– И тылы, между прочим, забиты всяческими давноранеными и уклоняющимися, – мрачно заметил Сокольский, который был пьян больше остальных и сидел за столом без кителя, в рубахе, тяжело навалившись грудью на столешницу. Изредка он исподлобья взглядывал лихорадочно блестящими глазами в другой конец комнаты, где сидела Дина в окружении молодежи, но из-за стола не поднимался. Сейчас же он в упор смотрел на Бардина, который устроился на полу возле дивана и с улыбкой слушал пение хозяйки. – Притираются, сволочи, к каким-то управлениям, учреждениям, коих сейчас как вшей недавленых, воруют, воевать – боже сохрани… Ну, вспомните, Миша, как мы с вами арестовали восемь вагонов в Новочеркасске! Предполагалось, что там обмундирование! А на деле все они были забиты гражданским барахлом, коврами и прочей дрянью! Ящики с цимлянским помните?! А эти мерзавцы потом шляются по ресторанам, бросают певичкам брильянты! С-с-сукины сыны… «Шинель английский, табак японский…»

– Успокойтесь, Сергей Дмитриевич… Вы много выпили, – дрожащим голосом попросил Вересов, касаясь грязного рукава рубахи ротмистра.

Сокольский не услышал его, продолжая остановившимся, тяжелым взглядом смотреть на Бардина, сидящего у ног Дины. Вересов умоляюще взглянул на полковника Инзовского, но тот не заметил этого, продолжая с досадой говорить:

– Да бросьте, господа, и Деникин ни при чем, и казаки… Хотя, конечно, беда с ними была с самого начала. А что вы хотите, у них своя забота – «за батьку-Дон, за царскую вотчину, за волю!». На своих землях – воюют, и нет солдат храбрей, надо отдать им должное. Но чуть отошли от Дона, от Кубани – все! Казачьи части почти в полном составе дезертируют! Что взять с этих вольных разбойников, они веками таковы! Что им наша единая и неделимая… Что им Учредительное собрание, когда они не только осознать, но и выговорить не способны название сего заведения… С пропаганды надо было начинать, господа, вот что! Самые верные решения, как правило, оказываются и самыми простыми. Красные, к их чести, додумались до этого сразу же и начали обещать людям ВСЕ! Землю! Волю! Мир! Союзникам – конвенции самые немыслимые, а ведь поверили же им! И зачем теперь Антанте мы с нашими осторожными обещаниями «может быть… когда-нибудь… после победы… после созыва…». А люди, наши русские люди, рады обманываться, потому что страшно устали и от войны, и от безземелья, и от того, что мы им ничем не поможем. А ЭТИ – помогут! По крайней мере, на словах! Что там у них получится дальше…

Полковник не договорил: влетевший в открытое окно камешек шлепнулся прямо на стол, опрокинув пустой бокал. Тот, ударившись о край тарелки, жалобно зазвенел. Офицеры удивленно зашумели. Сокольский встал и, тяжело качнувшись, подошел к окну. У калитки смутно темнела женская фигура.

– Надин! Это, вероятно, к вам?

Но Дина уже сама вскочила с дивана и быстрым шагом пересекла комнату, выходя на балкон.

– Дина, тутэ мануша?[47] – негромко окликнули ее.

Узнав голос, Дина просияла улыбкой и, высунувшись с балкона, громко позвала:

– Меришка, проджя дро кхэр![48] – и, вернувшись в комнату, весело сказала: – Господа, простите, я на минуту. Пришла сестра из табора.

– Так пригласите ее к нам, сделайте одолжение! – послышались пьяные, но бодрые мужские голоса.

– Навряд ли, господа, она, верно, устала… Подождите, я скоро вернусь! – Последние слова Дина выкрикнула уже из-за двери.

Мери ждала на крыльце черного хода, прислонившись спиной к стене и тяжело дыша.

– Ты что, бежала? – удивленно спросила Дина, подавая ей руку. – Сумасшедшая, там ведь уже темно… Как это тебя бабка отпустила на ночь глядя? Что-то случилось в таборе? Идем, идем скорее в комнату! Ты голодная?

– Нет… Только попить дай, пожалуйста, я всю дорогу от табора бегом… – задыхаясь, попросила Мери.

Войдя в темную комнату, она сразу же ничком повалилась на застеленную кровать. Встревоженная Дина принесла кружку воды. Мери села и жадно, проливая воду на пол и на колени, принялась пить. Затем она бухнула пустую кружку на подоконник и выпалила:

– Ты знаешь, что Мардо вернулся?!

Дина кивнула. Встала, чтобы зажечь свечу, долго искала на полке спички. Наконец желтый огонек загорелся, разметав по стене тени и высветив изумленное лицо Мери.

– Знаешь?! Уже?! Но… откуда? Он ведь всего полчаса назад пришел в табор, когда же ты?..

– Мардо прежде был у меня. – Дина вставила свечу в горлышко бутылки и села рядом с подругой на кровать.

– Здесь?!

– В ресторане. – Дина, криво усмехнувшись, провела ладонью по лицу. – Представь себе, признавался мне в страстной любви.

– Дина, да ты шутишь или с ума сошла?! – взвилась Мери, воинственно взмахнув кулаком. – Вот что, мы с тобой немедленно возвращаемся в табор! Там он не посмеет, а здесь… – Неожиданно Мери умолкла, зажав ладонью рот, и ее глаза стали круглыми от ужаса. – Дина, милая, он… Он что-то сделал тебе?!

– Нет, не успел. – Дина продолжала странно улыбаться, глядя на мечущийся от сквозняка огонек свечи. – Я закричала, прибежали люди… Вообрази, Сокольский его чуть не застрелил!

– Почему – «чуть?» – сердито спросила Мери. – Он же боевой офицер! Как можно было промазать с двух шагов по крупной мишени?

– Да нет, он стрелял уже вдогонку, в темноте. – Дина, закрыв глаза, покачала головой. – Воистину, ничто вора не возьмет…

– Собирайся немедленно, идем в табор, – решительно объявила Мери.

Дина молчала. Молчала долго, не сводя глаз со свечи. Затем медленно выговорила:

– Ты не понимаешь… в таборе может быть еще хуже. Помнишь, как он пьяным стоял перед нашим шатром и пел какую-то воровскую мерзость? Еще чуть-чуть – и у него совсем язык бы развязался. Если Митька расскажет все как есть, что тогда со мной будет? Тем более Сеньки нет…

– Проклятый, бессовестный… – горько сказала Мери, обнимая руками колени. – Как он мог… как мог оставить тебя…

– Ты имеешь в виду – тебя? – усмехнулась Дина.

Мери изумленно посмотрела на подругу, и глаза ее начали наполняться слезами. Чтобы скрыть их, она отвернулась к окну.

Некоторое время подруги сидели молча. Из-за стены доносился громкий, пьяный мужской разговор, сбивчиво звенела гитара в неумелых руках, кто-то фальшиво напевал «Ямщик, не гони лошадей».

– Прости, – наконец глухо произнесла Дина. – Прости. Поверь, я сделала тогда что могла. Я сто раз повторила, что ты его любишь до смерти и без него от тоски засохнешь. Но он не поверил.

– Глупый, боже, какой глупый… – пробормотала Мери, закрыв лицо руками. – Дина, он ведь даже не простился со мной… Так и ушел, ни слова не сказав, будто я в чем-то виновата… Или он сам… Господи, почему?! Почему?!

– Почему… – Дина поднялась с кровати, прошлась по комнате, остановилась у окна спиной к подруге. – Мери, пойми, наш с тобой Сенька вовсе не дурак. И он, в отличие от тебя, знает, что каждый должен быть на своем месте. Ты – не таборная цыганка. Ты хорошая, красивая, образованная девочка. Ты умна, ты можешь устроить свою жизнь гораздо лучше, чем… Боже, Мери, ты в самом деле всерьез намереваешься до самой смерти проболтаться с торбой под чужими заборами?! У тебя гимназия окончена с медалью, фельдшерские курсы, а ты… Я понимаю – зимой, тогда, у красных, когда некуда было кинуться, негде больше спрятаться… Но сейчас! Здесь, в Крыму, у своих! А ты даже не хочешь помогать мне в госпитале, почему?!

– Я уже говорила! – отрезала Мери. – Я не хочу уходить из табора!

– Конечно! Правильно! До сих пор учишься быть цыганкой! Но зачем, зачем?! Посмотри, даже Сенька все понял раньше тебя! Понял, что, как ни любил бы тебя, он не имеет права…

– Имеет! – вспылила Мери. – Я сама дала ему это право! И если б не Мардо, я бы уже давно была Сенькиной женой!

– О да, разумеется! Это все очень романтично! И ты побиралась бы для него по дворам, чудно! А потом бы он как-нибудь напился пьяным и избил бы тебя кнутом! Как все цыгане! Ты уже сто раз такое видела! Помнишь, как ты ринулась Машку спасать и как мы с бабкой тебя еле удержали?!

– Неправда, Сенька никогда бы!..

– Да что ты говоришь, милая моя!.. – со злой издевкой всплеснула руками Дина.

Мери вытерла слезы и, как-то разом потухнув, глухо сказала:

– Твой дед никогда не бил твою бабку. Весь табор это знает. И, слава богу, живут уже много лет. А ты… Я знаю, почему Сенька тебе не поверил. Потому что ты сама не веришь… Но, Дина, Дина! – Она вскочила с кровати, кинулась к подруге, с силой обхватила ее за плечи. – Вспомни, как ты любила Зурико! Ведь ты бы пошла за ним куда угодно! Куда угодно! На войну, в плен, на расстрел!

– Да… Да, да… – как в бреду, закрыв глаза, шептала Дина. Из-под ее опущенных ресниц, невидимые, бежали слезы. – Куда угодно, да… Мери, милая, я до сих пор его жду! Молчи, я сама знаю, что это глупость… О, как я все хорошо понимаю… Но… Но почему-то ничего не проходит. День за днем идет, а все остается как было.

– Бедная моя, бедная… – Мери прижалась к ней. – Ну так пойми же и меня… У меня еще есть надежда. Я знаю, да, знаю, что сейчас творится повсюду. Но… Но я жду каждый день, каждый вечер. Утром, едва открываю глаза – и сразу начинаю ждать. Я не могу уйти из табора, потому что Сенька придет туда. Он должен найти меня только там. И тебе тоже пора возвращаться.

– Нет, – коротко ответила Дина. Она уже овладела собой и сейчас спокойно, аккуратно вытирала слезы подвернувшимся под руку полотенцем. – Ты вольна делать что угодно, а я останусь здесь.

– Но здесь ты совсем одна! Кто сможет тебя защитить?!

– Придется, видимо, как-то самой, – жестко сказала Дина, и было ясно, что весь вечер она думала лишь об этом. – Понимаешь, сегодня Мардо просто застал меня врасплох, я еще сдуру не закрыла окно… Но, как правило, я редко бываю одна! По утрам я в госпитале, там полно работы, полно людей. Вечером – ресторан, потом приезжают гости… Поверь, здесь у меня найдутся защитники.

– Боже! Толпа пьяных офицеров! Что тебе за радость доставляют эти сборища, не понимаю, право! Как ты только не боишься находиться с ними в доме…

– Скажите, какие мы стали щепетильные! – вскинулась Дина. – А когда ты сама плясала в ресторане у Осетрова, тамошние офицеры были менее пьяными?!

– Там мы были не одни, а с хором, с цыганами! С твоими, наконец, братьями и отцом! А здесь… Ты же сама жаловалась, что Сокольский совершенно несносен! Это ведь тот брюнет с зелеными глазами, которого ты мне показывала на набережной? Очень интересный, конечно, но…

– Не знаю, что ты в нем нашла интересного! – отрезала Дина. – Я вообще не понимаю, когда он спит! Представляешь, весь вечер, до ночи, – в ресторане! Потом – вслед за мной и другими – сюда, и выставить невозможно никак! Утром приезжает ко мне в госпиталь, мешает работать! Вечером – опять в «Парадизе», и так каждый день! Из-за кокаина, что ли, ему не хочется спать? Не понимаю…

– Ну, вот видишь, видишь…

– Зато есть полковник Инзовский! Очень порядочный человек, и ухаживает за мной… м-м… официально, многих уже отогнал.

– Он намного старше тебя! И, Диночка… Ты ведь сама рассказывала, что у полковника большевики убили всю семью. Как же он может всерьез ухаживать сейчас за кем-то?.. Ей-богу, мне кажется, что ты…

– Кстати, – перебила Дина, и впервые за весь разговор по лицу ее скользнула настоящая, широкая и радостная, улыбка. – Знаешь, кого я сегодня встретила? Бардина Володю! Ну же, помнишь? Такой был смешной юнкер с Малой Грузинки, весь в веснушках, каждый день носил нам левкои, а потом оказалось, что они из сада купца Толоконникова!

– Бардина?! – всплеснула руками Мери. – Ну, конечно же помню! Так он здесь? Живой?!

– И даже не ранен! Приличная форма, кажется, при деньгах…

– Из тыла?

– Непохоже… хотя Сокольский уже ищет с ним ссоры по этому поводу. – Дина взяла подругу за плечи и настойчиво развернула к себе. – Мери, неужели ты даже с ним не захочешь поговорить? Сделай милость, выйди к гостям!

– В таком виде?! – Мери, смеясь, вытянула в пятно света грязные, исцарапанные ноги. – Бардин меня точно не узнает! А узнает – так испугается!

– Тебя сейчас мать родная, будь она жива, не узнала бы, – сердито заметила Дина. – Ну, давай достанем что-нибудь мое, втиснешься как-нибудь.

– Дина, Дина, а руки-то, а ногти? А волосы? А… Да, в конце концов, от меня ведь дымом пахнет и потом! И к тому же я страшно устала… Нет, ни за что! – Мери решительно растянулась на кровати, закинув руки за голову. – Ты, если хочешь, ступай и весели их дальше, а у меня уже нет сил. Я, между прочим, с рассвета на ногах, мы ходили по дальним хуторам гадать…

– Не было у бабы забот – купила себе баба порося! – снова рассвирепела Дина. – Сколько раз мне тебя просить?! Приспичило быть цыганкой – будь на здоровье, только здесь, со мной, в ресторане! Ты прекрасная плясунья, замечательная вторка, мы с тобой могли бы петь дуэты! Ты имела бы бешеный успех!

– Меня дед Илья не отпустит… – Язык у Мери уже заплетался, глаза закрывались сами собой. – Он говорит, что цыганской девочке нельзя… – Не закончив фразы, она заснула на полуслове.