— Слава Богу! Вы спасены! — воскликнул Том, кинулся к пылающему дому и исчез внутри.

В это время к м-с Грегори подбежал генерал.

— Успокойтесь! Пламя распространилось только по одной части дома. Мы еще можем спасти коттедж. Но как все это случилось?

— Я одна во Всем виновата: оставила на окне в передней зажженную свечку, и от нее загорелись занавески.

— Драпировки горят, как спички, об этом я сто раз говорил вам. Вот моя жена с Грэс. Так как, по счастливым обстоятельствам, вы здравы и невредимы, то идите скорее с ними к нам. Я позабочусь о Томе.

— Пойдемте, милая м-с Грегори! — настаивала Грэс.

В сад со всех сторон на помощь сбегались люди, подъехали брандмейстеры и полиция.

— Я не уйду отсюда до тех пор, пока не увижу сына в безопасности.

— Ну вот! — сказал генерал. — Посмотрите, вон он идет.

У Тома в руках был фонарь, освещавший бледное лицо. Юноша подошел и взял генерала за плечо.

— Украдены! — резко сказал он.

— Что? деньги? брильянты? Леди Эльтон, ради Бога, уведите м-с Грегори! Том, скажите-ка нам поясней, что случилось.

— Мое бюро взломано, и бумаги… мои драгоценные бумаги похищены.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно. Ящик раскрыт и пуст.

— Взяли ли еще что-нибудь?

— Ничего. Лежавший на столе билет в сто ливров не тронут.

— Что это за бумаги?

— Я не знаю. Это еще ужаснее. М-р Черри мне их передал как последние наставления раджи, и я их должен был прочесть сегодня вечером. Но мы теряем время. Я подозреваю, что кража и поджог — дело одних рук.

— Невозможно! Я знаю, как начался пожар.

— Вы?

— Мой милый! Нельзя ли без мелодрам? Вы, пожалуй, станете и меня обвинять теперь в краже ваших бумаг. Откровенно говоря, произвела пожар ваша бедная мать свечкой, от которой загорелись кисейные занавески.

— Где моя мать?

— У меня, и она останется там некоторое время. Я не допущу, чтобы вы задали ей сегодня хоть один вопрос.

Они оказались посреди толпы. Пожарные трубы действовали, и огонь уже утихал. По просьбе генерала полиция осталась охранять выходы из коттеджа. Том, чью комнату не тронул огонь, хотел переночевать там. Оставшись один в темноте, он бросился на кровать и, прислушавшись к звуку удаляющихся шагов, заснул.

Первая мысль юноши после пробуждения была о бумагах. Думая, что ошибся, молодой человек перерыл всю комнату и, то надеясь, то отчаиваясь, наконец окончательно убедился в пропаже документов.

Том расспросил прислугу, приводившую в порядок уцелевшую в пожаре часть дома, не видел ли кто вечером поблизости незнакомцев, и, получив отрицательный ответ, отправился к Эльтонам.

Генерал, по обыкновению, пил чай в саду, под белым зонтиком, который держала служанка-индуска.

— Нашли вы свои бумаги?

— Нет, генерал.

— Вы говорите, что они важные? Как это Черри выпустил из рук такие документы?

— Они были адресованы лично мне… Это завещание человека, обогатившего меня. Я надеялся найти в них его последнюю волю, наставления.

— То есть, — сказал генерал, — они имели значение только для вас. Успокойтесь, они найдутся.

В это время вошла Грэс и сказала, что м-с Грегори хочет видеть сына.

— Мама вам советует ничего ей не говорить. Ее нервы в высшей степени напряжены, — сказала девушка, направляясь к дому.

Том нашел мать в постели, укутанную кашемировой шалью леди Эльтон. Женщина казалась спокойной. Только лицо было краснее, чем обычно, и глаза блестели.

— Я расскажу тебе, как все это случилось, — быстро сказала она, после того как Том поцеловал ее. — Проходя через переднюю, я услышала голоса, думая, что мимо идет Грэс в светлом платье, оставила горящую свечку на подоконнике и отправилась в свою комнату. У меня что-то закружилась голова, я прилегла и задремала, очнулась только от криков: «Пожар!». Слава богу, все обошлось довольно благополучно. Подумай, что бы нам пришлось испытать, если бы это случилось на прошлой неделе.

— Я бы желал этого, — у меня по крайней мере не пропали бы бумаги.

— Твои бумаги? — спросила мать дрожащим голосом. — Они сгорели, Том?

— В другой раз скажете, — вмешалась леди Эльтон.

— Не волнуйте ее, — прибавила Грэс.

Щеки м-с Грегори сделались багровыми, она впилась взглядом в сына.

— Очевидно, они сгорели, — в беспокойстве сказал Том, наклоняясь к матери. — Не волнуйтесь так, мама, иначе заболеете.

— Ах, нет! Теперь все хорошо.

Лихорадочное возбуждение женщины вдруг улеглось. Она, улыбаясь, откинулась на подушки. Том ушел, не беспокоясь о состоянии матери, но совершенно не зная, что думать об исчезновении бумаг.

VII. Дневник наследника

Биограф Томаса Грегори чувствовал большое затруднение, поскольку данные, которые легли в основу рассказа об этих удивительных и истинных происшествиях, весьма неполны и сбивчивы. Современники Тома из Сёрбиюуна вспоминали, что он старался найти пропавшие бумаги, но, потерпев неудачу, впал в апатию, из которой м-с Грегори пыталась вывести сына, предложив жениться. Ей это не удалось, и наконец, к отчаянию родительницы, юноша решился отправиться в Индию. Одно достоверно, что первой заботой Тома было окружить мать роскошью, которую можно купить за деньги. Он выстроил для нее хорошенький домик по собственноручно начерченному плану, купил экипаж и лошадей и, что было еще важнее для вдовы, дал возможность быть полезной друзьям и делать, не стесняясь, много добра. М-с Грегори чувствовала бы себя вполне счастливой, если бы не оригинальность сына, принимавшая все больший размах. До сих пор в Сёрбитоуне рассказывают о его причудах и блестящем, истинно княжеском празднике, данном на Темзе накануне отъезда.

Случайно в руки автора этого повествования попал дневник Тома, в котором, хоть и с перерывами, описаны главные события его жизни на протяжении нескольких лет. Отрывки из дневника будут лучшим предисловием к драматическим событиям пребывания м-ра Грегори в Индии.


На борту Патагонии, сентябрь, 1856


«Я последую совету и стану записывать все случающееся со мной, некоторые странные мысли и противоречивые побуждения временами тревожат меня. Со дня перемены в моем положении три месяца назад смутные ощущения постоянно сменяют друг друга, не позволяя собраться с мыслями.

Я вступаю во владение наследством раджи гумилькундского. Быть может, люди, знавшие его лично, сообщат мне что-либо о его взглядах и планах. Готовясь к этому, я изучаю восточные языки и — стараюсь побороть темную индийскую философию и религию. Теперь цель моей жизни — исполнение долга.

Перед отъездом я виделся с м-ром Черри. Он дал мне несколько советов по поводу отношений с вице-губернатором, начертил маршрут и назвал главных друзей и союзников раджи».

«Мне посчастливилось встретиться на корабле с человеком, который может помочь мне при изучении санскрита. Это чистокровный индус, Чундер-Синг, высокий красивый мужчина, спокойное достоинство и прекрасные манеры которого производят сильное впечатление. Он внимательно вглядывался в меня. Я узнал, что Чундер-Синг объясняется по-английски, и у нас завязалась продолжительная беседа. Капитан говорит, что индус небогат и с удовольствием станет давать мне уроки.

Мы в Бискайской бухте. В сильную качку на палубе остались только я да Чундер-Синг. Индус нравится мне и интересует меня все больше и больше. Это не может быть простой учитель языков: из разговора видно, что он занимает важное положение и знаком с высокопоставленными людьми. Я чувствую, что он принимает во мне участие большее, чем могло бы следовать из наших отношений».

«Я не настолько поглощен занятиями, чтобы оставаться равнодушным к окружающим. Мне очень нравится м-с Листер — очаровательная ирландка, направляющаяся к мужу-офицеру в Индию. Хоть и жизнь этой женщины омрачена расставанием с горячо любимыми детьми, которых пришлось оставить в Англии, она не поддается грусти и посвящает время заботам о других пассажирах. Так как молодая леди путешествует одна, то мне удалось оказать ей несколько услуг, а в Гибралтаре, где мы простояли день, я сопровождал ее в поездке на берег. У нас даже нашлись общие знакомые. Они хорошо знали леди Уинтер и даже встречались этим летом с матушкой. М-с Листер сообщила мне новость, поразившую меня более, чем я ожидал. Вивиан Лей, царица моего водяного праздника, вышла замуж за капитана Донкастера, невестой которого была уже больше года. Свадьба Состоялась совершенно неожиданно, накануне моего отъезда, и скоро молодые отправляются в Индию…»

Мы простояли две ночи и день в Мальте, где ходили по магазинам, накупили все для маскарада, устраиваемого м-с Листер. Во время праздника каждый должен в речи и манерах оставаться верен своему костюму. Церемониймейстером избрали помощника капитана: он единственный человек, знающий поименно всех участников маскарада. Капитан и одна из дам должны были выбрать лучшую маску…

Маскарад состоялся сегодня вечером. Я решил замаскироваться знатным индусом. Чундер-Синг любезно вызвался помочь. У него в сундуке оказался костюм раджи, украшенный драгоценными камнями. Индус одел меня, выкрасил мое лицо и руки в светло-коричневый цвет, а волосы и брови в более темный и обернул вокруг головы великолепный тюрбан. После этого дал наставление о манере держаться и научил нескольким фразам. Мало-помалу эта шутка начала производить на меня необъяснимое впечатление. Я как будто переродился, но счел бы все игрой воображения, если бы не Чундер-Синг. Сначала он словно оцепенел, но затем вдруг быстро приблизился, сияющий радостью, и, обняв меня, проговорил:

— Брат мой!

Я отступил на шаг и хотел положить конец комедии, но когда мой учитель ушел, упрекнул себя в слабости. Я — преемник и наследник раджи. Тем лучше, если мне удастся войти в роль. Вечером, послав за Чундер-Сингом, я попросил извинения за резкость и сказал, что готов надеть костюм. Когда я вышел из каюты, все уже были в сборе. Меня представили под громким индийским титулом молодой девушке, распоряжавшейся на празднике в роли Британии. Почтительно и серьезно поклонившись ей, я отошел. М-с Листер, в костюме цыганки, отделилась от группы молодежи, которой гадала. Я подозревал, что она надеялась найти в богатом индусе своего друга Тома, но, посмотрев несколько секунд на мою невозмутимую физиономию, покраснела от нетерпения и отвернулась. Помощник капитана, знавший, что раджа именно я, казался еще больше изумленным. После ужина капитан провозгласил первую награду. Я услышал свое имя, но не отозвался сразу. Раздались иронические восклицания и смех. Наконец, побуждаемый Чундер-Сингом, я будто очнулся от забытья и отвечал на поздравления.

— Он, кажется, сам не верит, что опять стал м-ром Грегори, — холодно заметила м-с Листер.

Я боюсь, она никогда не простит мне, что я обманул ее проницательность…

Мне и в голову не приходило, какие последствия мог иметь маскарад. Все мой друзья с Патагонии относятся ко мне холодно. Я спросил м-с Листер, когда буду прощен. Она раздраженно ответила, что не понимает меня.

Что значит все это? Неужели подруга-ирландка, как и все другие, действительно думает, что я замаскированный азиат? Это невозможно: ведь она знает все, что меня касается…»

«Неделя прошла в переездах. Высадившись в Александрии, мы сутки ехали по Нилу, ночь пробыли в Капро и наконец на верблюдах пересекли пустыню до Суэца, где снова сели на корабль. Теперь мы плывем по Красному морю. Мои мысли поглощены тем, что сообщил Чундер-Синг.

Я угадал: он приезжал в Англию ради меня. Раджа, ближайшим другом которого был Чундер-Синг, приказал ему незаметно сблизиться со мной. В Бомбее меня ждут его слуги и верные друзья, готовые повиноваться мне. Я в смятении: с одной стороны, доволен и благодарен, с другой — словно ощущаю боязнь, будто новой жизни суждено охватить меня всецело и я уже не буду знать прежних мирных и простых радостей».

«Теперь у меня новый друг — девочка семи лет, но на вид еще моложе. У нее нежное, прелестное личико, белокурые шелковистые волосы и серые, замечательно задумчивые глаза. Она такая маленькая, слабенькая, воздушная и бегает по палубе в красненьких башмачках, как у маленькой феи. У ее матери, болезненной, слабой женщины, не хватило силы воли, чтобы оставить девочку в Европе. Мать очень довольна ее новой причудой, а Аглая не отходит от меня. Прелестный ребенок вовсе меня не стесняет. Он появляется в моей каюте и исчезает, как луч солнца; серьезно присутствует при уроках Чундер-Синга и иногда засыпает, положив ручки в мою руку и склонившись головкой на мое плечо.

— Я люблю вас! — шептала она сегодня в полудремоте. — Не уходите от меня… никогда!