Она протягивает мне руку, как будто я собака и позволю почесать себе за ушком. Но не сегодня. И не в этой жизни.

– Можешь смело идти нахрен, потому что мне плевать. Отцу так и передай. Прощайте, мама, – я небрежно вскидываю руку и выбегаю из самолёта, пока она тянется ко мне, чтобы снова схватить. Её щеки пылают от гнева, глаза темнеют, а дыхание неровное. Но это меня не волнует. Главное – меня ждёт Диего, после долгой разлуки. И я должна быть с ним. Однозначно Новый год я встречу с ним, потому что ещё пару дней в компании родителей я не выдержу.

Я уже бегу по трапу, когда слышу её крик:

– Ты пожалеешь! Ты очень пожалеешь, когда останешься совсем одна, потому что все отвернуться от такой скотины, как ты! – я оборачиваюсь, чтобы посмотреть ей в глаза и убедиться, что она в своём уме.

– Я итак одна. Благодаря тебе и отцу, – ложь, у меня есть Диего, – так что засунь своего Арчера себе в задницу и уматывай.

– Как ты говоришь с матерью, мерзкая девчонка? Я воспитывала тебя, – рассерженно пыхтит она.

– Кому ты сейчас врёшь? Ты никогда не была со мной близка, как мать и дочь. Ты кинула меня в руки отца, и сама впрочем, не лучше него.

– Да как ты смеешь!

– Успокойся, мама. У меня нет желания ссориться с тобой, так что просто попрощайся и лети обратно в Лондон. Так будет правильнее.

Несколько секунд она смотрит на меня злым взглядом, а затем вздергивает подбородок и цокая каблуками заходит обратно в самолёт, а затем стюардесса закрывает дверь. Я знаю, что моя мать не всегда была такой сукой. Она просто очередная марионетка отца, не более.

Через час я уже мчусь к Марии. Я позвонила ей сразу же, как только нарыла телефон в комнате. Диего не было в квартире, а на мобильный он не отвечает, поэтому мне пришлось звонить Марии и умолять её сказать, где он. И это было не так легко.

Как только я дохожу до её машины и сажусь в салон, она впивается в меня злым взглядом. Похоже, что теперь она ненавидит меня. В прочем, я и сама ненавижу себя за глупую опрометчивость.

– Ты – самая настоящая идиотка. Да ты… Господи, я даже не могу подобрать слов, как тебя назвать. Сука!

– Спокойно, я всё объясню. Только позволь мне увидеть его, – я едва касаюсь её руки, но Мария тут же отдергивает её.

С любой другой я бы развернулась и ушла – не хочешь, не надо. Но не с Марией. Она болеет, и я не могу вести себя с ней жестоко. Но тут же всю жалость съедает воспоминание.

– Засунь в задницу свою жалость, Грейс! – кричит Мария, сверля меня взглядом. Кажется, ещё секунда, и она стукнет меня виском о ближайший острый угол.

– Я… я не…

– Что ты? Что ты, Грейс? Считаешь меня сумасшедшей? Больной? Не здоровой? Не такой, как все? Психопаткой?

– Я не жалею тебя!

– Хочешь сказать, что ты не можешь разорвать со мной дружбу, из-за болезни, потому что не знаешь, как это сделать? Потому что думаешь, что я вдруг стану сумасшедшей и убью тебя?

От её слов, тело парализовало, но через секунду я вырвала себя из дерьма. Она – моя подруга, самая настоящая, не ищущая своей выгоды, не пытающая поцеловать мой зад при каждом удобном случае, и, кажется, она заочно ненавидит мою семью больше меня, хотя ничего не знает.

– Что ты несёшь, Мари? – не выдержав, закричала я, сделав шаг в её сторону и ткнув пальцем в её грудь, – мне плевать, что у тебя там: биполярное расстройство, раздвоение личности, шизофрения, сдвиг по фазе или чего похуже! Плевать, блять! Это не меняет ничего! Ты останешься моей подругой! Да я скорей сама приобрету твоё биполярное расстройство, чем откажусь от тебя! Не смей говорить, что мне жаль, потому что мне не жаль!

Мария замерла, хлопая глазами, она открыла рот, словно я сказала что-то из ряда вон выходящее.

– Я люблю тебя со всеми твоими задвигами, потому что я сама сумасшедшая! – выдохнула я, но уже без крика, сварливости или ярости. Я говорила то, что чувствовала, а чувствовала я то, что мне плевать на всё, потому что рядом со мной настоящая подруга, а не сука.

В следующую секунду, руки Марии обвились вокруг моей шеи, но я и не думала, что она хочет задушить меня. Обняв её в ответ, я улыбнулась и облегчённо выдохнула. Хоть что-то я сделала правильно.

Возвращаясь из минутного помутнения, я, проморгав глазами, смотрю на подругу перед собой.

– Уж потрудись объясниться, – зло пыхтит она, и следующие десять минут я рассказываю ей обо всём, что со мной приключилось за неделю моего отсутствия.

Рассказываю и про первый день в Лондоне, умалчивая причину моего гнева на Иви, затем рассказываю про Рождество, Арчера, моего отца и несколько дней в компании Остина, Иви и Ноа. Все это время она молча слушает меня, а в конце ахает.

– Офигеть! Ты просто обязана рассказать всё Диего. Он не находил себе место все это время, Грейс.

– Что? Правда? – смущённо спрашиваю я.

Пусть это будет так. Пусть ему будет не хватать меня так же, как и мне его. Сердце затрепетало и медленно начало плавиться, но я быстро собрала эти подтёки воедино, потому что впереди встреча с человеком, которого бросила на несколько дней без всякого предупреждения.

Она ухмыляется.

– Ну, конечно, мой брат делал вид, что ему плевать. Но я-то видела, как он страдает. Да там только слепой бы не увидел. И ты сейчас тоже в этом убедишься.

Затем она отвозит меня куда-то далеко от самого Принстона и оставляет около бара с неоновой вывеской. Выдохнув, я ползу внутрь, услышав визг шин Марии, которая предварительно пожелала мне той удачи, которой не существует, потому что хорошо знает своего упрямого брата. Она убедила меня в том, что Диего приехал на машине и сможет отвести нас обратно, когда мы помиримся. Но что-то мне подсказывает, что всё будет далеко не так. У меня даже есть подозрения, что я могу пойти пешком.

Я ползу вдоль стоек, оглядываясь на каждого парня в чёрной одежде и пытаясь найти моего горячего Фуэнтеса. У меня дрожат руки, а сердце давно сказало мне «пока». Но всё это кажется цветочками, когда мой взгляд встречается со взглядом Диего. И чёрт возьми, он реально плохо выглядит. Чёрные волосы спутаны, как птичье гнездо. Щетина, словно он забыл, что такое бритье, в какой-то степени напоминает Ноя, построившего ковчег. Чёрная футболка помята, под глазами синяки, а губы лишены привычного красноватого оттенка. Я тянусь к нему, но он даже не шевелится.

– Мелтон, – в пустоту говорит он и едва заметно улыбается, – я знал, что ты сведёшь меня с ума. Теперь я в этом убедился. Пошла вон, гребаная шиза!

– Боги, Фуэнтес, ты ударился что ли? Какая к чёрту шиза? Эта всё та же Грейс, которая обожает твой пылкий нрав, заставляет твой член танцевать и сносит сучку-Бейкер с ног. Давай, прикоснись ко мне.

Он морщится, как от чего-то противного, и это задевает меня. Неужели он совсем забыл меня за это время? Но слова Марии находят свой отклик в душе, вновь даря надежду.

– Где ты была? – глухо спрашивает он.

Я рассказываю ему всё то, что говорила Марии, но если та с бурей эмоций обрушилась на меня, то Диего, словно мёртвый воробушек, смотрит на меня и всё. Ноль действий. Ему совершенно плевать или он больше не может дать тех эмоций, которые давал раньше?

– То есть ты была в Лондоне? Встретилась со своим бывшим?

– Это всё, что ты услышал из моей тридцати минутной речи?

Он хмурится и встаёт из-за стойки.

– Я, блять, переживал за тебя. Я не мог найти себе, чёртово место, беспокоился на счёт того, что я чем-то обидел тебя. Рвал волосы на голове, бухал всю эту проклятую неделю. А ты была в сраном Лондоне и кайфовала со своим бывшем болтом? Да ты угараешь надо мной.

– Ты все преподнёс не так…

Губы Диего дёргаются в улыбке, и я уже было делаю шаг в его сторону, чтобы коснуться скулы, скрывающейся под жесткостью щетины, но улыбка Диего перерастает в оскал. Он начинает не просто смеяться, он начинает нервно и исторично хохотать в припадке, от чего холодок пронзает каждую частичку тела и души. Это дерьмово. Это очень и очень дерьмово, потому что таким я ещё не могла его наблюдать.

– Заткнись! Просто заткнись, – он идёт к выходу из бара, накинув резко куртку на плечо.

Мне ничего не остаётся делать, и я следую за ним. Точней, я бегу за ним, потому что идиотка тут только я. От совершённой ошибки, мне хочется падать в его ноги, но какая-то капля гордости не позволяет это сделать, потому что я всё рассказала, даже про Арчера, которого хотела исключить из истории.

– Ты говорил, что кто-то должен быть мудрым в отношениях, Фуэнтес! – стуча зубами от резкого ударившего в лицо холода, верещу я, обнимая себя руками, – ты говорил, что…

– Что, Грейс, что я говорил? – с вызовом, небрежно кидает он, повернувшись в мою сторону, но продолжая пятиться назад, пока я застыла под козырьком кафе.

– Ничего, ведь твои слова ничего не значат для тебя, – специально отчеканиваю я, чтобы получить от него тех эмоций, которые помогут мне вернуть его. Вернуть нас.

И это помогает. Диего застывает посередине парковки, которая напоминает фильм ужасов: места практически пустые, лишь тройка машин; тусклый свет, где один из фонарей мигает толи из-за неисправной проводки, толи из-за помирающей лампочки столетней давности; вокруг ничего, лишь деревья и пустота, и в какой-то момент я ловлю себя на страхе, что где-то по лесу бегают уродливые безумцы, ищущие свою жертву для будущего супчика из потрошенных человеческих органов. Встряхнув головой, я выбрасываю из сознания просмотренные фильмы в виде поворот не туда и вскидываю подбородок. Если выбирать между возвращением в Лондон к родителем и поворотом не туда, то я однозначно выберу второе, потому что там меня просто убьют и пустят на полуфабрикаты, то в первом меня будут пожирать заживо: медленно и извращённо.

– Мелтон! – рычит Диего, – очнись, нахрен!

Сфокусировав взгляд, я нахожу Диего в паре дюймов от себя, мужчина трясёт моё плечо достаточно неплохо, а точней так, что я качаюсь из стороны в сторону, напоминая сосиску.

– Чего тебе? – фыркаю я, скидывая его руку с плеча.

– Что ты сказала? – цедит он, – повтори!

– Ты внезапно оглох?

Диего начинает рычать, хрипеть и бубнить что-то себе под нос, но я не разбираю ничего из его речи, лишь ругательства.

– Что у тебя было с ним? – вновь находит его тёмный взгляд мой.

– С кем?

– С твоим бывшим, не прикидывайся дурочкой.

– Ничего.

– Говори правду, Грейс! – хрипит он.

– Тебе в точности передать мои слова?

– Блять, да! – взревел он, вновь схватив моё плечо в грубой хватке, но я не чувствовала боли, я лишь желала получить то, что вижу сейчас, а именно то, что он сомневается в правильности своего ухода от меня из кафе.

– Я влюблена. Ты не знаешь, насколько он красив… – на одном дыхании произношу я, сомневаясь, говорить ли продолжение, но решаюсь быть честной до конца, даже несмотря на то, что этим хотела причинить боль Арчеру, – а как он трахает меня…

Рык Диего и в следующую секунду, его губы находят мои в страстном поцелуе, из-за которого мы начинаем задыхаться, чуть ли не пожирая друг друга, но всё равно не обрываем физическую связь. Жар в теле и душе способен растопить даже те ледники, которые образовались в мезозойском периоде. Не было и дня, чтобы я не вспоминала Диего в Лондоне. Все эти дни, которые казались нескончаемыми, я мечтала лишь о том, что вновь коснусь его. Поглаживание щеки шершавой подушечкой большого пальца, даёт понять, что ко мне вернулся мой Диего. Оставляя на губах последний поцелуй, он находит мой лоб своим и закрывает глаза, продолжая гладить мою щеку, а я в ответ таять и крепко хвататься за его плечи, как за спасательный круг.

– Больше никогда так не делай, Грейс. Не смей оставлять меня.

Приоткрыв губы, Диего, кажется, хочет сказать что-то ещё, но снова смыкает их.

– Я не оставлю тебя, – киваю я, не желая расставаться с ним и на секунду последующих дней, но понимаю, что это нормально, ведь я студентка, а он преподаватель.

– Я хочу уехать куда-нибудь.

– Я поеду с тобой, куда скажешь.

– Ладно, – выдыхает он, опаляя моё лицо дыханием, которое за секунду на морозе становится едва тёплым.

Скорость нашей машины можно было сравнить со скоростью улитки, хотя, нет, мы намного медлительней этого моллюска. Если её по праву считаю самым медленным существом на планете, то сейчас пьедестал заняли мы. Пока салон заполняла песня Ocean Jet – Stand the Night, существование которой сегодня для меня открыл мужчина за рулём. Признаться честно, песни у них очень даже не плохие. И та, что играет сейчас – понравилась мне больше остальных. Судя по довольной улыбке на губах Диего, он считается себя победителем в войне за музыкальные предпочтения.

Но что-то было ещё. Он изменился, словно боялся, сторонился и был предельно осторожен в вождение. Сейчас он похож на того, кто только что сел за руль: ужас в глазах, страх и нервные передёргивания. Автомобиль, которым не пользовались долгое количество времени можно легко угадать, и моя задница занимает кресло именно в этой машине. Смотря в чуткие и внимательные глаза Диего, которые следили за дорогой, я попыталась разбавить обстановку легкостью и непринуждённостью. Проведя по густой щетине, я улыбнулась.