К тому времени Кэролайн уже совсем одряхлела, но погода в тот день была прекрасная, и все были в доме – Клиффорд с Мэри, мои родители. Ее вывезли на каталке к столу, подали обед на подносе, который вдвигался в специальные пазы в кресле. Экономка подала суп в белой фаянсовой супнице в форме кочана цветной капусты, а на столе уже стояли картофель, салат и ветчина. Мне сделали замечание за то, что я макала пальцы в растопленное масло на дне блюда с картошкой. Мередит помогала Кэролайн, иногда просто кормила ее с ложечки, как ребенка. При этом Мередит сосредоточенно хмурилась, плотно сжав губы. Волосы у Кэролайн были совсем реденькие. Сквозь них просвечивала кожа, которая действительно напоминала бумагу. Она не участвовала в беседе за столом, а я сидела, уткнувшись в тарелку. Лишь однажды Кэролайн вступила в разговор, и, хотя голос оказался громче, чем я предполагала, слова выбирались на волю с трудом и скрипом.
– Этот человек, Динсдейл, еще жив? – Задав вопрос, старуха уронила вилку, как будто держать ее и одновременно говорить было для нее слишком трудно. Вилка громко брякнула, ударившись о плитки пола.
– Нет, мама, – ответила Мередит, а я вспыхнула, так как знала, что на самом деле в двухстах метрах от места, где мы сидели, живет множество Динсдейлов. Но я бы ни за что не заговорила за столом.
Кэролайн дрожащим высоким голосом издала тихий звук, который мог означать все что угодно. Например, удовлетворение.
– Однако его сын живехонек, – добавила Мередит.
– Неужели ты не можешь избавиться от него, девочка? – спросила Кэролайн, и то, что Мередит назвали девочкой, поразило меня так же сильно, как возмутил сам вопрос.
Генри, хихикнув, лягнул меня под столом.
– Ты ведь тоже не смогла, – возразила Мередит.
– Бродяги, – пробормотала Кэролайн. – Они должны были переехать. Должны были уехать отсюда.
– Они уезжают. А потом возвращаются, – буркнула Мередит, – и, как ни печально, я ничего не могу с этим поделать.
Кэролайн после этих слов затихла. Пауза была неестественной, она словно собиралась сказать что-то еще. Все за столом ждали, но старуха больше не промолвила ни слова. Мередит резким жестом расстелила у себя на коленях салфетку и стала накладывать себе салат. При этом она продолжала хмуриться, сердито сдвинув брови. Когда я посмотрела на Кэролайн, она пристально глядела вдаль поверх лужайки, на дальние ели, как будто различала что-то сквозь них. Голова на тонкой шее тряслась, руки время от времени непроизвольно подергивались, но бледные глаза по-прежнему были устремлены в одну точку.
После обеда детей отправили спать: меня – как самую младшую, Генри – в наказание за то, что грубил за столом. Бет, таким образом, оставалась в одиночестве, ей не с кем было играть. Игру предложил Генри. Он спрятался первым, и мы долго искали, пока не нашли его на чердаке, скорчившимся за тем самым кожаным чемоданом, который я недавно обнаружила. Мы подняли пыль, и пылинки блестели и кружились медленным вихрем в лучах света. Я нашла бабочку павлиний глаз, попавшую в паутину и высохшую, как Кэролайн. Я кричала, что хочу прятаться, но Бет нашла Генри первой, значит была ее очередь. Мы с Генри стояли на коленях у подножия лестницы и, закрыв глаза, считали.
Вряд ли в том возрасте я умела считать до ста. Я рассчитывала на Генри, и он считал, как обычно: раз, два, три, пропуск, пропуск, девяносто девять, сто. Прошло довольно много времени, я слушала, как экономка на кухне гремит посудой, а потом приоткрыла один глаз. Генри рядом не было. Я посмотрела наверх и увидела, как он спускается по лестнице. Он гаденько мне улыбнулся, и я потупилась. Я вообще инстинктивно отводила глаза всякий раз, как видела это выражение на лице Генри. Особенно если мы с ним оставались одни. Так было спокойнее. Сердце у меня в груди застучало быстрее.
– Еще не пора искать Бет? – наконец спросила я шепотом.
– Нет. Еще не пора. Я тебе скажу, когда можно будет, – ответил он. – А сейчас пошли, идем со мной.
Он говорил с фальшивой приветливостью, таким же ласковым голосом он подманивал лабрадоров, решив сыграть с ними какую-то свою шутку. Генри протянул мне руку, и я неохотно взяла ее. Мы пошли в кабинет, он включил телевизор.
– А сейчас пора? – снова спросила я. Что-то было не так.
Я метнулась к двери, но Генри, вытянув ногу, преградил мне путь:
– Еще рано! Я же тебе говорил – сиди, пока я не скажу, что можно.
Я ждала. Мне было не по себе. Телепередача меня не интересовала. Я поглядывала на Генри, на дверь, опять на него. Что такое время, когда тебе пять лет? Я терялась в догадках, но не представляла, сколько еще нужно дожидаться. Должно быть, прошло около часа, а мне показалось, что целая вечность. Когда дверь со скрипом отворилась, я подлетела к ней. Вошел мой папа, он искал Бет. При виде моего встревоженного лица он повторил вопрос. Генри пожал плечами. Мы с папой обошли весь дом, звали, кричали. Мы ее услышали из коридора верхнего этажа – она скреблась и тихонько плакала. Под следующим лестничным пролетом, ведущим на чердак, стоял буфет. В замочной скважине торчал железный ключ. Папа повернул его, поднял щеколду, и Бет вывалилась наружу, с измазанным грязью и слезами бледным лицом.
– Что здесь случилось? – Папа поднял ее на руки.
Бет душили рыдания, она с трудом могла дышать, а глаза смотрели в одну точку так, что мне стало страшно. Она как будто отгородилась от меня, от всего мира. Ужас заставил ее спрятаться внутри собственной головы. Буфет был тесный, весь в паутине, а выключатель остался снаружи. Генри выключил свет и повернул ключ в замке, пока я стояла с закрытыми глазами и думала, что он считает. Оставил ее одну в темноте с пауками, в такой тесноте, что она не могла повернуться. Я знала, что случилось, и рассказала папе, а он потребовал объяснений от Генри. Бет стояла у папы за спиной, необычно тихая. На коленках у нее виднелись светлые разводы от пыли, ладони были в ссадинах и царапинах. Волосы растрепались, а одна прядь вылезла из-под ленты и неряшливо торчала.
– Я здесь совершенно ни при чем. Я все время был внизу. Нам надоело ее искать, – пожимал плечами Генри, качая от волнения ногами, однако ему удавалось сохранять спокойное и невинное выражение лица.
Бет уже не плакала. Она смотрела на Генри с такой нескрываемой ненавистью, что меня это поразило.
Время послеобеденное, я наверху, сижу на подоконнике в своей комнате. От моего дыхания стекло запотело, и ничего не видно, но я читаю, так что это не важно. Еще письма Кэролайн от Мередит. Удивительно, что Мередит все их сохранила – держала отдельно от вещей Кэролайн, словно свидетельство их странных взаимоотношений. Письма – собственность адресата, это я понимаю, но ведь Мередит могла бы уничтожить их после смерти матери, и я бы это поняла. Впрочем, возможно, она хотела сохранить их как память о том, ради чего они и были написаны, о том, что она пыталась жить по-новому, пусть даже потерпела неудачу.
Дорогая мама!
Благодарю тебя за открытку, которую ты прислала. О себе могу сказать только, что чувствую себя хорошо, насколько это возможно. Все время отнимают заботы о Коре, которая недавно начала ходить, и теперь мне постоянно приходится всюду бегать за ней, чтобы уберечь и не дать попасть в беду. Няня у меня превосходная, эта местная девушка по имени Дорин успокаивающе действует на ребенка, и на меня тоже, надо признать. Ничто, кажется, не может вывести ее из равновесия, а в наши тревожные дни это качество поистине заслуживает всяческих похвал. Я много думала над твоим предложением вернуться жить к тебе в Стортон-Мэнор, но пока все же предпочла бы остаться в своем доме. Мне помогают соседи, которые уже доказали свое расположение тем, что поддержали меня в трудный час. У многих местных женщин сыновья и мужья сейчас воюют, и каждый раз, когда кому-то приходит страшное известие, остальные спешат на помощь и следят, чтобы в доме было что есть, дети были одеты и ухожены, и помогают жене или матери справиться с горем. Осмелюсь заметить, что хотя ты не одобряешь подобного смешения сословий, однако я была в высшей мере тронута подобным визитом, нанесенным и мне, когда стало известно о гибели Чарльза. В прошлую пятницу я ездила в Лондон, чтобы забрать его вещи из клуба и с работы. Ты просто не поверишь, какую разруху и запустение я увидела в городе. От этого у меня внутри все застыло.
Итак, я останусь здесь, тем более что, хотя мне бесконечно больно доверять это бумаге, я еще не простила тебя, мама. За то, что ты не приехала на похороны Чарльза. Твое неприятие его в качестве зятя никогда не было так уж велико, а неприязнь к поездкам настолько сильна, чтобы заставить тебя воздержаться от приезда и таким образом нанести ему оскорбление. Это пренебрежение не осталось незамеченным среди наших знакомых. А как же я? Неужели ты не догадывалась, что я нуждалась в тебе, что в такой день мне необходимы были твои поддержка и помощь? Что у новоиспеченной вдовы может не хватить сил и стойкости? Пока я ограничусь сказанным. Мне необходимо привыкнуть к жизни без моего мужа и научиться заботиться о себе самой, маленькой Лоре и моем еще не родившемся ребенке. Не думаю, что на сегодняшний день ты или кто бы то ни было может требовать от меня большего.
Мередит
Не успеваю я дочитать, как раздается звонок в дверь. Слезая с подоконника, я морщусь от боли в затекших ногах. Я спускаюсь вниз, замираю, услышав, что Бет открывает дверь, после чего раздается голос Динни. Первое мое побуждение – скорее вниз, выбежать навстречу, увидеть его, разрядить обстановку. Да только ноги меня не слушаются. Я застываю на месте, держась за перила, и слушаю.
– Как дела, Бет? – интересуется Динни, и вопрос звучит более весомо, чем должен был бы в нормальной ситуации. Многозначительнее.
– У меня все прекрасно, спасибо, – отвечает Бет; что-то странное слышится мне в ее тоне, но я не могу понять что.
– Только… Эрика сказала, что ты…
– Что про меня сказала Эрика? – резко спрашивает она.
– Что ты была не рада возвращению. Что хотела уехать.
Я не слышу, что говорит на это Бет. Если вообще говорит что-то.
– Можно мне войти? – Судя по голосу, Динни нервничает.
– Нет. Я… Мне кажется, не стоит. Я… сейчас занята, – врет Бет, и я так явственно чувствую, как она напряжена, что у меня даже начинают ныть плечи.
– А… понятно. Ладно, вообще-то, я заскочил поблагодарить Эрику за детские вещи, которые она принесла Хани. Хани даже улыбнулась, когда я их принес, – просто удивительно.
Я улыбаюсь, слыша это, но не уверена, поймет ли Бет, какая это, видимо, редкость – улыбка Хани.
– О… хорошо… я ей передам. Или, если хочешь, позову ее… – чопорно произносит Бет.
– Нет-нет. Не нужно, – торопится Динни, и улыбка снова сползает с моего лица.
Снова молчание. Из открытой двери тянет сквозняком, холодный воздух добирается и до меня.
– Слушай, Бет… Мне нужно поговорить с тобой… о том, что случилось тогда. Есть кое-что, чего ты, по-моему, не поняла…
– Нет! – встревоженно перебивает Бет, повышая голос. – Я не желаю об этом говорить. Все в прошлом.
– Разве? А ты уверена? – мягко возражает он, и я, затаив дыхание, ожидаю ответа Бет.
– Да! О чем ты? Конечно все в прошлом.
– Я хочу сказать, есть вещи, которые трудно выбросить. О которых трудно забыть. Мне, например, трудно…
– Значит, нужно как следует постараться, – ледяным тоном прерывает Бет. – Старайся лучше.
До меня доносится звук шагов по плиткам. Представляю, как Бет разворачивается, пытаясь сбежать.
– Но все не так просто, понимаешь, Бет? – снова обращается к ней Динни, сейчас его голос обретает уверенность. – Раньше мы могли… мы, бывало, говорили обо всем, ты и я.
– Это было слишком давно.
– Знаешь, не надо пытаться, чтобы все было по-твоему, Бет. Не можешь же ты делать вид, будто ничего не произошло, просто умыть руки и откреститься от всего – от меня…
– Я не желаю об этом говорить. – Она чеканит каждое слово ледяным тоном.
– А ты уверена, что у тебя есть выбор? Есть кое-что, о чем тебе обязательно надо узнать. – Динни отвечает не менее твердо.
– Не надо, – молит Бет совсем другим голосом, упавшим, полным страха. – Прошу тебя, не нужно.
Долгая, тягостная пауза. Я не решаюсь перевести дыхание.
– Приятно было повидаться с тобой, Бет, – наконец нарушает молчание Динни, и снова это не кажется обычной, брошенной вскользь, вежливой репликой. – Я уж думал, этого никогда не случится. Ну все, до свидания.
– Нам не нужно было сюда приезжать. Я бы ни за что и не поехала, если бы не…
– И скоро уедешь, да?
– Да. Скоро. После Нового года.
– Так и будешь жить без оглядки назад? – Я так и чувствую горечь этих его слов.
– Да. – Голос Бет уже не так тверд.
От холодного воздуха меня пробирает дрожь, я умираю от желания узнать то, что знают они, вспомнить это.
"Наследие" отзывы
Отзывы читателей о книге "Наследие". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Наследие" друзьям в соцсетях.