На губах Андре появилась загадочная улыбка.

— Ну, как ты себя чувствуешь в новом наряде? — спросил он. — Непривычно?

— Очень непривычно. Слишком все открыто, — призналась Ясмин, чувствуя себя абсолютной дурой. Ей хотелось описать свое состояние, рассказать, что она кажется себе слишком обнаженной и очень современной. Она казалась себе одновременно и чопорной, и испорченной.

— Я хотела туфли на очень высоких каблуках, но, померив их, поняла, что не смогу ходить. Как только женщины на них ходят?

— Я сам частенько удивляюсь, — усмехнулся Сен-Клер. — Практика, я думаю. Но ты выбрала правильную обувь. Сегодня нам предстоит долгая пешая прогулка. Даже если бы ты умела носить туфли на высоких каблуках, к вечеру ты не чувствовала бы собственных ног.

Ясмин радостно кивнула, довольная своим правильным выбором и обрадованная похвалой Андре, и они вышли из магазина.

— Теперь нам надо поесть, — сказал Андре, — но прежде мы должны поймать такси.

Им повезло: не успели они дойти до стоянки такси, как подъехала машина.

— Рю де Миромесни, — устроившись на заднем сиденье, распорядился Андре и повернулся к Ясмин:

— Я знаю очень хорошенький ресторан, который должен тебе понравиться. Там можно пойти на кухню и посмотреть, как повара готовят то, что ты заказала. Это очень увлекательно.

Такси помчалось по лабиринту улиц, и через несколько минут Андре провел Ясмин через толстые обитые двери в чудесный увитый зеленью небольшой зал с маленьким садиком в центре. Глицинии, плющ и розы вились по зеленым решеткам на стенах, а сквозь стеклянную перегородку напротив можно было наблюдать, что творится на кухне.

— C'est pas de la nouvelle cuisine[17], — по обыкновению перейдя на французский, заметил Андре, просматривая меню, — но в остальном все по-прежнему.

Не спрашивая Ясмин, он заказал ей копченые ляжки ягнят. Это оказалось очень вкусно и очень похоже на еду, к которой привыкла Ясмин. Грибы под соусом она сочла слишком экзотичными, но осталась без ума от petit fours[18]. Андре даже попросил владельца ресторана завернуть несколько пирожных в салфетку, чтобы они могли взять их с собой.

Чувствуя себя гораздо бодрее, Андре и Ясмин направились в Лувр. Картины совершенно очаровали девушку. Они очень долго ходили по залам, и только звонок, означавший закрытие галереи, помог Андре уговорить ошарашенную Ясмин покинуть музей.

— Они запрут нас здесь до утра, — сказал он, — и выключат свет, так что ты все равно не сможешь всю ночь любоваться картинами. Надо идти, Ясмин.

Дневные впечатления настолько утомили Ясмин, что в тот вечер, сразу же после ужина в гостинице, она заснула как убитая, словно приняла изрядную дозу снотворного. Последующие дни прошли подобно первому. По мере посещения все новых и новых мест разнообразные впечатления, запахи и звуки грозили полностью затопить сознание Ясмин.

Сен-Клер показал девушке весь Париж: от Трокадеро до Люксембургского сада, от Сакре-Кер до Бастилии. Он показал ей площадь Согласия, Эйфелеву башню, Триумфальную арку и обсерваторию на Монпарнасе. Они обследовали Нотр-Дам и совершили путешествие на метро, посетили оперу и побывали в Музее восковых фигур.

Каждый вечер Ясмин без ног валилась в постель и мгновенно засыпала.

Ей захотелось коротко остричь волосы. Это было модно! У парижских девушек были совершенно мальчишеские головы. Свои волосы Ясмин носила в тугом тяжелом пучке, завязанном на затылке, и считала, что это слишком старомодно. Но, узнав о ее желании, Андре пришел в ужас и стал непоколебим.

— Никогда! Никогда не смей стричь свои волосы. Они совершенно восхитительны и очень идут тебе. Знай, если ты это сделаешь, я буду огорчен.

Временами, когда Сен-Клер смотрел на Ясмин, лицо его омрачалось смесью гнева и печали. Выражение это было таким ярким, многозначительным, что Ясмин всякий раз опускала глаза. Взгляд Андре напоминал ей о той первой ночи на белоснежной вилле. Тогда он смотрел на нее точно такими же глазами. Но Сен-Клер больше никогда не целовал се и даже не прикасался к ней. И Ясмин была благодарна ему за это. Воспоминание о тех ночах наполняло ее чувством страха и желания, которому Ясмин была не в силах противиться.

Голос мадам Дюша вырвал Ясмин из задумчивости и вернул к пейзажу за окном.

— Если возникнут проблемы, если я почувствую, что она не в силах справляться с заданиями, мы с вами, разумеется, сразу же созвонимся, — вещала мадам Дюша очень уверенным тоном.

— Убежден, что Ясмин будет послушной воспитанницей.

— Да, я тоже в этом не сомневаюсь. Но разве дело только в послушании? — Мадам Дюша пристально посмотрела на Сен-Клера. — В конце концов она должна научиться быть независимой. Мы должны воспитать из нес современную женщину. Вашему приемному ребенку предстоит многое преодолеть. Нельзя сказать, что марокканцы славятся воспитанием своих девушек в духе свободомыслия, или я не права?

Ясмин продолжала смотреть в окно, а Андре и мадам Дюша продолжали обсуждать курс обучения Ясмин и то, чему по настоянию мадам Дюша должна научиться девочка за три недели, оставшиеся до официального начала школьных занятий.

Ясмин увидела вдалеке за окном маленькую церквушку с небольшой колокольней, напомнившую ей Нотр-Дам.

«Дом Господень», — сказал тогда Андре. До чего же забавны эти европейские люди, полагающие, что могут заставить Бога жить в доме. Каким бы прекрасным ни был дом, Аллах никогда не станет в нем жить. Он будет чувствовать себя как в тюрьме. Аллаху нужны пустыня, небо и звезды.

И до чего же глупо строить для жилья такие большие дома. Любой знает: куда идут козы, туда и ты должен следовать. И что ты будешь делать с твоими прекрасными зданиями? Ты ведь не сможешь взять их с собой. Связывая себя домами, ты навсегда лишаешь себя свободы.

Потом Андре и мадам Дюша неожиданно поднялись, пожали друг другу руки, и Андре направился к двери. Он кивком пригласил Ясмин следовать за ним, после чего в темном вестибюле взял ее за обе руки и проникновенно заглянул в глаза. Болезненно-напряженный взгляд Андре заставил Ясмин ощутить горящий огонь страсти, способный спалить ее дотла. Но Сен-Клер быстро наклонился и легко поцеловал Ясмин в щеку.

— Помни, о чем я говорил тебе, cherie. Никогда не рассказывай об Абдул Кадире и о том, что случилось с тобой, прежде чем ты попала сюда. Боюсь, твои маленькие одноклассницы тебя просто не поймут.

Ясмин кивнула. Она была не в силах произнести ни слова. Сердечко ее трепетало от страха. При мысли, что ее оставят одну в этом отвратительном доме, волна грядущего одиночества захлестнула ей душу.

Повысив голос, Андре продолжал:

— И я жду, что ты будешь писать мне каждую неделю.

А я буду писать тебе. Таким образом ты сможешь практиковаться в письме и чтении, а также рассказывать мне обо всем, что с тобой случится.

Сен-Клер опять поцеловал Ясмин, на этот раз в лоб, и ушел.

— Я просто мечтаю, чтобы ты поступила со мной в Редклифф. — Голос Хиллари пробился сквозь туман воспоминаний Ясмин.

В глубине сундука раздались гулкие хлопки. Это Хиллари швырнула очередную порцию книг в его бездонное чрево. Прежде чем Ясмин смогла ответить, Хиллари уже перескочила на другой предмет:

— И вообще ты должна приехать к нам в гости в Саутгемптон. Спроси у своего отца, он, я уверена, не будет возражать. Мы прекрасно проведем время: если захочешь, можем целый день кататься верхом. У нас целая конюшня просто божественных лошадей, тебе понравится. И мы будем ходить на вечеринки. У нас все лето сплошные вечеринки, так что тебе обеспечены толпы поклонников. В конце концов, у тебя титул баронессы, к тому же французской. В Штатах вес просто помешаны на дворянских титулах… Моих предков никогда не волнует, где я и чем занимаюсь, так что мы сможем позволить себе флиртовать и амурничать с кем только пожелаем или, еще лучше, — с каждым, кто попросит! После нашей богадельни это просто замечательно!

Последняя книга полетела в сундук, и Хиллари принялась запихивать ворох скомканных платьев, свитеров, чулок и нижнего белья в свой чемодан, после чего уселась на него верхом. Чемодан никак не желал закрываться.

— Только, пожалуйста, уговори своего отца, чтобы он отпустил тебя на все лето. — Хиллари принялась подпрыгивать на крышке чемодана. — Проклятие! Эта дрянь не хочет закрываться. Ясмин, помоги, пожалуйста.

Ясмин перешагнула через стопку книг и навалилась на крышку чемодана, а Хиллари попыталась закрыть замки. С любовью глядя на подругу, Ясмин думала о том, что си будет не хватать ее постоянной и всеобъемлющей материнской опеки.

Впрочем, поначалу эта опека очень раздражала Ясмин Ей хотелось уединения в своих воспоминаниях и мыслях, она пыталась замкнуться в своем ужасном одиночестве. Ясмин пребывала вдали от привычного ей мира, и только книги казались ей здесь безопасными и верными друзьями. Мир кит помогал ей забыться. До чего же неуютно ей было в первые дни пребывания в пансионе. И все это время борьбы с одиночеством Хиллари ни на минуту не покидала Ясмин. Она как-то незаметно насыщала Ясмин новой информацией. Это она вытащила Ясмин из ее раковины затворницы и вовлекла в школьную жизнь. Умная мадам Дюша прекрасно рассчитала, что Хиллари — именно тот человек, который нужен Ясмин. И Ясмин была благодарна им обеим.

— Ах черт! — выругалась стоявшая у окна Хиллари, натягивая через голову блузку. — Они уже здесь! Быстренько помоги мне найти юбку. Господи, держу пари, я запихала се в чемодан, и теперь мне уже ни за что ее не найти.

— Да вот же она! — Ясмин протянула подруге легкую юбку в розовую полоску.

— Все, бегу. Обещай писать мне каждый день и поклянись, что приедешь в гости этим летом!

Хиллари со стоном ухватилась за чемодан и натянула на голову широкополую шляпу. Схватив под мышку огромную кожаную папку, туго набитую газетами и истрепанными дешевыми книжками карманного формата и при этом чуть было не рассыпав содержимое по всему полу, Хиллари с чувством расцеловала Ясмин.

— Пиши! — С этими словами Хиллари выскочила из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь.

Выглянув в окно, Ясмин увидела, как Хиллари впрыгнула в ожидавший ее на гравийной дорожке «роллс-ройс».

Автомобиль медленно направился к воротам, из его окна высунулась и замахала бледная рука. Ясмин помахала в ответ, хотя скорее всего Хиллари ее уже не видела.

«Наверняка она уже травит свои забавные, но малопонятные анекдоты, чтобы повеселить родителей», — подумала Ясмин.

Она вернулась к своему багажу. Сундуки в ожидании погрузки все еще загромождали комнату, но теперь, после ухода Хиллари, в ней воцарились тишина и покой. Ясмин вдруг подумала об Андре. Скоро он за ней приедет. Каким же красивым он был вчера, на церемонии выпуска: высокий и стройный, с ярко-голубыми глазами, светящимися на загорелом, удивительно моложавом лице. В волосах Андре появилось больше седины, и теперь они были пепельно-серого цвета. Ясмин хотелось узнать, заметил ли Андре происшедшие в ней перемены. Может, и заметил, но не сказал ни слова.

— Tres distingue[19], — кокетливо промурлыкала Хиллари, после того как Ясмин представила ее Андре. — Какого лешего ты не приглашала его раньше? — зашептала она на ухо Ясмин, пожирая Андре глазами. На нем был прекрасно сшитый костюм в талию цвета морской волны, белоснежная рубашка расстегнута на груди. — Может быть, он и твой отец, но не мой же, — прошипела Хиллари уставившейся на нее в притворном ужасе подруге. Ясмин и самой было непонятно, почему Андре не приезжал к ней. Она страстно желала его приезда все эти три года, по у Сен-Клера всегда находились какие-то причины: то деловые поездки, то проблемы, требующие немедленного разрешения, — короче, Андре ни разу не навестил Ясмин.

С началом каникул после каждого семестра Сен-Клер присылал Ясмин свои извинения. Никогда не приезжал за пей и не отвозил домой, так что Ясмин приходилось оставаться в пансионе вместе с несколькими такими же заброшенными девушками. Летом Андре организовывал для Ясмин специальные студенческие туры.

Зимние каникулы проходили не так уж плохо. В конце концов, под рукой было достаточно бумаги, чтобы писать, и куча книг для чтения, и можно было спокойно работать в тишине опустевшей школы. Но летом приходилось тяжко. Да, путешествия были интересными — к чему отрицать? Экскурсии по замкам на берегах Рейна или в долинах Луары, специальный курс истории искусств в Сорбонне, а потом — все лето, проведенное среди памятников античности Древней Греции и Рима. И всегда под присмотром бдительного ока руководителя тура. Как правило, это всегда была черноволосая почтенная профессорша, считавшая подопечных девушек стадом невинных овечек.

До некоторой степени, разумеется, они таковыми и являлись. Но повсюду их поджидали хищники, волки, пожиравшие их откровенными взглядами из-под полуопущенных век. Где бы ни появлялась стайка смеющихся девушек, «волки», стоявшие в дверных проемах, сидевшие в кафе или прислонившиеся к рекламной тумбе, тут же «делали стойку». И в этом было что-то возбуждающее. В турах никогда не участвовали юноши — только хихикающие и перешептывающиеся девушки. Возле каждой гостиницы, где останавливалась группа, по улице постоянно фланировали напряженные мужчины с горящими глазами в надежде, что одна из «овечек» сможет ускользнуть из загона. Всякий раз, когда девушки выходили вместе, ловеласы шептали непонятные, гортанные словечки в их нежные уши. Независимо от языка смысл этих словечек всегда был понятен.