— Хотел услышать подтверждение и знать, что я всё ещё чувствую тебя.

— Ничего не изменилось, — жму плечами, и опускаюсь на корточки, удостовериться в том, что ничего нужного там нет.

— Ничего? — останавливается Том, испепеляя мою макушку взглядом.

Стараюсь сохранить спокойствие и скрыть волнение, которое холодком проходит по спине.

— Ну, да, а что может поменяться?

Том дёргает бровью, и теперь наше положение изначально заставляет пылать мои щёки, а после и лицо в целом. Всеми силами, я пытаюсь не смотреть на ширинку его джинс. Отвожу взгляд в сторону, скрывая тяжёлое дыхание, потому что взгляд Тома говорит о многом, и особенно о желании, которое я вижу в его глазах. Медленно выпрямляюсь и закрываю дверцу со своей стороны.

— Это ужасно, — выдыхаю я.

— Что именно?

— То, о чём ты думаешь.

— Но я не могу об этом не думать, я же не импотент, — смеётся он.

Лицо готово лопнуть от переизбытка приливающей к нему краски, а я сгореть от стыда. Когда я начала смущаться человека, который был первым и им остается по сегодняшний день!? Это даже не неловко, из-за этого хочется провалиться сквозь землю. Виной даже не мои мысли, а то, как Том смотрит на меня. Проблески голубого цвета играют на солнечных лучах, когда он поворачивается в мою сторону и опирается спиной на шкаф, а я занимаю место за рабочим столом. Кладу руки на поверхность и создаю из пальцев замок, лишь бы чем-то их занять, иначе они начнут отстукивать ритмы. На секунду, взгляд застывает на столе, и я тут же хочу удариться по нему головой, чтобы вправить мозги на предназначенное им место.

— Ты в порядке? — улыбается Том.

— Более чем, — киваю я, но знаю, что это формальность, он и так знает ход моих мыслей.

— Хорошо.

С минуту мы молчим, но, не выдержав его тяжёлого взгляда, я прячу лицо в ладонях.

— Господи, — выдыхаю я.

— Это хорошо, что ты решила помолиться за меня, — раздаётся голос Фрэнка, когда я делаю щелку между пальцами, чтобы разглядеть, как он пожимает ладонь Тома в знак приветствия.

— Я делаю это всё утро, буду рада, если ты сделаешь для меня тоже.

— Всегда готов прийти на помощь, — улыбается он, после чего кладёт на мой стол стопку листов. — Прочтёшь?

Рассматриваю листы перед собой и не совсем понимаю, что они означают.

— Что это?

— Письма, — улыбается Фрэнк.

— Какие?

— Ты сама должна прочитать.

— Такие сюрпризы не сулят ничего хорошего, — выдыхаю я, сгребая стопку листов.

— Почему? — смеётся Фрэнк, медленно шагая к дверям.

— Потому что ты ничего не говоришь. Я едва прихожу к перемирию и заключению чего-то в собственной голове.

— И какое заключение было последним?

— В мыслях я называю тебя по имени, а вслух как начальника.

— Так и должно быть, — подмигивает он, после чего, натягивает маску равнодушия и серьёзности, присущей главному редактору. Открыв дверь, он кивает Тому и бросает быстрый взгляд в мою сторону. Тихим тоном, Фрэнк добавляет: — Я только что заключил договор с одной из лучших фотостудий на год, чёрт меня дери!

— Охренеть теперь, — смеясь, шепчу я, на что Фрэнк улыбается и с нейтральным выражением лица покидает кабинет.

Перевожу взгляд со стекла на Тома, который с долей удивления смотрит на меня.

— Если я останусь тут ещё, то сойду с ума, — говорю я.

— А у тебя есть выбор?

— Ну, да, как минимум по причине того, что в моих руках полная свобода.

— Свобода в плане чего?

— Сотруднику не обязательно протирать задницей кресло, я могу вообще не находиться в офисе.

— Это как?

— Это правило Фрэнка. Его волнует только то, чтобы к четвергу была готова новая статья, это всё, что его интересует. Где я её напишу — не имеет значение. Для творческого человека нужно вдохновение, и многие ищут его в городе.

Уголки губ Тома приподнимаются вверх.

— Ты практически молишься на него, — говорит он.

— Он отличный начальник, замечательный друг, хороший советчик, превосходный сотрудник, ценитель своего дела, но самое главное, что он прекрасный человек с большой буквы. Я могу только надеяться, что смогу стать такой же, как он. Его уважают и любят. Поэтому да, я молюсь на него и на то, что познакомилась с ним.

— Хорошо, — кивает Том.

Поднимаюсь с рабочего места и подхватываю сумочку, пока Том берет рамки в руки и поворачивает их к себе лицевой стороной.

— Я знал, что ты выберешь именно эти.

— Они — мои любимые.

— Знаю.

Вернув фотографии на свои места, он поднимает глаза на меня.

— Выбросила со мной?

— Нет, — выдыхаю я, не зная, почему не соврала на этот раз.

— Я удалил… было тяжело смотреть на них.

Сглатываю комок грусти и киваю.

— Я не хотел, но знал, что так будет лучше.

— Откуда тогда те, что ты присылал?

— Нашёл на облаке. Осталось ещё немного, я успел восстановить то, что не форматировалось автоматически.

— Время обеда, — сообщаю я, чтобы перевести тему, — и думаю, мне тоже необходимо найти вдохновение.

— Тогда мы можем прийти туда раньше.

— А разве это не в шесть?

— Каждые два часа.

— Где проходит?

— Испортишь свой сюрприз.

— Ладно, — вздыхаю я.

Том посмеивается и проводит пальцами по волосам, что хочется сделать мне. Я ужасно желаю коснуться его волос, щетины. Особенно последней. Потереться об неё щекой чуть ли не до крови, чтобы ощутить его рядом. Он часто царапал меня и, смеясь, я визжала, что останутся следы, но всё равно позволяла, потому что это было по-особому нежно и интимно. Смотря фильмы, я, не думая, автоматически запускала пальцы в его волосы. На секунду закрываю глаза, и в голове вспыхивает картинка, где я, прогулявшись по локонам, провожу ладонью по щетине, сидя у него между ног. Откидываю голову назад и получаю самый лучший на свете поцелуй. Так было часто, особенно за просмотром фильмов. Я могла делать так каждую минуту, мне было плевать на фильм, каким бы интересным он не был. Всё кажется таким далёким.

Открываю глаза и встречаюсь с его взглядом. Даже если он знает, о чём я думала — мне не стыдно. Я скучала по нему каждую секунду своей жизни даже тогда, когда только смотрела на него на поле. Он не знал о моём существовании, но это лишь временно, после, он заполнил каждую одинокую клеточку и день моей жизни без него.

— Мы идём?

— Идём, — киваю, но не знаю, правильно ли будет то, что я хочу сделать.

Выхожу из-за стола и делаю шаг к нему. Рука трясётся, и я борюсь с этой дрожью. Медленно её поднимаю и жду разрешения, на что Том едва заметно кивает. Прохожусь пальцами по его волосам, вспоминая забытые чувства, и делаю так, как всегда любила: бунтарство и небрежность, которые идут ему. Как бы ни хотелось, но хватило одного движения, чтобы всё сделать, за что я мысленно себя ругаю, ведь могла потянуть. Но перед смертью не надышишься.

— Так лучше, — отступаю я, роняя руку, но он ловит её в воздухе и целует запястье.

На секунду, я задерживаю дыхание, а после давлюсь воздухом. Каждая клеточка внутри дрожит, а бабочки внутри порхают так, что перед глазами застывает туман, который не желает рассеиваться.

— Идём за вдохновением, — Том посылает мне легкую улыбку и отпускает руку.

Открыв дверь, он ждёт меня. На ватных ногах выхожу из кабинета, также дохожу до лифта, и когда двери открываются, я не сразу понимаю, что нужно шагнуть в кабину, но ладонь Тома, которая ложится на поясницу, помогает сделать шаг, подтолкнув моё остолбеневшее тело вперёд.

Из транса я выхожу примерно тогда, когда кто-то стукается о мое плечо, пролетая мимо на всех парах. Глазами нахожу Радио Сити Холл и поворачиваюсь к Тому, который прокладывает путь для нас.

— Мы идём на концерт? — спрашиваю я.

— Не совсем… ну, почти.

Когда Том заворачивает за угол тусклоосвещённого коридора и открывает дверь, перед глазами темнота. Абсолютная кромешная темнота, из-за чего я оглядываюсь назад, но дверь закрывается, и силуэт Тома растворяется во мраке. Единственное, что помогает понять его местонахождение и присутствие рядом — парфюм и жар тела, хотя последнее я скорей всего выдумываю.

— Я не понимаю, — шепчу я.

— Это экскурсия, Алекс.

— Как я могу что-то увидеть, если тут темно?

— Ты должна чувствовать. Это экскурсия в темноте.

— Я всё равно не понимаю.

— Сейчас Вы всё поймёте, — внедряется третий голос, принадлежащий женщине или девушке, из-за чего я вздрагиваю на месте и хватаюсь за сердце, чуть ли не роняя его к ногам. — Эта экскурсия поможет вам лучше ориентироваться в темноте. Вы подключите обоняние, осязание, слух и вкус. Всё, что требуется — убрать зрение, и сейчас его нет. Представьте, что вы не можете видеть, просто чувствуйте.

— Я уже чувствую, — не скрывая иронии, говорю я.

— И что?

— Страх.

— Это первое, что ощущает человек, когда его заключают в пространство без освещения. Тут мы видим все наши страхи, но они всего лишь в голове. Мы придумали их сами. Тут пустота и Вы.

— Это ещё страшней.

— Страшней всего?

— Да.

— Почему?

— Не чувствовать ничего — это и есть пустота. Этот значит не существовать вовсе, либо быть без души.

— Для всех она означает разное. Если для Вас страшней всего ничего не чувствовать, то для кого-то это лишний повод отдохнуть от внешнего мира. Всё зависит от того, под каким углом смотреть.

— Дуглас, если ты меня тут кинул, я найду выход и убью тебя, — бурчу я, обнимая себя руками.

— Я никуда не ушёл, — сообщает Том, и в его голосе слышится улыбка. Я точно уверена, что это она.

— Даже не думай смеяться, иначе я тебе двину… в темноте.

— Я не смеюсь.

— Я слышу улыбку в твоём голосе, ты не обманешь меня.

— Хорошо, — соглашается Том, предварительно издав смешок, на что я морщусь, но он этого наверняка не видит.

Через секунду, его рука находит меня и цепляет за локоть, после чего он проводит ей дальше и находит мою ладонь, сжимая её в своей. Я чувствую его поддержку и заряжаюсь уверенностью, но холодок продолжает бегать по спине. И причина одна: я боюсь темноты. Не той, где что-то видно, а той, где становится дурно, ведь перед тобой нет ничего — чернота и пустота. Тьма. В голову, словно по стартовому сигналу, внедряются все страхи, начиная с простых, завершая не реальным. Ты словно погружаешься в котёл с неизвестностью. Закрой глаза и открой, и перед тобой возникнет какой-нибудь мертвец из фильмов ужасов типо астрала; за плечо дёрнет существо; на голову свалится люстра, и сам граф Дракула снизойдёт на твою шею, и ещё тысячи историй в моей голове. В основном, все мои страхи связанны с потусторонним миром. Дайте возможность, и я раскручу целый сюжет для будущего фильма ужасов.

— Как Вы тут ориентируйтесь? — спрашиваю я.

— У меня плохое зрение, но тут я знаю всё наизусть.

— Извиняюсь… но Вам не страшно?

— К этому привыкаешь. Плюс, мне достаточно света снаружи, чтобы не ощущать его внутри.

— Мне бы Ваш энтузиазм, — выдыхаю я, — я боюсь темноты.

— Вы даже не представляете, сколько человек в мире страдает никтофобией. Она занимает второе место в мире по фобиям.

— А первое?

— Арахнофобия.

— Фу, ненавижу пауков.

Девушка смеётся, а я сжимаю ладонь Тома крепче, ища в нём поддержку. Он сразу отвечает взаимностью, но я знаю, что это не из-за страха, Том не боится темноты, а для того, чтобы дать понять — он рядом. Именно это мне нужно, особенно сейчас.

— Сделайте три шага вперёд и поднимите руки, — с улыбкой в голосе, говорит девушка.

Послушно выполняю её просьбу и поднимаю одну руку. Поверхность кажется гладкой, словно её выточил скульптор. Это явно неживой предмет.

— Что чувствуете? — продолжает она.

— Камень, он гладкий, но на нём есть неровные поверхности, — сообщаю я, проведя ладонью дальше, — похоже на пальцы человека, как будто это чья-то скульптура. У него мышцы, это точно мужчина.

— Она права. Это статуя мужчины, у него борода длинная, — добавляет Том, вероятно, пользуясь второй рукой для осязания, как и я, ведь мы так и не разъединили наш замок из собственных пальцев и ладоней. Думаю, моя и вовсе вросла в его на период всей экскурсии или до тех пор, пока мы находимся в темноте.

— Так и есть. Это статуя Моисея. Видите, это не так страшно. Идём дальше?

Киваю, но после понимаю, что мой жест видел разве только Эреб или женщина-кошка.

— Обходите с левой стороны, после чего пять шагов вперёд.