– Сама заткнись! Нечего мне указывать, что делать! Я вот скажу бабушке, что ты водишься с погаными бродягами!

– И говори! Мне до этого нет дела! – выкрикнула Бет. Она выпрямилась, вытянулась и дрожала, как натянутая тетива.

– А лучше бы было дело – будешь с ними водиться, сама скоро можешь стать грязной бродяжкой. Да от тебя уже воняет, как от них. И мозгов у тебя кот наплакал, так что с тебя станется… – Генри тяжело дышал после подъема на крутой склон, шея от злости пошла красными пятнами.

Динни буравил его глазами с такой ненавистью, что мне стало страшно. Охваченная тревогой и отчаянием, я подбросила в воздух свой самолетик.

– Смотрите! Смотрите, как далеко полетел! – закричала я, подпрыгивая. Но ни один из них не повернул головы.

– А с тобой что такое? Ты что, говорить еще не научился? Слишком тупой? – издевался Генри над Динни. Тот смотрел на него, стиснув зубы, но не произнес ни слова. Его молчание было вызовом, и Генри снова бросился в атаку. – А я, кстати, только что видел твою мать. Она рылась в помойке, искала что-нибудь вам на ужин.

Динни молча бросился на него. Так стремительно, что я не сразу поняла, заметила движение, только когда он столкнулся с Генри, – и они, сцепившись, покатились по склону вниз.

– Не надо! – крикнула Бет, но я не знаю, к кому из двоих она обращалась.

Сама я окаменела от ужаса. Это совсем не было похоже на школьные потасовки, на дергание за полы куртки. Мне казалось, что они хотят убить друг друга. Я видела оскаленные зубы, кулаки, страшное напряжение мышц.

Потом Генри нанес удачный удар. В буквальном смысле слепая удача, потому что Динни в этот момент вцепился ногтями ему в лицо, так что он зажмурился. Генри махал руками, нанося удары во все стороны, и ему повезло. Кулаком он со всей силы угодил Динни в нос. Динни сел, оглушенный, помотал головой, а в следующий миг из носа хлынула струя алой крови, кровь полилась вниз, закапала с подбородка. Я никогда не видела такой крови. Такой яркой, такой быстрой. Не темные пятна на топоре мясника, к которому мы с мамой ходили за покупками. Динни подставил ладонь под подбородок и собирал в нее кровь, как будто хотел ее так удержать. Ему, наверное, было очень больно.

В глазах у него стояли слезы, потом они потекли по щекам, смешиваясь с кровью. Генри, когда до него дошло, что случилось, победно выпрямился и стоял над Динни, ухмыляясь. Я помню, как торжествующе раздувались его побелевшие ноздри. Помню его восторженный взгляд. Динни посмотрел на него, а я в этот момент посмотрела на Динни. Глаза у него горели так, что мы с Бет не сразу отважились к нему приблизиться.


Канун Нового года пришелся на среду, и я, признаться, воспринимаю ее просто как среду. Ни следа былой радости, предвкушения праздника. Прежде – теперь я могу себе признаться – это всегда был восторг, смешанный с неким благоговейным страхом. Шум и крики, сопровождающие фейерверки над Темзой, и неизбежные мрачные размышления о том, как долго потом будет бушевать толпа на улицах. А сейчас это просто среда, хотя в нее вторгается томительное ожидание некоего рубежа. Бет обещала, что останется до Нового года. До завтра. Пока мне в голову приходит только одно обстоятельство, которое могло бы повлиять на ее решение, заставить ее побыть здесь подольше. Если ей удастся убедить Максвелла и Эдди приедет сюда, чтобы остаться до конца каникул, тогда она передумает.

Конечно, волнует меня и кое-что еще. Я взвинчена, потому что собираюсь вечером сделать одно объявление.

На улице бушует непогода. Я включаю радио, и его звук заглушает завывания ветра. Мне приходится долго убеждать Бет пойти в паб – приходится врать, что это для нее, возможно, последняя встреча с Динни перед отъездом. Изматывающий вой ветра чуть не сводит на нет все мои усилия.

– Волосы подколоть или распустить? – спрашиваю я, когда Бет входит в ванную, и, демонстрируя варианты, сначала собираю свои волосы в узел, потом распускаю по плечам.

Она смотрит оценивающе, склонив голову на плечо.

– Распусти, в конце концов, это просто пивная, – выносит она вердикт.

Я пропускаю волосы сквозь пальцы.

– Ага, я и идти собираюсь в простых джинсах, – киваю я.

Подойдя ко мне сзади, Бет нагибается и, положив подбородок мне на плечо, заглядывает в зеркало. Видит ли она? Замечает ли, какое у нее худое по сравнению с моим лицо – кости, обтянутые кожей? А кожа кажется слишком уж тонкой, слишком бледной.

– Я понимаю, что это новогодний вечер. Но просто… мне просто не очень хочется куда-то выходить из дома. Мы совсем не знакомы с этими людьми… – начинает Бет, отходя от меня.

– Я уже начала знакомиться… И ты узнаешь, если будешь почаще выходить. Ну, пожалуйста, прошу тебя, Бет. Нельзя же все время сидеть одной. И уж точно не сегодня.

– А почему тебе вообще так хочется проводить с ним время? Просто одержимость какая-то. Что в этом хорошего? Мы с ним совсем чужие! Мы ведем абсолютно разную жизнь! Скоро мы уедем отсюда и, может быть, вообще никогда больше не увидимся. – Бет нервно ходит у меня за спиной, взад и вперед.

– Это не одержимость, – шепчу я, нанося на веки серебристые тени и разглядывая результат в зеркало. – Это Динни. Он, можно сказать, самое главное действующее лицо всего нашего детства… Вот что я предлагаю! – Я поворачиваюсь к сестре, ловлю ее взгляд. – Давай не будем даже думать про все это хотя бы сегодня вечером, ладно? Просто посидим, выпьем за Новый год, повеселимся, да?

Я беру ее за плечи и чуть встряхиваю. Бет делает глубокий вдох и задерживает дыхание.

– Ладно. Ты права. Прости, – уступает она. В ее голосе слышится облегчение, на лице даже появляется улыбка.

– Вот так-то лучше. А теперь иди и налей нам с тобой виски. Много виски, – командую я.

– Ну наконец-то, – комментирует Бет, когда я вхожу в кухню.

– Это нас немного взбодрит и создаст праздничное настроение, – улыбаюсь я и беру стакан из ее рук. Мы чокаемся и выпиваем. Улыбка Бет выглядит несколько натянутой, но видно, что она старается. – Что вы решили с Максвеллом? Эдди приедет сюда?

– Что, сюда? Нет, – отвечает она. – Я хотела, чтобы он приехал и провел последнюю неделю каникул со мной, дома. Но Макс говорит… что им нужно съездить к его родителям… Я не знаю… – Бет вздыхает. – Мне постоянно приходится сражаться за то, чтобы залучить его к себе.

– Ну, зато он был у нас на Рождество… – Я разочарована. Мне ничем ее здесь не удержать. Я мучаюсь, пытаясь изобрести что-то, выдумать предлог, чтобы задержать Бет хоть ненадолго. Я еще не закончила, мне нужно еще время. Меня охватывает паника.

– Всего несколько дней из целого месяца каникул! Не больно-то честно.

– Зато дни самые важные, – возражаю я, голос звучит резко. Я потеряла нить разговора. Мне нужно было бы настаивать, уговаривать ее снова привезти Эдди сюда – здесь у него новый дружок, Гарри.

Бет отпивает виски. Я вижу, как пульсирует ее горло, когда она глотает.

– Да, все понятно. Просто я… ужасно скучаю по нему, Рик. Я вообще не представляю, куда мне себя девать, когда не нужно заботиться о нем, – с отчаянием признается Бет.

– Что значит куда девать – ты мать, его мать, независимо от того, рядом он с тобой, в соседней комнате, или нет. И еще ты моя старшая сестра. А сейчас, и это самое важное, твоя задача – догнать меня и допить виски, потому что мне нужна компания, я не намерена в одиночку мучиться головной болью наутро после встречи Нового года, – шучу я.

– Ну, тогда до дна. – Бет решительно опрокидывает стакан, глотает виски, что-то бессвязно бормочет и хохочет.

– Ну вот, это мне больше нравится! – смеюсь и я.

На улице промозгло. Холод пробирается под одежду, несмотря на виски, глаза слезятся от ветра, губы трескаются. Сжав зубы, мы почти бежим, пригнувшись, наплевав на изящество. Неослабевающий ветер гонит обрывки облаков по чернильно-черному небу. Во всем поселке горят огни, разгоняя ночной мрак и одиночество. Я тяну на себя дверь, и на нас выплескиваются волны горячего воздуха и веселья, подстегнутого «Белой лошадью»[21]. Внутри тесно, тепло. Мы вдыхаем чужое дыхание, плывем сквозь тяжелый запах алкоголя и тел. Голоса громкие, близкие. Я уверена, что внутренняя тишина Бет с радостью подчинится этому шуму. Я прокладываю путь через бар, высматриваю в толпе Патрика или Динни, хоть кого-нибудь знакомого. Замечаю наконец дреды Гарри, в укромном закутке в дальней части паба. Беру два виски, воду, поворачиваю голову и кивком приглашаю Бет за собой.

– Привет! – воплю я, первой подходя к столу.

Я узнаю некоторые лица – это люди, которые были на вечеринке в канун Рождества, и другие, кого я встречала в разные дни в лагере. Дениз, Сара и Кип. Динни и Патрик, разумеется. Патрик улыбается до ушей, улыбается и Динни, широко открыв глаза от удивления и радости при виде меня. В следующее мгновение мне кажется, что он улыбался Бет, а не мне, но уверенности нет.

– А вот и хозяйки поместья! Присоединяйтесь к нам, леди! – зовет Патрик, радушно взмахивая рукой над головами. Он разрумянился, глаза блестят.

Гарри хлопает меня по руке, и я, повинуясь порыву, обнимаю его и целую в щеку, наткнувшись на щеточку усов. Динни смотрит вытаращив глаза. Поднимается суматоха, все теснятся на подковообразной скамейке, освобождая место для меня и Бет на другом конце.

– Я, оказывается, здесь никогда не была, – кричу я. – В последний раз, когда мы сюда приезжали, были еще слишком малы!

– Это преступление! Ну, раз вы теперь местные жительницы, пора познакомиться с заведением. Ваше здоровье! – говорит Патрик, и мы сдвигаем стаканы. Холодная жидкость выплескивается через край, попадает на тыльную сторону ладони Динни.

– Извини. – Я смущена, а он пожимает плечом:

– Да ничего. – Динни слизывает виски с кожи, морщится: – Не понимаю, как ты только пьешь эту отраву.

– Четыре глотка… ну, или пять… и привыкаешь, – отвечаю я игриво. – Ну что, ты привыкаешь к роли дяди?

– Нет! Все никак не могу поверить, что у Хани ребенок – она же секунд пять назад сама была ребенком. – Динни, усмехнувшись, качает головой.

– Извлеки максимум удовольствия, пока она еще маленькая, – советует Бет, без особого успеха стараясь перекрыть шум голосов. – Они так быстро растут! Невозможно поверить, до чего быстро! – делает она еще одну попытку, на этот раз погромче.

– Ну, я-то действительно получаю максимум удовольствия! Развлекаюсь с малышкой, а потом отдаю, если навоняет или начинает выть, – ухмыляется Динни.

– Потому-то мне всегда так нравилось быть тетей, – подхватываю я, улыбаясь Бет.

И мы болтаем дальше в том же духе. Сидим себе и болтаем как добрые соседи, как приятели. Я стараюсь не задумываться об этом, не думать, как это чудесно, чтобы не разрушить очарование.

– Как продвигается твое семейное расследование? – спрашивает меня Динни позже, когда мне становится тепло, а лицо слегка немеет.

Я таращусь на него.

– Ты имеешь в виду нашу семейную историю? – переспрашиваю я.

– Нашу? Что ты имеешь в виду?

– Ну, дело в том, что я выяснила, что мы, собственно говоря, родственники. – И я широко улыбаюсь.

Бет хмурится, а Динни глядит недоуменно.

– Рик, о чем ты говоришь? – спрашивает Бет.

– Довольно дальние, троюродные, по прабабке. Серьезно! – добавляю я, заметив недоверчивые, скептические взгляды со всех сторон.

– Что ж, тогда послушаем, – весело говорит Патрик, складывая руки на груди.

– Вот. Мы знаем, что у Кэролайн был ребенок, мальчик, еще до того, как она вышла замуж за лорда Кэлкотта в девятьсот четвертом году. Имеется фотография, и она до конца жизни хранила детское зубное кольцо…

– Ребенок, мальчик, который, скорее всего, так и не перебрался с ней через океан, – перебивает меня Бет, – иначе ей не удалось бы повторно выйти замуж в качестве девицы, а мы знаем, что так и было.

– Погоди… послушай меня. В доме я обнаружила комплект старинных наволочек, в котором одна отсутствует – наволочка с вышитыми на ней цветами, желтыми болотными флагами. Теперь вспомни, Динни, твой дедушка сам рассказывал нам о том, почему у него такое прозвище, а мама твоя мне на днях эту историю напомнила. Но только за долгие годы кто-то перепутал детали. Мо сказала, что Флага нашли на поляне с цветами, поэтому он и получил свое странное имя. Здесь, в Бэрроу-Стортоне, леса растут на склонах, почвы тут сухие, не заболоченные, и здесь вряд ли растут болотные флаги. Я уверена… уверена, я совершенно ясно помню, дедушка Флаг сам мне говорил, что его нашли завернутым в одеяльце с желтыми цветами. Это наверняка была наволочка – обязана быть!

Я настаиваю, кипячусь, потому что Патрик издевательски хмыкает, а Динни смотрит еще более недоверчиво.

– А сегодня я познакомилась с Джорджем Хетэуэем…

– Это какой, не тот, что держал гараж на шоссе? – уточняет Патрик.