Холли Чемберлен - Наше лето

«Мужайся, Клер, – сказала я себе. – Снять домик на лето – значит сделать шаг в верном направлении. Шаг к независимости. Именно этого ты хочешь, верно? Независимости?»

«Но чего хочет для тебя Уин?» – поинтересовался тоненький голосок.

Вряд ли ему понравится мой план. Это я знаю точно. По-настоящему вопрос должен звучать так: хватит ли у меня духу воспротивиться его желаниям?

Иными словами, хватит ли у меня духу сказать ему «нет» и «да» – себе?

Я остановилась у рынка напротив большого собора купить молоко для Уина и готовый ужин для себя.

Ожидая, пока продавец протянет мне пластиковый контейнер с макаронами и сыром, думала о двух женщинах, которые, возможно, станут моими временными соседками.

Даниэлла вроде бы ничего. Немного переборщила с макияжем, но, кажется, вполне на уровне. Довольно славная.

Люблю славных людей. И всегда считала, что это качество не все ценят по достоинству.

Джинси?

А вот она меня немного беспокоила. Вернее, не столько она, сколько опасения, поладим ли мы. Я уже почувствовала, что она заядлая спорщица и старается настоять на своем. Что-то вроде бунтаря. Неистовая натура.

«Может, – подумала я, – не стоит судить так поспешно. Дождемся следующей встречи».

Я заплатила за продукты и, подхватив белый пластиковый пакет и костюм Уина, направилась к Гаррисон-авеню.

Куда подевались все тревоги? Их вытеснило возбуждение. На каком-то уровне мне вдруг стало все равно, что подумает Уин о моем плане. А вместе с этим пришло ощущение свободы, которого, кажется, я до сих пор не испытывала.

Глубоко вздохнув, я на мгновение представила себя на берегу, одну, в обществе звезд, луны и неутомимого черного прибоя.

Жизнь неожиданно показалась очень пугающей.

И, что вполне естественно, чудесной.

Не моя вина, что я опоздала на встречу.

То есть интересно, когда это в мире бизнеса совещание начинается вовремя?

Я вам скажу.

Никогда. То есть почти никогда.

Я семь лет проработала старшим помощником администратора в бостонском офисе большой строительной фирмы и навидалась всяких совещаний.

Даже инженеры, известные своей точностью и пунктуальностью, никогда не приходят вовремя. То есть не всегда.

И кто мог ожидать, что встреча двадцати – тридцати незнакомых женщин, желающих потратить кое-какие деньги на приятный летний отдых, встреча в абсолютно неформальном баре вроде «Джорджа» начнется ровно в шесть?

Я вас умоляю!

Большинство служащих в моем офисе, расположенном возле довольно жалкого городского кампуса Северо-восточного университета, не покидают здания по крайней мере до половины седьмого. Все твердят об этом, поскольку я приучила всех, что ухожу не позже пяти. Я получаю слишком мало, чтобы сидеть здесь до семи.

Пусть мой муж так работает.

То есть будет работать. Когда я его найду.

Так или иначе, а в тот день я ушла из офиса ровно в пять; оставалось достаточно времени, чтобы спокойно прогуляться по торговому центру, по дороге от Хантингтон-авеню к Бойлстон-стрит, почти до самого Ботанического сада. Погода стояла прекрасная, и на какую-то секунду захотелось забыть о торговом центре, чтобы подольше побыть на воздухе.

И тут, пока я ждала на переходе, омерзительный автобус с ревом промчался мимо, выпустив клубы густого черного дыма, и я подумала: «Как? Я собираюсь и дальше разрушать уже почти уничтоженные этим гнусным городским воздухом легкие?»

Нет уж, благодарю!

Я подумала, что не стоит проходить через весь торговый центр. Это собьет меня с пути.

И вообще не следовало подниматься на второй этаж. Но я все-таки поднялась, и там это произошло. Мне прямо-таки бросилась в глаза премиленькая пара босоножек в витрине «Найн уэст», они, казалось, так и манили к себе.

«Даниэлла Лирз, – кричали они, – взгляни на нас! Только представь себя в нас на ужине у «Дэвио»!»

Ну и что? Всякая уважающая себя женщина знает, когда такие потрясные туфельки взывают к тебе, следует немедленно войти в магазин и примерить их.

Все же глаз у меня – алмаз! Они сидели как влитые, особенно по контрасту с «королевским малиновым», которым я сегодня покрасила ногти на ногах.

Разумеется, летом педикюр будет «дерзко-клубничный», но я достаточно разбираюсь в цветах, чтобы понять, сочетаются ли они друг с другом, даже без помощи журнала «Ин стайл».

Я купила босоножки. Но, покидая магазин с ощущением этого особого тихого счастья, сопровождающего удачное приобретение, вдруг поняла, что совершенно забыла о встрече жаждущих арендовать летний домик.

Взглянув на часы, обнаружила, что уже шесть, пожала плечами и направилась к ближайшему выходу. Похоже, следовало придерживаться уличного маршрута, если я вообще собиралась попасть на эту встречу.

Увы, не вышло. Когда я все-таки добралась до «Джорджа», там почти никого не осталось: очевидно, все успели выбрать себе соседок, кроме меня и еще двух опоздавших.

Короче говоря, мы трое решили отправиться на Вайнярд в надежде найти что-нибудь поприличнее. Вот чем все кончилось! Я обречена делить дом… – хотя его нужно сначала найти – с совершенно незнакомыми девицами.

Которым я, похоже, совсем не понравилась.

Я подумала, что это, может, и к лучшему.

Может, неплохо бы подружиться с той, которую зовут Клер. Она в порядке. Одежда простовата, но по крайней мере прическа довольно симпатичная, хотя и ничего вычурного. Кроме того, у нее есть бойфренд, так что она мне не конкурентка.

Впрочем, странновато, что она не захотела снять дом вместе с указанным бойфрендом.

А вторая, Джинси? В ней я не так уверена. Прическа – сплошной кошмар. И никаких украшений, если только не считать таковым дерьмовые серебряные «гвоздики» в ушах.

И все-таки эта тоже не конкурентка. Ни один мужчина в здравом уме и твердой памяти, из тех, с которыми мне хотелось бы встречаться, не подумает назначить свидание этому несчастью, считающему себя девушкой.

Собственно говоря, даже не важно, удастся ли поладить с обеими соседками. Я снимаю летний домик не для того, чтобы заводить новых подруг.

Да и не слишком я гожусь в подруги.

Конечно, я общалась с девчонками из Ойстер-Бей, где когда-то росла. Это на Лонг-Айленде, Нью-Йорк. Иногда мы переписываемся по электронной почте, и я встречаюсь с ними, когда приезжаю домой к родным. Но у меня не слишком много общего с Эми, Мишель и Рейчел. Не только потому, что все они замужем, а я – нет.

Я вроде как с самого начала была другой.

Скажем, к примеру, я единственная уехала из дома поступать в колледж. Учиться.

Эми и Рейчел посещали местный колледж, Мишель каждый день моталась в Нью-Йоркский университет (родители не хотели, чтобы она жила в общежитии), а я отправилась в Бостонский университет и специализировалась в области средств связи, взяв второй специальностью историю искусств.

Целых четыре года я летала на Лонг-Айленд на каникулы и праздники и, хотя неплохо проводила время, была счастлива вернуться в Бостон к своей жизни.

Ближе к окончанию учебы стало ясно: родители предполагают, что я вернусь домой и найду работу в Нью-Йорке.

От одной этой мысли во мне все восстало.

Я любила родных.

Но не хотела начинать свою так называемую взрослую жизнь под их контролем. Они и без того достаточно потрепали мне нервы по поводу решения уехать в Бостон, но я стояла насмерть. Мне было необходимо побыть одной. Стать самостоятельной.

И после этих четырех лет я вовсе не собиралась возвращаться домой.

Личная жизнь была для меня важнее всего.

К двадцати трем годам Эми, Мишель и Рейчел повыскакивали замуж.

Отец намекал, что мне, возможно, стоило бы последовать их примеру.

Мать все удивлялась, что неладно с занудными обитателями Новой Англии, не способными распознать прелестную молодую женщину с первого взгляда!

Честно говоря, я вовсе не спешила замуж. Сначала.

Что возвращает мысли к летнему домику… Я предпочла нанять таковой в Оук-Блаффс, потому что не могла себе позволить дом в Нантакете или одном из супердорогих районов Вайнярда вроде Эдгартауна.

Конечно, всегда можно попросить денег у родителей. И они дали бы, но сначала попытались бы уговорить отказаться от мысли о домике и приехать на лето к ним.

А мне этого не хотелось. Их любовь была чем-то вроде удавки, я постоянно опасалась задохнуться в горячих объятиях.

Меня же интересовали совсем другие объятия.

Главное, я решила снять домик потому, что настала пора найти мужа.

Мужа, достойного Даниэллы Сары Лирз.

Кем была Даниэлла Сара Лирз в это судьбоносное лето? Позвольте мне немного рассказать о ней.

Рост: пять футов четыре дюйма. В самый раз.

Внешность: не слишком смуглая кожа, карие глаза, идеально изогнутые брови, шедевр салона «Студия».

Волосы: густые, темно-каштановые. Длина – до плеч, и всегда прекрасно уложены.

Фигура: кое-кто называет ее роскошной. Другие утверждают, что я похожа на молодую Софи Лорен.

Или Кэтрин Зета-Джонс.

Или, в один из моих лучших дней, Дженнифер Лопес.

Нет, правда. Люди часто говорят нечто подобное, спросите у моей матери.

Когда-то, очень давно, один тип набрался наглости заявить, что я немного толстовата. Я велела ему катиться к чертям. Мое, и только мое дело, как я выгляжу. Он попытался дать задний ход и клялся, что употребил слово «толстая» в качестве комплимента, но было слишком поздно. В моей книге жизни он давно стал древней историей.

Видите ли, я всегда считала, что способность к самооценке – хорошее качество в любом человеке. Своей я обязана родителям. Мне с детства твердили, что я красива, умна и вполне заслуживаю счастья, любви и успеха в обществе.

Они наставляли, я слушала. Возможно, в школе я слушала не слишком внимательно, особенно на уроках географии и социологии, хотя настроение никогда не портилось от неспособности найти на карте… ну, не знаю, скажем, Уругвай! Зато дома я прислушивалась ко всему очень внимательно.

Не то что я была так уж занята собой. Я знала девушек, настолько поглощенных собой, что общаться с ними было просто невыносимо. Но себя нужно ценить. Сознавать, что ты достойна всего хорошего.

Почему бы нет?

Как любила говаривать моя бабушка: «Живи, пока живешь. Умрешь – так навсегда».

Подумайте об этом.

Во всяком случае, я не привыкла особенно тревожиться по поводу лишней пары фунтов. Потому что знаю: с ними или без них, я все равно прекрасна.

И не потерплю от мужчин иного поведения, кроме джентльменского.

Я регулярно хожу к массажистке и косметологу и раз в две недели делаю маникюр и педикюр. Как-то в офисе меня спросили, почему мне не лень красить ногти на ногах зимой.

– Никто же не носит босоножки, – заявила эта девица. – И никто не видит твои пальцы.

– Поправка, – парировала я. – Я вижу. А это для меня самое главное.

С самой средней школы я ношу только желтое золото. И никогда – серебро. Не то чтобы я ненавидела серебро, просто решила иметь собственный отличительный знак, так сказать, фирменную марку. И я давно усвоила, что каждая женщина должна иметь личного ювелира, такого, которому доверяет.

И каждая женщина должна иметь множество всяких мелочей и удобств, собственных. Личных. Своих.

Это возвращает нас к самооценке.

К самоуважению.

Мне вопить хочется при виде женщин, позволяющих топтать себя мужчинам, которые предоставляют им платить за себя в ресторане, не звонят, когда их просят, и носят спортивные штаны на людях.

Я часто думала: «Куда катится этот мир, если в обществе допустимо такое гнусное поведение?»

И вот вам истина: дай мужчинам палец, они оттяпают руку. С самого начала следует установить границы. Заставить их играть по вашим правилам. А если они не желают, значит, вылетают из игры. Точка.

Я считаю себя приличным человеком.

Я пожертвовала прошлогоднюю одежду бездомным. Ну знаете, ошибки – вещи, которые просто не следовало покупать.

Не то чтобы я часто делала ошибки.

В конце каждого года я выписываю чек столовой, где готовят бесплатные обеды неимущим женщинам.

– Когда у тебя столько всего, сколько у нас, – часто повторяет отец, – не грех и поделиться.

Думаю, когда у меня будут дети, я обязательно научу их всему, чему учили мои родители. Буду делать все, чтобы они выросли гордыми, сильными и великодушными. И тогда успех и счастье неминуемы.

По крайней мере мне так твердили. Иногда я сильно сомневаюсь насчет счастья. Не то чтобы я делилась с кем-то своими сомнениями.

Наряду с сомнениями у меня есть вера. Своего рода. Мои родные не едят кошерных продуктов, не ходят в синагогу, но в большие религиозные праздники собираются на обед. Женщины готовят, мужчины поют и читают молитвы. Большинство из них я не понимаю, потому что в школе не проходила еврейский.