– Извольте подождать, – произнесла нараспев экономка и неторопливо пошла прочь по коридору.

Кэролайн застыла на месте, будто окаменела. В голове ни одной мысли. Ничего, кроме гулкого эха, – пустое пространство, не голова, а скорлупа расколотого и съеденного ореха. О Корин! Громом раскатилось в пустоте его имя. Покачнувшись, Кэролайн тряхнула головой, и пустота вернулась.

Батильда еще больше растолстела, а волосы на висках совсем побелели, но, если не считать этого, прошедшие два года ее мало изменили. Удобно расположившись на парчовой кушетке с чашечкой чая в руке, она долго изумленно разглядывала племянницу.

– Боже милосердный, Кэролайн! Я бы тебя нипочем не узнала, если бы ты пожаловала без доклада! – воскликнула она наконец, подняв брови, с присущей ей и с детства памятной Кэролайн сдержанностью.

– Тетя Батильда, – тихо и безжизненно поприветствовала ее Кэролайн.

– Волосы у тебя в полнейшем беспорядке. А этот загар! Просто ужасен. Он тебе совершенно не к лицу.

Кэролайн выслушала замечания не моргнув глазом и не произнесла ни слова, пока Батильда пила чай. Она прислушивалась к биению своего сердца – удары были медленными и сильными, в точности как тогда, когда Корина принесли с охоты на койотов. Сейчас перед ней была смерть иного рода, но все же смерть.

– Итак, чему же я обязана такой честью? А где же твой муженек? Неужели отпустил тебя за море одну, а сам остался пасти коров?

– Корин умер. – В первый раз она произнесла это вслух. В первый раз ей пришлось это сказать. К глазам подступили слезы.

Батильда какое-то время осознавала услышанное, затем тон ее смягчился.

– Подойди и сядь со мной, дитя. Я велю подать тебе чаю, – распорядилась она уже далеко не так сурово.

Батильда не мешкая взяла в свои руки устройство дел Кэролайн. Ей явно нравилось заниматься этим теперь, когда бывшая бунтарка, усмиренная и надломленная, безропотно подчинялась ей во всем. В тот же день Кэролайн съездила в отель за своими пожитками и заняла свободную спальню в светло-сером доме с нарядной красной дверью. Она была представлена владелице дома, свойственнице Батильды, миссис Дэлглиш, худой и высохшей, с тонкими губами и придирчивым взглядом.

– Где Сара? – с надеждой осведомилась Кэролайн.

Батильда лишь крякнула недовольно:

– Дура девчонка, выскочила за бакалейщика. Она уволилась еще в прошлом году.

Сердце Кэролайн сжалось еще сильнее.

– Они полюбили друг друга? – с легкой завистью поинтересовалась она. – Она счастлива?

– Не знаю и знать не хочу. Поговорим-ка лучше о деле, – отрезала тетка.

Батильда отвезла Кэролайн в банк и помогла перевести родительские деньги из нью-йоркского банка на английский счет. Она возила Кэролайн по магазинам и лавкам, поверив в историю о погибшей на ранчо старой одежде. В парикмахерском салоне, куда отвели Кэролайн, секущиеся кончики ее волос были подстрижены, разлохмаченные выцветшие пряди укрощены и тщательно завиты. В аптеке тетушкой был заказан крем «Сульфолин», довольно едкий, его накладывали Кэролайн на лицо и втирали в руки для отбеливания загорелой кожи. Были подстрижены и приведены в порядок ногти на руках и ногах, пемза помогла вывести мозоли. И – впервые за многие месяцы – тоненькую талию Кэролайн снова туго затянули в корсет.

– Какая же ты худышка, это уж чересчур, – оценивающе взглянула Батильда на плоды своих трудов. – Что там, в прерии, не было еды? – Кэролайн собралась было ответить, но Батильда продолжала: – Ну что ж, теперь ты почти готова для выхода в свет. Тебе нужно думать о повторном замужестве, разумеется. Двух вдов в этом доме и так более чем достаточно. Есть у меня на примете один джентльмен, и сейчас он как раз в городе, присматривается к девушкам на выданье. Барон, изволите ли видеть, славное имя, большое поместье, но маловато денег и нуждается в наследнике. С ним ты станешь леди, благородной дамой, – недурно для жены фермера, и это всего за несколько месяцев! Какая честь! – воскликнула Батильда, взяв Кэролайн за плечи и слегка распрямив их. – Учти, впрочем, хоть сам он и много старше тебя, известно, что ему нравятся свеженькие юные штучки… а не измученные вдовушки заокеанских скотников. Лучше будет, если не станешь даже упоминать о своем несчастном первом замужестве. Можешь ты пойти на это? Нет, надеюсь, обстоятельств, свидетельствующих об обратном? Ничего такого, о чем ты мне не рассказала? – наседала она, сверля племянницу суровыми голубыми глазами.

Кэролайн набрала полную грудь воздуха. Слова рвались наружу, сердце вновь учащенно забилось. Однако она задумалась: стоит признаться, что привезла с собой ребенка, – и вся та новая жизнь, которую созидает для нее Батильда, рухнет в одночасье, растает как мираж, а она останется навек в теперешнем мучительном положении, не имея надежды на сколько-нибудь сносное будущее. Ей придется навсегда остаться с Батильдой или жить в одиночестве. И то и другое казалось ей невыносимым. До боли прикусив язык, чтобы не проговориться, она помотала головой. Но когда она с трудом стащила обручальное кольцо с левой руки, на пальце осталась четкая белая полоска. Кэролайн зажала кольцо в кулак и позднее засунула его за шелковую подкладку своего бювара, рядом с их с Уильямом фотографией.

Белая полоса вскоре выцвела под шелковыми и замшевыми перчатками и стала совсем невидимой. На приеме, который Батильда устроила на следующей неделе, Кэролайн познакомилась с лордом Кэлкоттом. Она была тиха, покорна и не проронила почти ни слова в то время, как он что-то рассказывал, и они танцевали, и в его глазах, когда он глядел на нее, пылал огонь, оставивший ее холодной. Он был изящно сложен, невысок, на вид лет сорока пяти и слегка прихрамывал. В темных его волосах и усах уже виднелась проседь, ногти были аккуратно подстрижены. На шелковых платьях Кэролайн оставались влажные следы от его рук, когда он, держа за талию, вел ее в вальсе. Они встретились еще дважды, на балу и званом ужине, в залах, жарко натопленных по случаю промозглой осени. Танцуя, он задавал вопросы о ее семье, любимых занятиях, интересовался, нравятся ли ей Лондон и английская кухня. Позднее, беседуя с Батильдой, он расспрашивал о характере Кэролайн, причинах ее молчаливости и о ее состоянии. После очередного такого вечера она приняла его предложение руки и сердца, обозначив согласие кивком и улыбкой, мимолетной, как луч солнца зимой. Лорд Кэлкотт доставил ее в Найтбридж в маленькой черной карете, запряженной четверкой. Целуя на прощание, он скользнул от щеки к ее губам, руки его дрожали от вожделения.

– Прелестная моя девочка, – хрипло шептал он, задирая ей юбку и, опустившись на колени, раздвинул ей ноги и вошел в нее так резко и грубо, что она, потрясенная, лишь сдавленно ахнула.

Видишь? – мысленно воззвала она к Корину, где бы он ни находился сейчас. Видишь, что со мной случилось из-за того, что ты оставил меня?


Рождество 1904 года Кэролайн провела с Батильдой и миссис Дэлглиш, а свадьбу с лордом Кэлкоттом назначили на конец февраля следующего года. Об их помолвке было объявлено в должное время, и фотография счастливой пары на балу в честь этого события появилась в «Болтуне»[22].

День свадьбы неуклонно приближался, когда Кэролайн почувствовала, что полнеет и во рту появился медный привкус, а тошнота по утрам заставляла ее с тоской вспоминать о крепком ковбойском кофе, который Батильда и ее свойственница не держали в доме, считая его слишком вульгарным напитком. Тетушка зорко наблюдала за всеми этими изменениями.

– Похоже, со свадьбой мы едва поспеваем, – прокудахтала Батильда как-то утром, когда Кэролайн лежала в постели, жалуясь на головокружение и слабость, не позволявшие ей подняться.

Когда Кэролайн начала наконец догадываться о природе происходящего с ней, она была потрясена.

– Но… но я же… – Вот и все, что ей удалось выдавить в ответ тетке, которая лишь подняла бровь и велела подать Кэролайн крепкого бульона, на который та смотреть не могла без содрогания.

Затем Кэролайн оставили в покое, и она пролежала несколько часов и думала, думала, пыталась гнать от себя догадки и выводы, неизбежно вытекающие из ее беременности. Ведь она оставалась такой же худой и слабой, какой была в прерии, если не слабее, и такой же или скорее даже более несчастной. Единственное, что переменилось, это мужчина, с которым она делила ложе.


Стортон-Мэнор не понравился Кэролайн. Огромный дом показался ей величественным, но лишенным изящества; окна – чересчур грубыми, чтобы быть красивыми; серый камень – слишком темным и оттого неприветливым. Ведущая к входу аллея сплошь поросла одуванчиками и пыреем, на парадной двери облупилась краска, дымовые трубы полуразвалились. Ее деньги здесь необходимы и долгожданны, поняла Кэролайн. Прислуга встретила ее, вытянувшись в струнку, словно стараясь отвлечь ее внимание от того, насколько обветшал дом. Экономка, дворецкий, повар, горничная, судомойка, конюх. Кэролайн спустилась по ступенькам кареты и подавила слезы, подступившие к горлу, едва она вспомнила смущенных работников на ранчо, собравшихся поприветствовать ее в доме первого мужа. А ты их бросила, обвинила она себя. Просто бросила и сбежала, не сказав ни слова. Она улыбалась и кивала, пока Генри представлял их, а они почтительно приседали перед ней или склонялись в полупоклоне, приглушенно произнося ее имя – леди Кэлкотт. Она же цеплялась за свое настоящее, истинное имя Кэролайн Мэсси, и постаралась понадежнее спрятать его в своем сердце.

Со временем, совершая прогулки по обширному поместью, Кэролайн почувствовала некоторое облегчение. Взметенные бурей частички души потихоньку оседали, возвращались на место. В английском сельском воздухе была какая-то сладость, какая-то мягкая свежесть, даже в самом конце зимы. Ей было покойно здесь, вдали от городской суеты, лошадей, экипажей и толпы, от бескрайности прерий, воя койотов и однообразного горизонта. Здесь не было ни слишком жарко, ни слишком холодно. Сквозь голые ветви окружавших дом деревьев она видела крыши деревенских домов и вьющиеся над трубами дымки. Ей становилось легче при мысли, что совсем рядом есть кто-то живой, есть люди, до которых рукой подать. На дальнем краю лужайки появилась полоска ярко-желтых одуванчиков, и Кэролайн неспешно бродила между ними, приминая цветы подолом платья и глядя, как они вновь распрямляются. Она размышляла о своей внутренней опустошенности, этом странном чувстве, избавиться от которого по-прежнему не могла, но позволяла себе подумать, поверить на миг, что теперь она в безопасности и сумеет все выдержать.


Генри Кэлкотт был сластолюбцем и в первые несколько недель их брачной жизни каждую ночь мучил Кэролайн своими супружескими посягательствами. Она была пассивна и отворачивала от мужа лицо, удивляясь, насколько иначе воспринимаются занятия любовью, если рядом человек, к которому не испытываешь никаких чувств. Мысли и чувства Кэролайн нисколько не были затронуты страстью, и она вполне отстраненно отмечала чмокающие звуки, возникающие при соприкосновении их влажных тел, не совсем приятные запахи плоти, то, как задыхался ее муж и как косили его глаза, когда приближалась кульминация. Она старалась сохранять безучастное выражение лица и не показывать, как все это ей противно.

В Стортон-Мэнор прибыли рабочие, занялись уборкой в саду и парке, в доме начались ремонтные работы, и внутри, и снаружи.

– Ты не будешь возражать, если я съезжу в город? Рабочие тебе не помешают? – обратился Генри к Кэролайн за завтраком, спустя три недели после ее переезда в поместье.

– Разумеется, они мне не помешают, – безучастно ответила она.

– Если ты предпочитаешь поехать в город со мной…

– Нет-нет, поезжайте. Я предпочла бы остаться и лучше ознакомиться с… с домом и…

– Прекрасно, прекрасно. Меня не будет всего неделю. Кое-какие неотложные дела требуют моего присутствия, – улыбнулся Генри, возвращаясь к утренним газетам.

Кэролайн отвернулась и стала смотреть в окно на пасмурный день. Неотложные дела, повторила она мысленно. На одном из балов в Лондоне девушка с тонким личиком и очень светлыми волосами шепнула ей, что Генри Кэлкотт страстно любит покер, несмотря на то что почти всегда проигрывает. Кэролайн не возражала против его увлечения, ее устраивали эти регулярные – раз в несколько недель – отлучки в Лондон, что позволяло ей побыть одной.

На следующий день после отъезда Генри пошел проливной дождь, вода стояла стеной. Из окна сквозь залитое стекло были видны лишь неясные серые, зеленоватые и бурые пятна – размытый сельский пейзаж. Кэролайн устроилась в гостиной у камина с нашумевшим романом Элинор Глин[23]. Ее глаза скользили по строчкам, а мысли были сосредоточены на ребенке внутри нее – почему ей никак не удается понять своего отношения к нему, когда лучше сообщить Генри и почему она до сих пор еще этого не сделала? Ответ на последний вопрос она уже знала: потому что было невыносимо больно обрадовать Генри Кэлкотта новостью, которой она столько лет безуспешно надеялась обрадовать Корина. Раздумья были прерваны тихим стуком, вошла горничная, робкая девушка по имени Эстель.