Каждый вечер звонил телефон. Сначала три звонка... потом два — и тогда уже можно было брать трубку, чтобы услышать знакомый голос:

— Ну как ты там, милая?

И начинался разговор — главное событие дня...

— ...Я уже в Цюрихе. Побывал около твоего дома, даже посидел на той самой скамейке, помнишь?

Листок подорожника, прилепленный на колено — вот как это когда-то начиналось...

— Помню.

— Нашел адрес Робера, завтра попытаюсь с ним поговорить...

Вот и все... Теперь остается только ждать завтрашнего звонка. Потому что если телефон не зазвонит — значит, у Теда неприятности, тогда нужно дождаться полуночи и открыть конверт с инструкциями, специально оставленный на этот случай.

А пока можно радоваться, что все в порядке — и вспоминать...

Даже не верится, что он так далеко — ведь совсем недавно, прошлой ночью, они еще были вместе... Даже сейчас, наедине с самой собой, Рене покраснела, вспомнив то прекрасно-бесстыдное, что он делал с ней. Нет, ну она не совсем уж наивная девочка — и книги читала, и фильмы видела... и никогда не думала, что так бывает на самом деле!

Когда его губы поползли по ее телу — ниже, ниже... — Рене не сразу поняла, что он собирается делать. Потом поняла, и на миг стало невыносимо стыдно, захотелось попросить, чтобы он такого не делал, не надо, зачем?! А потом стыда не осталось, не осталось вообще ничего, кроме наслаждения, жаркого и нестерпимого, заполнившего беспомощное тело.

Оно выворачивалось и выгибалось, подаваясь навстречу его горячему рту, и дернувшиеся, чтобы оттолкнуть, руки вцепились ему в волосы — притягивая, прижимая теснее — и крик, рвущийся из горла, был лишь слабым отголоском того, что горело и взрывалось внутри...

Когда она очнулась с бешено бьющимся сердцем и ничего не видящими, полными слез глазами, Тед все еще лежал внизу, между ее ног, задрав голову и пристроившись щекой на бедре. Даже сквозь слезы Рене увидела, что он улыбается — и, встретив ее взгляд, протянул:

— Понравилось... — не спрашивал — просто радовался.

 И от этой его радости последние остатки стыда куда-то исчезли, и не стыдно стало даже спросить:

— А если бы я так сделала, тебе тоже было бы приятно?

Он молча кивнул, но она не решилась... и сейчас немного жалела об этом. Осмелилась только потрогать — изучить кончиками пальцев, погладить, слегка сжать... Тед болезненно охнул, она испугалась, отдернула руку — но он замотал головой, потянув ее обратно.

И вспомнив, что было потом, Рене снова покраснела.

Совет Рене «быть поосторожнее» оказался весьма кстати, и сейчас Тед был рад, что предусмотрел вариант с письмом — на случай, если влипнет по-крупному.

Он полетел через Штутгарт и из аэропорта позвонил Бруни:

— Госпожа баронесса? Надеюсь, вы помните меня — на прошлой неделе я был в восторге от ваших стеклянных цветов...

— Мне сейчас некогда. Перезвоните через полчаса по другому телефону, — коротко ответила она и дала номер.

Через полчаса Тед позвонил, уже с другого автомата:

— Госпожа баронесса?

— Я не могла говорить из дома.

— У вас... были визитеры?

— Нет, но Филипп неделю назад обнаружил, что за домом следят. Показал даже мне из окна машину.

— Полиция?

— Не-ет, — она рассмеялась. — В полицию я тут же позвонила, пожаловалась, что меня преследует какой-то маньяк, и я прямо вся трясусь от страха, так что пусть его скорее арестуют. Они приехали, забрали его — а потом их комиссар позвонил мне и сказал, что этот тип не маньяк, а какой-то там частный детектив, и больше он меня не побеспокоит. Но я на всякий случай сейчас говорю из квартиры американского консула. Не думаю, чтобы кто-нибудь посмел прослушивать его телефон.

— А ваш, вы думаете, прослушивают?

— Не знаю. Жучков нет, но Филипп говорит, что сейчас можно и без них. Как у вас дела?

— Все в порядке. Думаю, через пару недель все встанет на свои места.

Кажется, она хотела еще что-то спросить, но Тед постарался по-быстрому свернуть разговор.

За Робером тоже следили. Тед прошелся мимо его дома, даже мельком увидел старика, копавшегося в клумбе — а также машину, стоявшую на противоположной стороне улицы, и человека в ней. И, похоже, это был не полицейский...

Выходит, наиболее перспективные с точки зрения обнаружения Рене места Виктор решит взять под контроль сам, без помощи полиции. Более того, даже не сообщил полиции ничего о Бруни — иначе ее допросили бы, хотя бы формально. Значит, он хочет найти Рене сам. Найти и вернуть домой — или... он же не знает, что она составила завещание, так что «несчастная полусумасшедшая женщина» вполне может стать жертвой собственного безумия — или похитителей!..

Тед никому бы не признался, что боится, но самому себе лгать было бесполезно: он самым позорным образом боялся Виктора. Именно этим и объяснялись меры предосторожности, как в шпионском боевике: запечатанное письмо, которое нужно вскрыть в определенный час, если не поступит сигнала.

Неизвестно, на что может пойти Виктор, если догадается о его поисках. Если он угрожал «стрелять по конечностям» неизвестного, пойманного в кабинете — и, похоже, не блефовал — то сейчас, когда ему угрожает потеря всего...

Тед знал, что он, увы, не герой, и никогда таковым не станет. Если его начнут бить всерьез, как в тот раз... если бы тогда не появилась Рене, он, наверное, в конце концов рассказал бы все, что от него требовали.

Поэтому, если он попадет в руки Виктора, перед ним будет стоять лишь одна задача: продержаться до полуночи. Вскрыв письмо, Рене должна забрать из сейфа остатки денег, пистолет и драгоценности и уйти из квартиры к тете Аннет — ничего другого Тед придумать не мог — а утром позвонить мэтру Баллу и обрисовать ему ситуацию.

—... Разговаривал сегодня с твоим Робером. Классный старик — все понимает с полуслова!

— Что он сказал?

— Он обещал помочь всем, чем может.

— Он знает что-нибудь про собак?

— Практически ничего. Но он попытается узнать...

Скучно Рене не было — то есть было, но не так, как раньше, когда монотонные серые дни текли один за другим и впереди не маячило ничего, кроме таких же монотонных серых дней.

А сейчас ей было чего ждать — и кого ждать, о ком думать, вспоминать и беспокоиться...

За эти дни, прошедшие с побега — так немного, всего две недели! — она словно родилась заново и почувствовала себя свободной и счастливой. И все это — Тед! Именно он вытягивал ее из привычного кокона, заставляя не бояться жить, чувствовать, смеяться, нарушать все правила — и задумываться об их нелепости. Впервые в жизни она чувствовала себя по-настоящему живой... и по-настоящему женщиной.

И, кажется, она ему действительно нравится...

Почему частные детективы так любят придумывать для контор «астрономические» названия? Его собственная контора называлась «Орион», но эта, порекомендованная ему коллегой из Женевы, именовалась еще лучше — «Сириус».

Более того — седьмое чудо света! — ее возглавляла женщина. На вид деловая, и внешне ничего: спортивная коротко стриженная брюнетка со вздернутым носиком — но все-таки... как это — женщина?! Усмехнувшись, Тед вспомнил, что и его клиентов когда-то смущала его молодость.

Женщина с непривычным для слуха именем Энн Салан — именно Энн, а не Анна — оказалась американкой, неизвестно каким ветром занесенной в тихую и законопослушную Швейцарию. Выслушав необычное задание: получить список собак породы терьер старше семи лет, которым была сделана прививка против бешенства за последние четыре месяца — она не стала задавать вопросов, лишь попросила позвонить завтра вечером.

Тед не стал давать более точных данных: про скоч-терьера и фокстерьера, помещенных в пансион одним и тем же человеком. Не дай бог, кто-нибудь почувствует его интерес именно к этим собакам и свяжет его с исчезновением мадам Торрини. Если в газетах пока что ничего нового нет, это вовсе не значит, что полиция прекратила поиски. А тем более — Виктор...

Он не сомневался, что за Робером следят круглосуточно и фиксируют все его контакты — на случай, если Рене не придет к нему сама, а пришлет кого-то... По крайней мере, сам Тед в подобной ситуации поступил бы именно так — а тут тоже, несомненно, работают профессионалы. Поэтому встречу со стариком он обдумывал целый день.

Под вечер, когда Робер вышел из дома и направился в сторону центра, с ним поравнялся белый «Фиат». Остановился, оттуда вылез прилизанный блондин и с немецким акцентом возопил на всю улицу:

— Простите, месье, вы не могли бы помочь мне разобраться, как проехать? А то мне дали план, а я не понимаю!

К счастью, на улице народу было немного и добрых самаритян, желающих помочь, не набежало, потому что в руки подошедшего Робера вместо плана была сунута записка: «Это мой друг. Помоги ему, пожалуйста» — с характерным витиеватым росчерком вместо подписи.


Старик бросил на бумажку взгляд, застыл — поднял глаза, хотел что-то сказать... Не дав ему произнести ни звука, Тед спросил, все так же громко:

— Может быть, вам в ту же сторону? Вы не согласитесь показать мне дорогу? — и, ловко выхватив у него записку, кивнул в сторону машины.

Их глаза встретились, Робер молча кивнул и полез на переднее сидение. И лишь когда они тронулись с места, внезапно как-то странно задрожал, судорожно вцепившись в переднюю панель, и хриплым голосом сказал:

— Жива... жива, малышечка... — шмыгнул носом, словно собираясь заплакать.

— Жива, — успокоил его Тед. — С ней все в порядке. Ей нужна ваша помощь. У нас мало времени — за вами следят.

Старик бросил на Теда быстрый недоверчивый взгляд, оглянулся назад — но спросил все-таки о самом главном:

— Что я могу для нее сделать?

— Она ищет собак. Вы что-нибудь о них знаете?

— Нет... то есть... Нелли...

— Она знает, — перебил его Тед и, помедлив, добавил: — Это прямо при ней было.

— Я никогда не верил, что это она... Виктор?

Тед кивнул и повторил:

— У нас мало времени.

— Мальчишек Виктор в тот же день увез. Велел мне одеть поводки, забрал — и все.

То, что под «мальчишками» Робер подразумевает терьеров, Тед сообразил не сразу.

— Может, можно что-то узнать у шофера?

— Попробую. Мне все равно туда надо зайти — звали, да неохота было, отговаривался. А теперь схожу...

Минут через пять Робер вылез на одном из перекрестков. Если кто-то спросит — немецкий турист просил объяснить дорогу, и проще оказалось показать...


—...Пока ничего нового нет. Продолжаю искать. А ты там как?

— Ску-учно! Читать уже надоело. Может, мне тебе пока свитер связать? Я умею, я Нелли всегда кофточки вязала.

— Я размером все же немного побольше.

— Ну и что? Я красиво свяжу, зеленый, с оленем! Я уже и шерсть подходящую видела в магазине...

— Ты зачем по улице болтаешься?!

— Я только на минутку вышла, у меня молоко кончилось. В парике, и очки темные надела — у тебя в шкафу нашла.

— А почему зеленый?

— Тебе пойдет, у тебя глаза серо-зеленые.

Всю жизнь Тед считал, что глаза у него неопределенно-серого цвета, и, вернувшись в отель, специально присмотрелся. И правда, что-то зеленое в них просвечивало... Вот уж никогда не замечал! 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

И снова — километры, километры... Белые столбики обочины, уносящиеся назад огни, мелькающие впереди знаки...

Тед ехал домой — и никогда еще в жизни так остро не ощущал, что едет именно домой. На заднем сидении он вез приземистую черную собачонку.

Это была единственная оставшаяся в живых собака Рене: Снапик, тот самый любитель показать, какой он красивый и умный, погиб еще летом. У песика обнаружилась небольшая опухоль; возможно, операция могла бы спасти дело, но Виктор не стал разбираться и приказал его усыпить.

Все это рассказала работница пансиона в южном пригороде Цюриха. Собеседницей ее была старушка, которая разыскивала по всем пансионам своих двух скотч-терьеров, отданных туда непутевым внуком, которому это сокровище было доверено. А теперь, когда бабушка вернулась из поездки к сестре в Австралию, выяснилось, что негодник, вместо того, чтобы заботиться о собаках, отдал их в пансион и уехал автостопом по Скандинавии!

В роли старушки выступала одна из сотрудниц «Сириуса», а шофером, почтительно поддерживавшим ее под локоть, был сам Тед.

Список из мэрии мало что дал: нужных собак он нашел сразу, но там фигурировал адрес владельца, а не пансиона. Зато имелась фамилия ветеринара, делавшего прививку, и удалось установить, какие именно пансионы он обслуживал.