Дэни Аткинс - Наша песня

Мне бы рассмеяться тогда, потому что это прозвучало очень смешно. А я вместо этого расплакалась. Он не стал обнимать меня или как-то по-другому успокаивать. Он просто оторвал пару листков от рулона бумажного полотенца и передал их мне. Я вытерла глаза, как сумела, и когда посмотрела на него с благодарностью, то уже почти улыбалась.

– Гормоны, – извинилась я. – Должна еще тебя предупредить, я могу начать плакать… часто.

– А знаешь, если ты хочешь меня уговорить на что-то, то делаешь это весьма странными способами.

– Я просто хотела, чтобы ты знал, на что обрек себя в том случае, если я останусь тут.

Джо с торжественным видом кивнул.

– Хорошо. Я уяснил все то, что ты мне сказала. Можешь считать, что я предупрежден. – После этого он подошел поближе и похлопал меня по плечу, как капризного ребенка. – Но уезжать тебе не надо. – Он помолчал немного и добавил: – Я не хочу, чтобы ты уезжала.

На секунду в его глазах появилось нечто, но тут же пропало, раньше, чем я могла определить, что это было. Между нами возникла какая-то неловкость, впервые, как мне кажется, и тут он посмотрел на часы. Время, которое я отвела на наш разговор, давно закончилось.

– Мне пора идти. Мы можем продолжить беседу и вечером, но я не вижу для нас никаких препятствий, чтобы продолжать жить, как раньше.

Он уже вышел из кухни и направлялся в коридор, когда я задала свой последний и самый забавный вопрос:

– Джо, если тебе никто ничего не говорил, а я еще не выгляжу беременной, как же ты узнал?

Он остановился у двери и повернулся ко мне.

– Была не одна причина. Тебя тошнило, когда мы познакомились, потом это твое решение не возвращаться в университет, желание уехать из родительского дома. Все это вместе взятое убедило меня, что я прав. Ну и потом, появилась, так сказать, последняя улика.

– Улика? Что еще за улика?

Впервые я увидела, как он покраснел.

– Ну… э-э-э… сиськи… у тебя сиськи стали больше, – пробубнил он и поспешно бросился к двери.

Я уставилась на свою явно увеличившуюся грудь и расхохоталась. Я еще долго смеялась, даже когда услышала, как на улице под кухонным окном завелся и уехал его фургон.

Шарлотта

– Я не понимаю.

Мистер Биердсуорт казался уставшим. Наверное, неважно, сколько уже лет ты проработала врачом, сколько раз тебя выдергивали среди ночи из кровати, легче не становится. И даже еще сложнее передавать родственникам такие новости, которые он только что сообщил мне. На его лице читалось сострадание и терпение, и он спокойно ждал, пока я переварю полученную информацию. Но я ничуть не приблизилась к тому, чтобы принять этот ужасный диагноз. Я все еще искала варианты выхода из сложившегося положения.

– Но ведь обязательно должен быть какой-то другой вариант? А как же насчет шунтирования или установки электронного стимулятора или еще чего-то подобного? – Я в отчаянии швыряла в доктора где-то услышанные медицинские термины, при этом не вполне понимая, что означает каждый из них и как применяется в жизни. Наверное, кардиологу приходилось неоднократно сталкиваться с чем-то подобным. Надо отдать ему должное, он не стал указывать мне на то, что для принятия подобного решения требуется немного больше, чем просто десять лет подряд смотреть сериал про медиков под названием «Анатомия страсти».

– Если бы мы имели дело с болезнью сердца или, скажем, с тяжелым случаем стенокардии, тогда шунтирование могло бы стать решением проблемы. Но в случае с вашим мужем сердце само по себе слишком сильно повреждено. Даже вживление дефибриллятора в грудную клетку всего-навсего дало бы нам некоторое дополнительное время, но не стало бы исцелением. К сожалению, единственным решением может стать лишь то, о чем я вам уже сказал.

– Пересадка сердца! – Я произнесла эти слова почти шепотом, словно произносить их вслух означало бы навлечь на себя проклятье. А это было уже смешно, поскольку ситуация была такая, что страшнее и не придумать. – Но Дэвид еще очень молод. И он здоров.

– И это большие плюсы для вашего мужа. Вот почему у нас есть все основания надеяться, что в его случае результат будет удовлетворительный.

Я покачала головой, все еще стараясь осознать шокирующий диагноз.

– А если донорского органа не будет? Что тогда?

Мистер Биердсуорт ничего мне не ответил, за него многое сказали его глаза. Я почувствовала, как рыдания рвутся из моего горла, готовые вот-вот вылететь наружу. Так же молча консультант передал мне через стол коробку с салфетками.

– Но его сердце… – Тут я запнулась.

Для кардиолога сердце было просто насосом, органом, в случае Дэвида – истощенным и теряющим силы. Но для меня слова о том, что оно будет извлечено и заменено, означали, что вместе с сердцем исчезнет и вся сущность человека, которого я так любила. Как я ни старалась, я не смогла отделить одно от другого.

– Все это… все это трудно понять, просто голова кругом идет, – объяснила я сквозь слой салфеток.

– Я очень хорошо вас понимаю, – убедительно произнес доктор. – Вам придется осознать и принять очень многое. Но каждый день в нашей стране проводится около двухсот операций по пересадке органов. С точки зрения хирургии процедура эта не такая сложная, как вы думаете. Самым трудным после того, как мы определим Дэвида в качестве кандидата на операцию, будет ожидание донорского сердца.

– А он… он сам об этом знает?

Кардиолог с серьезным видом кивнул.

– Даже несмотря на то, что он очень серьезно болен, ваш муж очень ясно видит и оценивает всю ситуацию. Он напрямую спросил меня, рассматривается ли возможность трансплантации, и я не увидел причин, по которым необходимо было бы скрывать от него данную информацию.

– И как он это воспринял?

– Как любой другой, будь он на его месте, – с грустной улыбкой сообщил мистер Биердсуорт. – Очень многое надо осознать. Вам обоим.

От его участия я ощутила горький привкус слез. Я закрыла глаза и подождала, пока они уйдут. Теперь, как никогда раньше, мне нужно держать себя в руках и не расклеиваться.

– Мы уже получили результаты необходимых анализов, остальные будут готовы в самое ближайшее время. Но я настоятельно рекомендую поместить его в список срочно нуждающихся в схеме распределения, тогда это даст ему некоторые преимущества, если только отыщется донорское сердце. До того времени ему придется оставаться в больнице.

– Значит, ему нельзя вернуться домой? Совсем никак? – Даже я сама поняла, что мой голос сейчас прозвучал как у отчаявшегося ребенка.

– Боюсь, что нет, миссис Уильямс. Он сильно болен.

– Можно мне сейчас его увидеть?

– Конечно, – сказал доктор, вставая со своего места и ожидая, когда я тоже смогу встать на свои подкашивающиеся ноги.

Я почти потеряла остатки хладнокровия. Он дружеским жестом положил ладонь мне на руку и вывел меня из комнаты.

– Мне ужасно жаль, что в настоящее время я не могу вам больше ничего предложить. Но, пожалуйста, держитесь и старайтесь сохранить позитивный настрой. Очень важно поддерживать Дэвида в стабильном состоянии, как эмоционально, так и физически, а мы будем ждать.

«Пока кто-нибудь не умрет», – про себя добавила я, чувствуя, как груз его слов опускается на меня громадным валуном. Для Дэвида борьба теперь будет заключаться в том, чтобы держаться за жизнь, пока кто-то другой ее не потеряет.

Мне потребовалось немного времени, чтобы успокоиться, прежде чем я открыла дверь в его палату. На пороге я еще пару раз глубоко вдохнула и выдохнула, как дайвер, которому предстояло нырнуть глубоко в темные незнакомые воды. Я надела свою привычную маску игрока и распахнула дверь. Дэвид не спал, глаза его были устремлены на дверь, словно в ожидании. Он ждал меня.

Я поколебалась всего секунду, увидев его грустный взгляд, словно он извинялся передо мной, и быстро миновала разделяющее нас пространство. Его губы были такими знакомыми, но в поцелуе уже не чувствовалось прежней силы и энергии. Я осторожно выпрямилась и села как можно ближе к нему, при этом очень осторожно, чтобы не задеть многочисленные трубки и провода, с помощью которых в его организм поступала дополнительная порция кислорода.

– Как у тебя идут дела с тем привлекательным милым доктором? – хрипло произнес он, поддразнивая меня.

Как всегда, я мгновенно подхватила его шутливую манеру и, сделав обиженное лицо, наморщила нос и заявила:

– Я променяла его на старшего консультанта.

– Да ты что! А это мудрый шаг? Кажется, он для тебя староват…

– А я люблю старичков. Они не так быстро убегают, когда их догоняешь.

Дэвид хотел рассмеяться, но при этом чуть не задохнулся, и вся аппаратура мгновенно среагировала на это: показатели на графиках взлетели вверх, машины тревожно запищали, а дежурная сестра у его кровати осуждающе нахмурилась, глядя на меня.

Это сразу же отрезвило нас обоих.

– Прости, Шарлотка. Не так все должно было получиться.

– Ну, что есть, то и есть, – с грустью констатировала я. Потом взяла его руку и нагнулась, чтобы перецеловать костяшки его пальцев. – Но если ты продолжишь меня вот так пугать, тогда предупреждаю – я с тобой разведусь.

Медсестра с ужасом посмотрела на меня, а Дэвид лишь слабо улыбнулся.

– Не получится. «Пока смерть не разлучит нас», помнишь? Только вот я не думал, что этот пункт нашей сделки начну выполнять слишком рано.

И тут меня охватила ярость. Не на него, а на жизнь, на судьбу или на что-то другое, что лишало его сил сражаться.

– Даже не смей мне говорить ничего подобного. Никто тут никого не бросает.

Прекрасные глаза Дэвида наполнились болью, но не от того, что он сейчас испытывал сам, а из-за того, как тяжело это все отразилось на мне.

– Я просто хочу, чтобы с тобой все было в порядке, Шарлотта. Неважно, что потом случится.

– А ничего и не случится, – упрямо отрезала я. – Ты будешь оставаться здесь, пока для тебя не найдется новое сердце. Хорошее, здоровое сердце. А потом, примерно ближайшие шестьдесят лет, сможешь спокойно просить прощения за то, что так сильно меня напугал. – Я обхватила его ладонь руками. – Это временное явление, это препятствие, которое мы должны преодолеть и двигаться дальше. Я ничего больше не хочу слышать о смерти или о том, что придется расстаться. За тобой еще остается поездка в Нью-Йорк, и я собираюсь рано или поздно потребовать ее.

Дэвид помотал головой, его густые темные волосы как-то странно скрипнули по накрахмаленной наволочке.

– Значит, ты знала, да? Надо было это предусмотреть и не делать никаких секретов.

Я попыталась улыбнуться, но до моих глаз улыбка так и не добралась.

– Хорошо, – продолжал Дэвид, обещая то, чего сам уже никак не мог контролировать. – Тогда больше никакого умирания. Я тебе обещаю. И никакого путешествия к свету.

– А как это все было? – нерешительно спросила я, боясь услышать – даже в шутливой форме, – насколько близка я была к тому, чтобы потерять его навсегда.

– Нет, дорогая, все было совсем не так. Никакого света я не видел, туннеля тоже. Только темноту.

– Ты меня разочаровываешь, – сказала я, пытаясь поддержать его несерьезный тон, правда, у меня это не получилось. – Я-то всегда представляла себе, что там меня будет ждать приветственная комиссия, в которую войдут все те, кого я любила и о ком заботилась.

Взгляд Дэвида потеплел.

– Все те, кого я любил и о ком заботился в своей жизни, находятся здесь, в этой больнице, – с нежностью произнес он.

В его словах оказалось больше правды, чем он мог предполагать, и чувство вины за то, что я сейчас скрывала от него, с почти физической болью ударило по мне. Эта боль сразу же отразилась на моем лице, и он это заметил. Впрочем, я знала, что он обязательно заметит.

– Шарлотта, что случилось? Что не так?

Я набрала в легкие побольше воздуха, внутренне страшась того, что сейчас ему сообщу, и одновременно понимая, что иначе поступить я не смогу. Времена тайн и секретов прошли.

– Дэвид… Я должна тебе кое-что рассказать…

Элли

Из вращающихся дверей они появились одновременно, плечом к плечу, словно сейчас им требовался этот физический контакт, чтобы легче перенести все случившееся. Меня не было всего несколько минут, я спустилась по лестнице на один этаж, где заметила автомат, продающий различные напитки. На обратном пути я увидела в коридоре родителей Джо, стоявших у входа в отделение и выглядевших как контуженые, но все же уцелевшие жертвы взрыва. Они казались какими-то потерянными, испуганными и затравленными, к тому же гораздо старше, чем когда я видела их в последний раз. Я бросилась к ним бегом, и от звука моих шагов на больничном линолеуме они сразу обернулись.

– Элли! – воскликнул Фрэнк. Голос его сильно дрожал, чего я никогда раньше не слышала.