Если бы не выключенный свет, он увидел бы мои слёзы, которые ручьем капали с глаз. Но слава Богам он не может видеть их, не может увидеть то, что задел больной зуб в челюсти с именем «Грейс».

– Мне нехорошо. Мне следует поспать, ты ведь не против? Если решишь уйти – закрой дверь и положи ключ под коврик, – не дожидаясь ответа от него, я спрыгнула с кровати, дождалась пока Диего выйдет из ступора и встанет, сняла покрывало и залезла под одеяло, повернувшись к нему спиной.

Заглушая всхлипы кулаком во рту, я старалась заснуть, мечтая о том, чтобы Диего поскорее покинул комнату, пространство вокруг меня и мою жизнь. Но он, как настоящий паразит, въелся глубоко и надолго.

– Ты не можешь обидеться на меня за правду, – прохрипел он позади меня.

– Я знаю, я не обижаюсь. Просто дай мне поспать, Диего, – расплакалась я ещё сильнее. Сентиментальная сука.

С минуту он стоял не двигаясь. От него не было никакого шума, отчего мне даже показалось, что он исчез. Но мои сомнения развеял скрип кровати рядом со мной. Диего залез под одеяло, прижал меня спиной к своей груди и, уткнувшись мне в шею, уснул.

Я ещё долго лежала без сна, раздумывая над тем, как он чертовски он оказался прав.

Слова Диего воздействовали на моё сознание слишком сильно. Я с трудом уснула и с таким же трудом спала. Сны менялись, и каждый новый был пуще предыдущего. И тогда, когда на часах я застали четыре часа утра – Диего уже не было, словно его присутствие было абстракцией, которую я так хотела воплотить в реальность.

На душе скребли кошки. Если это не было сном, то сейчас я очень жалела о том, что продолжила диалог, кинув ему в лицо вопрос о любви. Но я нашла небольшой плюс в этой ситуации: от лица Диего отхлынула кровь, как только слова слетели с моих губ. У его прошлого есть ноги, которые породили жестокость, но что это за ноги?

Глава 13

Не знаю, что за волнение окатило моё тело и разум, но я жутко нервничала, на чём сроду себя не ловила. Это, чёрт возьми, даже не касается парня. Это же обычная выставка, когда кучка зевак бродит вдоль стен, разглядывая картины, в которых, вероятней всего, ничего не понимает. Единственное, чем можно понять картину – цвета, которые выбрал её автор, но сомневаюсь, что кто-то будет утруждать себя такими догадками.

Как только на моё плечо легла чья-то рука – я вздрогнула и резко обернулась, найдя глазами профессора Фаринсона и какого-то мужчину рядом, которые добродушно улыбались мне.

– Добрый вечер, мисс Мелтон, – начал профессор, – должен представить Вас своему другу, тем более он так настаивал.

– Антуан Клозье, – кивнул мужчина, перебивая своего спутника.

Протянув ему руку, я столкнулась с тем, что едва заметная щетина начала щекотать кисть. Отпустив мою ладонь, мужчина ещё раз улыбнулся оливковыми глазами, а его тонкие губы то и дело трогала улыбка. Подправив шарф цветом хаки, он вежливо улыбнулся ещё раз:

– Мисс Мелтон, я восхищён Вашими работами. В них столько эмоциональности, чувственности и страсти. Я очень надеялся на Ваше согласие, и Морис не подвёл, уговорив Вас.

– Спасибо, – ответно улыбнулась я, подумав о том, что скорей мои картины пропитаны гневом, который каждый раз порождали собственные родители, но такая честность вряд ли сыграет мне на руку, поэтому я оставила эти детали при себе.

Видимо, Антуан не собирался оставлять меня, у него горели глаза, в которых я читала сотню вопросов, адресованных мне. И сразу первый вопрос был тем, который я ожидала:

– В Вашей семье кто-то увлекается художественным искусством? Мне кажется, Вы похожа на одну мою знакомую художницу.

– Нет, – мои родители считают это увлечение для бедных и несамореализованных людей, которые не знают, чего хотят от жизни, да и не считают это за работу. Дополнение отрицательного ответа, я решила также оставить при себе, – в мире много очень внешне схожих людей.

– Вы правы, мисс Мелтон, – радушно улыбнулся Антуан, – Морис говорил Вам, что это благотворительная выставка молодых художников?

– Нет.

– Если на Ваши работы найдётся покупатель, Вы готовы с ними распрощаться?

– Думаю, что да, – пожала я плечами, – это ведь благотворительность, я рада, если мои картины кому-то помогут.

На самом деле, я не лгу. Если моя мазня, как назвал её Диего, спасёт жизнь или чем-то поможет, то это самым минимум который я могу сделать. Под матрасом в комнате лежит то, с чем я никогда не попрощаюсь и не покажу. Это тот самый белый лист бумаги, на котором чёрным грифелем вырезан образ Диего. Из всего того, что я писала за всю свою короткую жизнь – его портрет самый дорогой.

– Как Вы пришли к тому, что начали писать картины? – продолжал Антуан, с интересом ожидая ответа, пока профессор Фаринсон то и дело кивал каким-то людям в знак приветствия.

Впервые в своей жизни, я почувствовала не фальшивый интерес к увлечению, а реальный. Мужчина передо мной не завёл беседу для того, чтобы как-то примкнуть к моей семье или набиться в друзья ради того, чтобы засветиться в жёлтой прессе. Он интересовался мной, как человеком. Улыбнувшись, я ответила честно:

– Это хороший способ избавиться от эмоций.

– Понимаю, – кивнул Антуан, – а как Ваши родители относятся к подобному роду занятий? Наверняка они гордятся Вами.

Определённо гордятся, – недовольно начали голосить мои «я». Родители восхваляют моё занятие только тогда, когда это нужно для поддержки образцовой семьи, на деле, они лишь воротят носы. Первое время, мне было неприятно и обидно, но со временем я привыкла. Теперь их мнение для меня сравнимо с теми, чьи имена мне даже неизвестны, в то время как им – известно моё.

– Конечно, – согласно кивнула я, легко солгав о реальном отношении.

В эту минуту, на мою спину легла рука, но я сразу почувствовала, что она не принадлежит Диего. Он вряд ли вообще появится на данном мероприятии, хотя ребят я всё же пригласила, да и они сами сказали, что посетят выставку, потому что объявления о данном мероприятия покрывали все информационные доски университета. Кроме того, каждый из них так или иначе относится к творчеству выбранной профессией.

Направив взгляд на человека, чья рука сейчас покоилась на пояснице, я встретилась с улыбкой Алана. События ночи вмиг заставили сбиться дыханию и поднять жар в теле.

– Я буду честным и скажу, что твои работы самые лучшие, Гри, – улыбался друг далеко не дружеской улыбкой.

– Ваш молодой человек очень даже прав, – согласился с Аланом Антуан, протянув ему руку, – Антуан Клозье.

– Алан, просто Алан, – кивнул друг, пожимая ладонь друга профессора Фаринсона, так и оставляя покоиться вторую на моей пояснице, из-за чего становилось неуютно. Нас уже посчитали парой, и это играет не в мою пользу.

– Приятно познакомиться с Вами, Алан. Берегите свою девушку, она – сокровище.

Алан ещё раз кивнул, послав в мою сторону влюблённый взгляд, который дал ещё одну вспышку жара, помогающей капелькам пота проскользнуть по спине. Благо, что сегодня на мне было коктейльное платье оттенком слоновой кости, с открытыми руками и закрытым телом. Наверняка от друга не ускользнули бы такие мелочи, как пот. Единственное, что он мог – приписать это в свою пользу, тем самым позволить себе новый шаг в сторону отношений, которых я сторонюсь, как огня.

– Мы… – начала я, но застыла с открытым ртом, смотря за спину пары мужчин напротив.

Мария и Диего уже заметили меня, и будь я проклята, потому что челюсть Диего резко сжалась, как и губы, образовавшие тонкую прямую линию, когда он прогулялся взглядом по руке Алана. Пытаясь прокатить образовавшийся ком по сухому горлу, я откашлялась, потому что попытка была неудачной, как несколько последующих.

Появление Диего стало для меня такой же неожиданностью, как и лиловый цвет для Уильяма Перкина, который занимался поисками лекарства от малярии, а получил месиво и новый, досель не открытый, оттенок цвета, изменивший мир. Если до его появления меня кидало в жар, то сейчас меня просто сбросили в кратер вулкана. За попыткой поправить волосы, я скрыла смахивание пота со лба.

Спасла меня от переминания с ноги на ногу Мария, которая бросилась на мою шею с объятиями и восторгом, словно я привела её на концерт любимого исполнителя, а не на скучную художественную выставку.

– Грейс, ты потрясающе рисуешь, – восторженно тараторила сестра Диего у моего уха. Хотелось бы мне ответить, что это лишь бессмысленны взмахи по полотну, но я прикусила язык, а вот профессор Фаринсон весьма удивился присутствию Диего.

– Не ожидал встретить Вас тут, – улыбался профессор, пряча за словами шок. Что ж, в изумлении был не только он, но и остальные, ведь взглянув на Диего, вряд ли можно сказать то, что он тонкая чувствительная натура, воздыхающая по искусству.

– Моя младшая сестра затащила меня сюда, – кивнул он, бросив секундный взгляд в сторону профессора.

– Что? – воскликнула Мария, и её звонкий голос эхом откликнулся в стенах галереи, – ты сам изъявил желание пойти!

Лицо Алана помрачнело, а вот моё наоборот излучало свет. Да, я идиотка, заранее простившая его жестокость. Сдерживая порыв счастливой улыбки, готовой озарить моё лицо, я лишь посмотрела на Диего и немного приподняла уголки губ. Вероятно, моя мазня всё же нравится ему, если Мария глаголет правду, и он сам захотел прийти.

– Думаю, что нам стоит оставить Вас и Вашу компанию, мисс Мелтон, – улыбнулся Антуан, – я рад, что сегодня Вас решили поддержать друзья. Желаю приятного вечера.

После своих слов, мужчины удалились, а Мария ухватила Алана за руку, сославшись на то, что просто обязана показать ему картину, которая привела её в такой дикий восторг, как рождественская ёлка ребёнка. Ставлю миллион долларов на то, что сделала она это специально, потому что когда-то уже намекала на меня. И это был самый отвратительный вечер в моей жизни, потому что Диего выпотрошил мои органы в те проклятые минуты лишь открыв рот.

Пока Мария тащила Алана за собой, друг минуту держал взгляд на мне, потому что сейчас они оставили меня и Диего наедине, а сучка-Полли заставила его сомневаться в наших тренер-капитан отношениях.

– Спасибо, что пришёл.

– Я уже ухожу, – сухо отрезал он, делая шаг в сторону, но я успела ухватить его руку, тут же её убрав, потому что вокруг нас слишком много глаз, которые получают знания в стенах Принстонского университета.

– Не веди себя, как обиженный мальчик. Алан – мой друг, – ты сам говорил, что мужчина не может быть верным, что, если женщина тоже? Хотелось добавить мне, но я умолчала. Сердце больно зажгло от воспоминаний его слов.

– При чём тут это? Мне плевать, Грейс.

– А в чём тогда причина? – громко прошептала я, – ушёл бы ты, если бы увидел нас, но без Алана?

В глазах Диего начали крутиться механизмы, которые искали ответ на поставленный вопрос, но судя по минутному молчанию и игру в гляделки, – ответа не было. Правота за мной.

– Спасибо, что пришёл, – ещё раз повторила я, смягчив тон, – это очень важно для меня.

– Пожалуйста, Грейс, – сдался он, на что я не сдержала улыбку.

Смотря на Диего, я понимала, как сильно хочу открыто обнять его и примкнуть в колючей щетине, покрывающей скулы. Но нельзя. Ничего нельзя. Наши отношения не могут быть открытыми до тех пор, пока я не получу диплом и не помашу рукой университету, либо Диего не покинет его стены раньше меня.

Переминаясь с ноги на ногу, я не знала, как вести себя дальше. Чувствую себя серой мышкой, которая боится и рот открыть при парне. Глупость, но я предложила пройтись по выставке, объяснив ему направления художников, чьи работы занимали стены.

То время, которое мы бродили от картины до картины, я ненароком задевала руку Диего, ведь неутолимо желала хотя бы какого-нибудь соприкосновения. Я чувствую, что этот брутальный мужчина – мой спичечный коробок, с помощью которого вспыхивает огонь, когда о боковую тёрку для зажигания воспламеняют спичку. Его присутствие одновременно волнует и успокаивает, я не могу определиться с чувствами, которые то и дело меняются каждую минуту.

На моей картине, Диего задержал взгляд. И это была именно тот рисунок, когда мои отношения с Арчером потерпели кораблекрушение. Броские красные пятна, будто кто-то резко взмахивал кистью, разбрасывая мелкие пятна по полотну, смешивались с гневом в виде чёрного. Ничего необычного, но именно два этих цвета отпечатались на картине, которую я хотела спалить, но почему-то оставила, как какое-то воспоминание о первом парне. С Арчером связано слишком многое, и я не могла оборвать эту нить до конца, чего не сказать о нём. Я любила его. Я так его любила, что весь спектр чувств невозможно описать словами. Эта любовь была больной, как утверждал напоследок Арчер. Сейчас я с ним полностью согласна.

– Грейс! – воскликнули прямо возле того уха, которое совершенно недавно оправилось после Марии.