Мери Каммингс - Наследница

— Вроде я все предусмотрела... В любом случае я ему велела звонить каждый день — ничего?

Он молча пожал плечами, не желая показывать, что ему не по себе было слушать ее разговоры о том, как будет выглядеть ее дом в Цюрихе. Дом, в котором она будет жить, уехав от него...

Наверное, она заметила что-то в его лице и спросила:

— Ты на меня сердишься?

Тед покачал головой, взял ее руку и стал водить ею по лицу, закрыв глаза и легонько целуя хрупкое запястье. Почувствовал, как свободной рукой она ерошит ему волосы, и спросил, не слишком надеясь:

— Пойдем спать? Поздно уже.

Рене тихонько вздохнула.

— Не жди меня, ложись, — сейчас должно было последовать «я лягу на диване», но вместо этого Тед вдруг услышал: — Я хочу еще ванну принять.

Его сердце, казалось, на миг остановилось, а потом сделало пару лишних ударов. Но внешне этого бы никто не заметил — он усмехнулся, отпуская ее руку, и попросил:

— Пропусти меня вперед — мне нужно побриться.

Он лежал, прислушиваясь к плеску воды и чувствуя себя глупым мальчишкой, влюбленным и нетерпеливым. Пытался напомнить себе, что ничего особенного не происходит, что это его девчонка, та самая, с которой он уже десятки раз занимался любовью — но сердце колотилось и кровь шумела в ушах, не заглушая, впрочем, еле слышные звуки, доносившиеся из ванной, а воображение подсовывало картинки, которые соответствовали этим звукам.

Она встает, и капли воды скатываются по коже... запрокидывает голову, вытирая шею... полотенце скользит все ниже...

Щелчок задвижки раздался неожиданно, и через секунду Рене появилась в дверях. Тед специально оставил гореть торшер, чтобы видеть ее, и теперь, опершись на локоть, смотрел, как она идет к нему — а глаза почему-то неуверенные… как в первый раз. Попытался улыбнуться, чтобы подбодрить ее, протянул руку и дотронулся до влажного плеча, на котором кое-где поблескивали капельки воды.

Он всегда считал себя хорошим любовником и все знал, и все умел — но в этот раз то, что он знал и умел, было забыто. Осталось лишь непослушное, рвущееся вперед тело и руки, которые что-то делали — сами, не спросясь его, но, наверное, правильно, потому что с каждым мгновением становилось все лучше и лучше. Тихие вскрики звучали, как музыка, от запаха цветов мутилось в голове, и Тед балансировал на грани пропасти, упиваясь волшебным ощущением шелковистой кожи под губами.

Всюду — с ним, вокруг, частью его самого — была она, и внезапно захотелось закричать — неважно что, лишь бы выплеснуть из себя восторг и ужас, и боль, и наслаждение — потому что он сорвался и летел, и обратного пути уже не было!

Он закричал то единственное, что сейчас билось в голове, оставаясь важнее всего на свете:

— Рене!.. — и, изливаясь в нее, непослушными губами повторял как молитву, все тише и тише: — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя... я... люблю... тебя...

Последнее слово, последнее содрогание — и он рухнул, продолжая изо всех сил прижимать Рене к себе, чтобы не дать исчезнуть, потому что она — его, только его, единственная — его, и ничего другого быть не может и не должно... 

Лица было не видно, только ухо и часть плеча. Вылезти, не разбудив, никак бы не получилось — Тед навалился на нее, по-хозяйски обхватив рукой, закинув ногу ей на бедро и уткнувшись лицом в шею. Рене не удивлялась, как она смогла проспать нею ночь в такой позе — честно говоря, она вообще не помнила, как заснула.

Воспоминание вдруг стало таким ярким, что не удалось не покраснеть, настолько это было бесстыдно — и прекрасно! Она опять, как наяву, услышала собственный стон, когда он ворвался в нее сзади и ее словно подбросило взрывом наслаждения.

Такой ночи в ее жизни еще не было... В какой-то момент даже показалось, что все, больше она не сможет шевельнуться — глаза застилал туман, и сердце билось, выскакивая из груди. Но стоило сердцу немного успокоиться, и руки Теда — умелые и нежные — снова медленно заскользили по груди, по животу... Он смеялся, нашептывал всякие неприличные слова, от которых уши начинали гореть огнем, целовал — и желание разгоралось в ней с новой силой.

Никогда еще он не был таким — словно обезумевшим от желания, ненасытным — и никогда раньше не говорил, что любит ее... Эти слова до сих пор звучали у Рене в ушах.

Почему она не ответила? Потому что, стоило ей попытаться сказать что-то, как он зажал ей рот поцелуем? Впрочем — зачем говорить, когда и так все ясно!

Наверное, она вздохнула слишком сильно — Тед шевельнулся и медленно поднял голову.

Ее поразила неуверенность, промелькнувшая на его лице в первый момент, но в следующий миг его рот расплылся в улыбке, на которую, как всегда, невозможно было не ответить.

Приподнявшись на локте, он окинул ее взглядом и провел кончиком пальца у нее под глазом.

— По-моему, я тебя затрахал! — в голосе его не чувствовалось и тени раскаяния. — И раздавил в лепешку!

Рене затряслась от смеха. Поглаживая ее по щеке, Тед с тщательно скрытым самодовольно-собственническим чувством разглядывал дело рук своих: синяки под глазами, взлохмаченные, как у искупавшегося воробья, прядки волос, красноватый след на плече — о господи, это что, тоже он?! — и искрящиеся весельем глаза.

— А знаешь что?.. — начал он таинственным шепотом.

— Что?

Подсунувшись к самому ее уху, Тед сообщил еще более таинственным шепотом:

— Завтра уже Рождество!

— Ну, и что ты по этому поводу предлагаешь? — спросила Рене — почему-то тоже шепотом.

Кое-что Тед мог предложить прямо сейчас, но побоялся, что она сочтет его неисправимым, неизлечимым и опасным для окружающих сексуальным маньяком — поэтому высказал другое, куда более невинное предложение:

— Купить елку и шарики.

На улицах было полно народа, как всегда перед Рождеством. За стеклами, разрисованными снежинками, подмигивали огоньки гирлянд, улицы были увешаны цветными лампочками, и везде красовались елки — от крошечных, в витринах магазинчиков, до огромных — перед универмагами.

Он специально прокатил Рене по бульварам полюбоваться на разукрашенный к празднику Париж. Жаль, что снег так и не выпал — в белом обрамлении все выглядело бы еще красивее! Потом припарковался на улице Ришелье, и дальше они пошли пешком.

Еще вчера, увидев, как Рене ожила, хлопоча о ремонте, Тед подумал, что ей нельзя сидеть без дела и погружаться в собственные мысли и воспоминания. Что-нибудь, все равно что: ремонт, прогулки, поездка по пригородам — лишь бы голова была занята! Конечно, риск — можно попасться на глаза репортерам, но в капюшоне ее едва ли кто-нибудь узнает...

Полюбовавшись куклами, разыгрывавшими в витринах «Галери Лафайет» сценки из сказок, они свернули с шумного бульвара на узенькую улочку, ведущую в направлении Лувра. Вспомнив, как когда-то они бродили по Монмартру, Тед обнял худенькие плечи.

— Давно мы так не гуляли.

Рене на миг прильнула щекой к его плечу и вздохнула. Пытаясь отвлечь ее от непрошенных воспоминаний, он спросил:

— А где ты хочешь встречать Новый год?

— Не знаю, — она улыбнулась так доверчиво и нежно, что ему почему-то стало не по себе, — с тобой...

— Можно пойти в какой-нибудь ресторан... или заказать столик в кабаре?

Рене пожала плечами.

— Решай сам.

— А где ты обычно праздновала Новый год? — спросил он и тут же пожалел, вспомнив, что ее «обычно» включало в себя и общество Виктора.

— В ресторанах... на приемах, в ночных клубах. А в детстве — когда где. Чаще всего дома, пару раз у тети Жермен, один раз в Англии, у родителей Алека — я тогда совсем маленькая была. А ты?

— У тети в бистро, если работа срочная не подворачивалась.

— Ну так, может, и пойдем туда, в бистро?

Живое воображение Теда тут же явило ему грядущие газетные заголовки — в случае, если об этом пронюхают репортеры: «Миллионерша встречает Новый год с проститутками!» или «Новогодние приключения наследницы на бульваре Клиши». Публика там будет весьма далекая от привычного ей светского общества...

— А что мы ей купим в подарок? — кажется, Рене не сомневалась, что ее предложение пройдет на «ура».

— Стекляшку, — машинально ответил Тед, все еще не совсем уверенный, что стоит вести ее в столь мало респектабельное место, и лишь после этого спросил: — Кому — тете Аннет?

— Ну да!

— Я и говорю — какую-нибудь стеклянную фигурку. Она такие штучки очень любит.

— Жалко, я не знала, можно было у Бруни попросить что-нибудь.

Тед вспомнил яркие цветы, сверкающие и переливающиеся на белом фоне. Да, тетя бы за такой цветок заложила душу дьяволу...

Будущим подарком для тети Аннет стала фигурка леопарда из темного стекла, обнаруженная Рене в антикварном магазине. Название фирмы — «Лалик» — говорило само за себя, Тед не сомневался, что тетя будет в восторге!

В соседнем магазине они выбрали небольшую елочку и снова побрели куда глаза глядят, по дороге покупая всякие приглянувшиеся мелочи: шарики, гирлянду, расписной керамический колокольчик — «на счастье» и паштет в горшочке — на ужин.

Уже начало смеркаться, и Тед решил, что пора сворачивать в сторону бульваров, где на углу была припаркована машина, когда вдруг заметил, что Рене отстала, прилипнув носом к витрине. Потом нагнулась и подняла собаку под мышки — чтобы пес тоже мог увидеть что-то интересное.

Лишь когда он подошел и дотронулся до ее плеча, она обернулась, виновато взглянула на него и поставила собаку на тротуар, еще раз бросив взгляд в витрину.

— Ты чего? — спросит он, заглядывая через ее плечо.

Это были уродцы, в которых Тед даже не сразу опознал щенков — слишком они смахивали на бородатых куцехвостых обезьянок размером с котенка. Сгрудившись в черно-рыжий клубок, они резвились в длинной клетке за стеклом зоомагазина.

— Это что — собаки? — спросил он и внезапно прочел в глазах Рене такой жгучий восторг, словно она увидела нечто невыразимо прекрасное.

— Грифоны! Смотри, какие у них очаровательные личики! — она просияла, всем своим видом призывая его разделить с ней восхищение, снова обернулась к витрине и присела на корточки.

Но Тед смотрел не на щенков — на нее. На румянец, выступивший на щеках, на счастливую нежную улыбку, на то, как она тихонько рассмеялась, увидев, как два щенка пытаются отобрать друг у друга мячик...

Протянул руку, подергал ее за плечо.

— Эй! — Она подняла голову. — Ну что... хочешь такого щенка? — и, встретив растерянный взгляд каштановых глаз, улыбнулся. — В подарок, на Рождество?

Рене медленно выпрямилась, выражения на ее лице менялись, как в калейдоскопе: радость, недоверие, надежда, восторг — и сомнение — и снова радость.

— Хочу...

Тед рассмеялся и, обняв ее за плечи, подтолкнул к двери магазина.

— Тогда пойдем выбирать!

Пожилая женщина, сидевшая за прилавком, встретила их приветливой улыбкой:

— Вас заинтересовали щенята?

Очевидно, она наблюдала за ними сквозь витрину.

— Да... это грифоны? — мотнул Тед головой в сторону клетки. Собак он ни разу в жизни не покупал и не представлял, что при этом положено говорить — может, «упакуйте вон того, с хвостиком»?

— Чистокровные, брюссельские, но, к сожалению, без сертификата. Вы наверное, сами заметили? — (Интересно, что он должен был заметить?..) Она вышла из-за прилавка и направилась к клетке, продолжая на ходу: — Зато всего триста франков. Сами понимаете, за грифона это очень недорого. О-о, какой шикарный парень! — Последние слова относились к Тэвишу, вставшему на задние лапы и энергично вилявшему коротеньким хвостиком.

Женщина извлекла из кармана халата какую-то коричневую штуковину, показала Рене: «Можно?» Та кивнула, и через мгновение песик громко захрустел, перемалывая подачку.

— Вы уже присмотрели — или хотите повыбирать? — спросила продавщица.

— Иди, выбирай, — он кивнул Рене на клетку.

Она нагнулась, несколько секунд вглядывалась в задранные ей навстречу курносые мордочки — и решительно протянула руки к одному из щенков.

— Вот эту!

Как она догадалась, что данное существо «эта» а не «этот», навсегда осталось для Теда загадкой, но через мгновение правота ее слов стала очевидна. Держала Рене щенка одной рукой но как-то очень ловко — вывернуться он не мог, хотя крутился вовсю. Вторая рука тем временем поглаживала, ощупывала, теребила крохотные ушки и разрешала кусать себя за палец.

— Смотри, какая! — прижав детеныша на миг к лицу, Рене просияла и шагнула ближе.