возможно, ему показалось, что я искала эффектную реплику. Он и понятия не имел, что я говорила совершенно серьезно.

– А я тебя и не прошу, – ответил он, и эти шесть слов одним смертельным ударом подрезали меня под корень.

Тогда он этого не понял, а может, и понял, но ему стало все равно. Возможно, ему почти всегда было в какой-то мере все равно. Однако мои слова не были пустой угрозой. Я не собиралась возвращаться. Я не смогла бы здесь оставаться, видя, как Шарлотта разбивает все, что когда-то принадлежало мне, и присваивает это себе. Я оглянулась на него в самый последний раз, словно для меня было важно навсегда запечатлеть в памяти это мгновение.

– Прощай, Дэвид, – только и сказала я и выскользнула в ночь, прочь из его жизни.

Шарлотта

Ночью жизнь в больницах течет совсем по-другому. То есть для родственников, а не для больных. Любой, кому выпала нелегкая доля сидеть всю ночь у постели любимого человека, поймет, что я хочу этим сказать. В дневные часы в отделениях жизнь бьет ключом. Врачи, сестры, уборщицы, санитары и административный персонал создают впечатление того, что ты находишься в суматошном городе в самый час пик. Ночью все это исчезает. Практически опустев, больница кажется необитаемой, словно остров, на который выбросило нескольких человек, которые уцелели после кораблекрушения и отчаянно ждут помощи. Или, в данном случае, утра.

Несмотря на уговоры сестер, спать мне не хотелось. Спать можно обычной ночью в обычной жизни. Спать можно в нашей огромной кровати под толстым пуховым одеялом и на перьевых подушках, которые обошлись в целое состояние, но того и стоили. Мне казалось предательством позволить себе хоть на несколько минут погрузиться в забытье и оставить позади все ужасы дня. Так что я сидела у постели Дэвида на жестком неудобном пластмассовом стуле, пристроив голову на матрасе рядом с его рукой. Но глаза мне жгло, словно в них песка насыпали, и в конце концов, несмотря на все мои самые благие намерения, они закрылись сами собой.

Проснулась я оттого, что сестра положила мне руку на плечо.

– Что-то случилось?

Мой взгляд метнулся к Дэвиду, который все еще оставался погруженным в искусственный сон, вызванный целым коктейлем разных препаратов. Вопрос прозвучал на редкость глупо. Все случившееся и так выходило за все разумные рамки. Мне следовало бы спросить: «Все стало еще хуже?»

– Нет. Изменений никаких. Но меня беспокоит не ваш муж, а вы. Вам надо как следует отдохнуть. Вам нужно прилечь.

Я покачала головой, желая рассеять ее опасения. Мне хотелось сказать: за меня не волнуйтесь. Это не у меня сердце вот-вот остановится, а у него. Я крепкая и выносливая. Хоть кого спросите. «Шарлотта Уильямс? Слышала, что с ней просто невыносимо работать, да? Хотя она очень успешная особа. В своей области создала себе репутацию ого-го. Думаю, что у них с Дэвидом никогда не будет детей. Ну, а вы бы отказались от их стиля жизни, чтобы иметь полноценную семью?»

Я слыхала эти разговоры за глаза, и не только эти. И как же все говорившие глубоко ошибались! Это была вовсе не я, а маска, которую я носила так долго, что забыла, как ее снимать, как ее от себя отдирать. Существовал лишь один человек, знавший, что находится под ней. Это он разминал мне плечи, пока все заботы дня наконец не уйдут из моих напряженных мышц. Это он обнимал меня на больничной автостоянке после того, как я молча, с сухими глазами сидела в приемной консультанта, пока они обсуждали «поиск других вариантов». Это он не отпускал меня, пока плечо его пиджака не пропиталось моими слезами. Это его руки осторожно разжимали мои пальцы, чтобы взять из моей ладони рекламную листовку средства забеременеть.

Это он был сильным. Это у него было здоровое сердце. Только не совсем уж и здоровое, как выяснилось.

– Я не хочу от него уходить, – прошептала я сестре.

Она похлопала меня по спине.

– А вы никуда и не уйдете, просто пройдете в следующую комнату по коридору. Если он проснется, мы вас приведем, даю вам слово.

Я поднялась на ноги, шатаясь от усталости, и увидела у нее в руках подушку и два одеяла.

– Даже если вам удастся поспать часок с лишним, и то хорошо, – заботливо сказала она. – Завтра силы вам понадобятся. – Она кивнула на Дэвида. – Вы нужны ему сильная и бодрая, а не валящаяся с ног. – Сестра говорила голосом, не терпящим возражений. Вручив мне постельные принадлежности, она легонько подтолкнула меня к двери.

– Ну, разве что немножко посплю, – согласилась я.

Сестра кивнула, явно довольная. На затекших, неслушающихся ногах я поплелась обратно по коридору к комнате для посетителей. Я чувствовала себя беженкой, прижимая к груди свою постель.

В итоге мне удалось поспать час пятнадцать, прежде чем меня разбудил вой реанимационной тревоги.

Элли

Реанимационная сирена разорвала царившую в отделении тишину, моментально развеяв мой тревожный сон. Мои ноги запутались в одеяле, которое кто-то (кто? одна из сестер?) набросил на меня, пока я спала. Позвонки негодующе взвыли, когда я вскочила с жестких, обтянутых хлорвинилом стульев, которые сдвинула, соорудив себе импровизированную кровать. На другой стороне комнаты я увидела Шарлотту, неловко поднимающуюся на ноги. Когда я засыпала, ее здесь не было, она сидела с Дэвидом.

Сквозь небольшое круглое окошко в двери я видела красную мигалку, ярко пульсировавшую на стене рядом с сестринским постом. Ее свет наполнял комнату жутковатым багрово-красным свечением. Сирена в коридоре подстегнула нас, и, обменявшись перепуганными взглядами, мы обе рванулись к двери. Никто из нас не удосужился надеть обувь, мы отшвырнули в сторону мои черные кожаные сапоги и ее туфли с красными подошвами на высоких каблуках, когда выбегали в коридор.

Там сирена выла гораздо громче. От ее воя ужас наполнил мою голову, уши и сердце. Он напоминал звук глохнущего двигателя самолета, сигнал сидящим в спасательных шлюпках, объявление об эвакуации здания. Он возвещал о том, что чья-то жизнь висит на волоске. На какую-то долю секунды мы с Шарлоттой замешкались на пороге, словно мечущиеся в панике лемминги. Потом она посмотрела направо, а я налево.

– Каталку! – рявкнул откуда-то невидимый голос.

– Уже даем! – крикнули в ответ.

Я услышала гулкий стук колес и топот ног, когда впереди нас показалась сестра, толкавшая каталку-короб с аппаратурой, необходимой для того, чтобы вытащить кого-то с того света. Но кого? Сестра с грохотом пронеслась мимо так близко от нас, что в спешке чуть не проехала по нашим босым ногам. Она направлялась вправо. Шарлотта пристроилась за ней и ринулась следом. После недолгих колебаний я двинулась за ними, с благодарностью оглянувшись, прежде чем перешла на бег. Две сестры в палате Джо стояли и наблюдали за бросившимися на экстренный вызов коллегами, потом вернулись к своему больному.

Каталку провезли через дверной проем с такой скоростью, что она лишь чудом не задела косяк и врачей, ждавших у постели Дэвида. Мы влетели в палату вслед за ней. Я слышала обрывки отрывистых команд, которых не смогла разобрать, но, к счастью, все находившиеся в палате, казалось, знали, что делают. То есть кроме Шарлотты и меня. Одна из сестер стояла на коленях на кровати и, сомкнув руки, проводила сердечно-легочную реанимацию. Грудь Дэвида поднималась и опускалась, как будто он бежал, но двигалась она не по его воле, а по ее. Поддерживавшие его подушки зашвырнули в дальний угол палаты, и голова Дэвида буквально отскакивала от матраса при усилиях сестры вернуть его к жизни. Но пока не было никаких признаков, что ему об этом известно. Непрерывный звуковой сигнал и прямая линия на мониторе, стоявшем у кровати, говорили нам, что он ничего не знает.

– Дэвид! – крикнула Шарлотта почти нечеловеческим голосом. Это был вопль раненого зверя, у которого из тела вырывают душу, женщины, видящей, как умирает ее любимый. Она пыталась протолкнуться через плотное кольцо врачей и сестер, беспрестанно выкрикивая его имя.

– Шарлотта, не надо! – взвизгнула я, но она уже ничего не слышала. Ничто на свете не могло остановить ее в стремлении к нему, особенно я.

– Выведите их отсюда, – велел врач с совершенно изможденным лицом, яростно взглянув на одну из сестер.

С какой-то неженской силой сестра обхватила Шарлотту поперек груди и буквально оттащила ее от кровати. Шарлотта пыталась вырваться, но сестра действовала, словно вышибала в ночном клубе, потому что точно знала, что делает. Шарлотта протягивала руки к своему неподвижному мужу, когда ее оттаскивали от кровати. Запыхавшись от натуги, сестра в конечном итоге вытащила Шарлотту в коридор. Из-за ее спины я слышала знакомые мне команды. Их узнал бы любой, кто когда-нибудь смотрел медицинский сериал.

– Разряд.

– Чисто.

Раздался громкий писк, после чего послышался глухой удар, словно с сеновала сбросили тяжелый мешок с зерном.

– Пусто. Возобновляем сердечно-легочную реанимацию.

– Еще раз.

– Разряд.

Сестра стояла на пороге палаты, словно живая дышащая стена, которую Шарлотте предстояло проломить, если она захотела бы снова проникнуть в палату, но ее воинственный запал уже иссяк. Она приложила руки к стеклу и прижалась к нему лицом, наблюдая за работой бригады.