Тогда-то я и увидел это.

Маленькая головка, выходящая из ее тела, покрытая черными волосами. Мать твою.

Софи глубоко вдохнула и еще сильнее вцепилась в мои плечи. Она издала один низкий долгий крик и снова начала тужиться.

Тогда это и случилось.

Я метнулся вниз — практически в трансе — так как самый прелестный маленький человечек выскользнул из нее прямо в мои руки. Софи начала плакать от облегчения, и по ее бедрам заструилась кровь.

— Что случилось? — спросила оператор.

Я услышал вой сирен в отдалении.

— Ребенок родился, — пробормотал я с восхищением.

Я видел, как рождались телята, но это не шло ни в какое сравнение.

— Я держу его.

— Он дышит?

Я смотрел на новорожденного, который открыл свои маленькие глазки впервые в жизни, и посмотрел прямо на меня. Глаза были голубыми и круглыми, затуманенными, но чертовки потрясающими. Они снова закрылись, когда ребенок скривил свой маленький ротик, сделал глубокий вдох и пронизывающе заплакал.

— Да. Черт. Ребенок в порядке.

Я посмотрел на Софи и приподнял малыша. Она осторожно улыбнулась и склонилась к ребенку. Ее вымотанное, заплаканное, но все же светившееся лицо было вторым самым прекрасным из того, что я когда-либо видел в своей жизни.

Идущим сразу же после этих крохотных голубых глазок.

— Ты справилась, детка, — прошептал я Софи.

— Да, — прошептала она в ответ. — Справилась, не так ли?

Она легко поцеловала головку мальчика.

— Привет, Ноа… Это мамочка, — сказала она. — Я буду очень хорошо заботиться о тебе. Обещаю. Всегда.

Глава 1

Семь лет спустя

Сиэтл, штат Вашингтон

Софи

Наша последняя ночь в Сиэтле была не из лучших.

Моя няня, запасная няня и еще одна запасная няня — все простудились. Было бы скверно, если бы одна из моих новых соседок не согласилась приглядеть за Ноа. Я ее практически не знала, но мы уже месяц жили рядом и не враждовали. Не лучший вариант, я знаю.

Но, когда ты — мать-одиночка, приходится выкручиваться.

Позже Дик наорал на меня за то, что пришла на смену поздно.

Я не сказала ему, что могла вообще не прийти из-за Ноа. И нет, я не зову его Дик, потому что он тот еще хрен1 (хотя он такой). Это его настоящее имя.

Тем вечером я действительно поняла, почему он был в таком плохом настроении: из шести девушек, которые должны были быть на смене, пришли только две. У двух была простуда (вирус — половина города болеет), а у других двух были свидания. Или я предполагала, что были свидания. Официальные версии были: умершая бабушка (уже пятая) и воспалившаяся татуировка.

Разумеется, ни в одной ближайшей к ней аптеке не было бацитрацина.

Короче, все произошло чертовски быстро. У нас выступала группа, сумевшая развеселить посетителей, но живая музыка и пьяные танцы не облегчали нам работу со столиками. К тому же, мы были заняты больше, чем обычно. Даже при необходимом количестве персонала мы вряд ли расслабились бы. Ну и, конечно же, группа была местной, и большинство фанатов были студентами, что означало фиговые чаевые.

К одиннадцати я уже вымоталась и до безумия хотела в туалет, поэтому прошмыгнула в уборную. Туалетная бумага уже закончилась (кто бы сомневался), и я чертовски точно знала, что ни у кого не было времени принести новую. Вытащив телефон, я быстро проверила сообщения и увидела два. Одно от Миранды, моей няни, а второе от Ругера — самого страшного на свете почти отца.

Черт.

Сначала Миранда. Я держала телефон у уха и слушала, надеясь, что все в порядке. Дик ни за что не отпустит меня пораньше, даже если будет что-то срочное. Ругер может и подождать.

«Мам, мне страшно, — заговорил Ноа, и я похолодела. — Я взял телефон Миранды и заперся в туалете, — продолжал он. — Тут плохой дядя, он курит в квартире и хотел, чтобы и я тоже покурил, и они все время смеются надо мной. Он пытался пощекотать меня и заставить сидеть у него на коленях. Сейчас они смотрят фильм, в котором показывают голых людей, и мне он не нравится. Я не хочу быть здесь, я хочу домой. Хочу, чтобы ты пришла домой. Ты правда мне очень нужна. Прямо сейчас».

Я слышала его тяжелое дыхание, будто бы он плакал, но не хотел, чтобы я знала, а потом сообщение прервалось.

Я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь контролировать нахлынувший адреналин. Проверила время прихода сообщения — почти сорок пять минут назад. Желудок скрутило, и на секунду я подумала, что меня вырвет. Потом я собралась и вышла из уборной. Мне нужно вернуться в бар и попросить Брэтта, бармена, открыть подсобку, где мы хранили сумки.

— Мне нужно домой, мой ребенок в беде. Передай Дику.

Сказав это, я направилась к двери, проталкиваясь через пьяных студентов. Я практически уже вышла, когда кто-то схватил меня за руку и развернул. Сверкая глазами, на меня смотрел мой босс.

— Куда это, черт возьми, ты собралась, Уильямс?

— Это срочное, — ответила я ему. — Мне нужно домой.

— Если уйдешь, когда тут такая толпа, можешь больше не возвращаться, — проворчал Дик.

Я наклонилась вперед и посмотрела на него сверху вниз, что было довольно легко, учитывая, что этот парень был не выше пяти футов2 ростом. В другое время я бы подумала, что он хоббит.

Сегодня же он был просто троллем.

— Мне нужно позаботиться о своем сыне, — заявила я холодно, включив самый свой устрашающий для троллей голос. — Так что отпусти мою руку. Сейчас же. Я ухожу.

Поездка до дома заняла, казалось, целый год.

Не останавливаясь, я названивала Миранде, но никто не отвечал. Я подъехала к нашему старому многоквартирному дому и побежала вверх по деревянным ступеням на последний этаж, трясясь от странного смешения ярости и страха. Квартира Миранды находилась прямо напротив моей маленькой студии и, хотя от подъема по лестнице мышцы ног ужасно болели, мне нравилось, что на этаже расположены только наши квартиры. До этого дня.

Сегодня это место казалось уединенным и пугающим.

Постучав в дверь, я услышала звуки музыки и ворчание. И никакого ответа. Я застучала сильнее, удивляясь, как еще не сломала ее. Тогда дверь не спеша открылась. Высокий парень в расстегнутых штанах и без рубашки преградил проход. У него уже начал появляться живот, а глаза были покрасневшими. Я уловила запах травки и алкоголя.

— Да? — спросил он, покачиваясь.

Я попыталась заглянуть за него, но он загородил обзор.

— Мой сын, Ноа, здесь, — сказала я, пытаясь сохранять спокойствие и сконцентрироваться на том, что действительно важно.

Смогу убить этого ублюдка потом.

— Я пришла, чтобы забрать его.

— А, да. Забыл о нем. Заходи.

Он отошел в сторону, и я прошла мимо него. Квартира Миранды была такой же студией, как и наша, поэтому я бы в любом случае увидела бы Ноа. Вместо этого я обнаружила свою бесполезную соседку на диване, развалившуюся на спине с остекленевшими глазами и мечтательной улыбкой на губах. Ее одежда была помята, а длинная юбка в стиле хиппи задрана над расставленными коленями. Телефон лежал на кофейном столике прямо перед ней, как раз рядом с бульбулятором3, сделанным из ручек, фольги и бутылки из-под «Маунтин Дью». Вокруг стояли пустые бутылки, потому что, видимо, одной травки было недостаточно, чтобы развеселить ее, пока она проваливала миссию сиделки для моего семилетнего ребенка.

— Миранда, где Ноа? — потребовала я ответа.

Она посмотрела на меня пустым взглядом.

— А мне откуда знать? — нечленораздельно ответила она.

— Может, он вышел, — пробормотал парень, отворачиваясь от меня и доставая из холодильника другую бутылку пива.

Я задержала дыхание.

На его спине была огромная татуировка, похожая на тату Ругера за одним лишь исключением: вместо символа «Риперов» был изображен символ Дьявольских Джеков. Еще одного мотоклуба. Плохо. Что бы там ни говорил Ругер, это всегда плохо.

Подумаю об этом позже.

«Сосредоточься. Нужно найти Ноа».

— Мама?

Его голос был тих и дрожал. Отчаянно оглядевшись вокруг, я увидела сына, перебравшегося через открытое окно, выходящее на улицу.

«Боже мой».

Я направилась к нему, стараясь подходить очень осторожно. Четыре этажа над землей и мой мальчик, цепляющийся за подоконник. Если я не буду предельно осторожна, то столкну его с выступа.

Протянув руки, я схватила его за плечи, затащила в квартиру и прижала к себе. Он обхватил меня руками и ногами на манер обезьянки, а я стала поглаживать его по спине, шепча, как сильно я его люблю, и обещая больше никогда не оставлять одного.

— Не понимаю, чего ты так переживаешь, — забормотала Миранда, освобождая место для своего придурковатого бойфренда. — Снаружи есть пожарная лестница и там не холодно. Сейчас август. Ребенок был в порядке.

Я сделала глубокий вдох, закрыла глаза и велела себе сохранять спокойствие. После этого открыла глаза, и мой взгляд упал ей за спину.

Тогда-то я и увидела порно на экране телевизора.

Мои глаза бегло прошлись по картинке, как накачанная силиконом женщина обслуживает четырех мужчин одновременно. Мои глаза загорелись огнем.

Тупая сука. Миранда заплатит за это.

— Да в чем, в конце концов, твоя проблема? — ее язык заплетался.

Я не потрудилась ответить. Мне просто нужно было забрать отсюда своего мальчика домой, где безопасно. А с соседкой разберусь завтра.

Надеюсь, к этому времени я достаточно успокоюсь, чтобы не оборвать ее жалкую жизнь.

Я вынесла Ноа из квартиры и направилась через коридор к собственной двери. Каким-то образом мне удалось открыть ее, не выпуская сына из рук, хотя пальцы и тряслись от подавляемой ярости и непосильного чувства вины.

Я подвела его.

Мой ребенок нуждался во мне, а вместо того, чтобы защитить, я оставила Ноа с наркоманкой, которая могла его убить. Быть матерью-одиночкой — отстой.

Мне потребовались горячая ванна, час обжиманий и четыре книжки, чтобы Ноа заснул.

А я? Не уверена, что вообще когда-нибудь засну.

Сну не способствовала и летняя жара — клянусь, в квартире даже дуновения не было. После часа мучений в темноте, наблюдая за тем, как маленькая грудь сына поднимается и опускается, я сдалась. Взяла пиво и села на диван, в голове проносились тысячи мыслей. Сначала я убью Миранду. Затем нужно будет найти новую квартиру, или это придется сделать Миранде. Еще я раздумывала по поводу вызова копов.

Мне понравилась идея бросить на съедение волкам Миранду и ее парня-наркошу. Они заслужили «дружественный» визит полицейских.

Но, раз ее парень состоял в мотоклубе, вызов полиции, возможно, был бы не самым умным ходом. Ребята из мотоклубов обычно не большие поклонники копов, а перспектива того, что он и его братья решат донести до меня эту информацию, когда его освободят, не радовала. Не говоря уже о том, что служба защиты детей будет вовлечена во все это, что тоже весьма скверно.

Я люблю Ноа и готова сделать для него что угодно. И я чертовски хорошая мать. Когда другие девушки моего возраста веселились на вечеринках, я водила сына в парк и читала ему книжки. Свой двадцать первый день рождения я провела, держа сына, пока его рвало от желудочного гриппа, а не совершая рейд по барам. Не имело значения, насколько тяжело мне было, я проводила время с Ноа каждый день, чтобы убедиться, что он знает, что любим.

Но в действительности все это выглядело не так хорошо.

Мать-одиночка. Отец, не участвующий в жизни ребенка. Отсутствие рядом семьи и ничтожная квартирка-студия. А после сегодняшнего вечера я, вероятно, еще и безработная... Какой вывод сделают работники службы защиты детей? Для начала обвинят в том, что оставила сына с Мирандой?

Я понятия не имела, что делать. Я сделала большой глоток пива и повернулась к телефону, на котором укоризненно сияло сообщение от Ругера. Дерьмо. Я ненавидела звонить ему. Не важно, сколько времени он проводил с нами (а у него был принцип регулярно навещать Ноа), я просто не могла расслабиться рядом с ним. Я не нравилась Ругеру и знала это. Думаю, он обвинял меня в том, что я разрушила его отношения с Заком. И Бог свидетель, я сыграла в этом свою роль. Я отогнала от себя эти воспоминания.

Я всегда отгоняла их от себя.

Если бы я его только раздражала, это было бы еще полбеды. Вместо этого он смотрел прямо сквозь меня, едва ли замечая мое существование.

Был ли повод расстраиваться? Ругер был самым сексуальным парнем из всех, кого я когда-либо встречала. Он излучал опасность, был покрыт мускулами, татуировками и пирсингом, и этот его чертов «харлей». Когда он входил в комнату, он всецело завладевал вниманием, потому что хватало и одного взгляда, чтобы увидеть, что он был тот еще засранец, из разряда тех, кто всегда получает то, чего хочет, и никогда не извиняется.