Джуд Деверо

Наследница

Jude Deveraux

THE HEIRESS

Печатается с разрешения издательства Pocket Books, a division of Simon & Schuster Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg.

© Deveraux, Inc, 2012

© Перевод. М.Л. Павлычева, 2006

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Глава 1

Англия, 1572 год


– Наследница Мейденхолла?

Едва сдерживая возбуждение, Джоби переводила взгляд со своей старшей сестры Беренгарии на сидевшего рядом с ней брата Джейми и обратно. Красота этой пары уже не ослепляла ее так, как в детстве. Обычно отец поднимал ее высоко над головой и принимался уверять, что со временем она станет такой же красавицей, как ее сестра Беренгария.

Но он обманывал ее. Причем не только в этом, но и во многом другом, как потом оказалось. Он обманывал ее, когда говорил, что у них всегда будет достаточно еды, что в их доме всегда будет тепло и уютно. Он обманул, когда поклялся, что ее мать скоро прекратит беседовать со своими духами.

Но самая его страшная ложь заключалась в том, что он будет жить вечно.

Джоби тряхнула темными кудряшками и устремила горящий взор на брата. Она была острижена почти наголо после того, как победила нескольких мальчишек в поединках на мечах и те в отместку вымазали ей голову медом и смолой. Теперь, когда волосы немного отросли и спускались блестящими локонами до плеч, Джоби обнаружила, что в ее внешности есть по крайней мере одна красивая черта.

– Наследница Мейденхолла, – повторила она. – О, Джейми, только представь эту кучу денег. Как ты думаешь, ее ванна из золота? А спать она ложится в изумрудах?

– Ей только и остается, что ложиться спать в изумрудах, – еле слышно заметил Рис, дружинник Джейми. – Отец стережет ее так же тщательно, как и свое золото.

Рис что-то проворчал, когда Томас, единственный вассал Джейми, пихнул его ногой под столом.

Джоби прекрасно знала, почему Томас заставил Риса замолчать. Они считали, будто двенадцатилетней девочке ничего не известно и нужно продолжать держать ее в неведении. Джоби же не собиралась рассказывать, что именно ей известно, а что – нет, полагая, что ее свобода и так в большой степени ограничена. Если кто-нибудь из окружавших ее многочисленных взрослых каким-то образом узнает, как много ей известно, то немедленно попытается выяснить, где же она набралась знаний о том, о чем ей знать не следует.

Глаза Джейми весело блеснули.

– Ну, наверное, не в изумрудах. Скорее всего она ложится спать в ночной сорочке.

– Шелковой, – мечтательно проговорила Джоби и подперла рукой щеку. – Из итальянского шелка или из французского?

Все за столом засмеялись, и Джоби поняла: аудитория у нее в руках. Может, она не привлекала к себе внимание заурядной внешностью, зато умела заставить людей смеяться.

Их ветвь клана Монтгомери не могла содержать шутов и кучу актеров, чтобы развлекать господ за обедом, более того, они никогда не наедались досыта во время этих обедов, однако Джоби делала все возможное, чтобы как-то скрасить унылое существование.

Легко перепрыгнув через стол, она приземлилась на холодный каменный пол старого замка.

Нахмурившись, Джейми посмотрел на мать, сидевшую в противоположном конце зала. Она ела так мало, что все не раз задавались вопросом, как она до сих пор осталась жива. Даже шумной Джоби не удалось вырвать ее из вечного мира снов. Мать лишь повернула голову в сторону своей младшей дочери, и по ее ничего не выражающему взгляду Джейми не смог понять, помнит ли она, кто эта девочка. Иногда она называла ее Эдвардом или Беренгарией, а иногда – Маргарет, настоящим именем Джоби.

Джейми перевел взгляд на младшую сестру, как всегда одетую пажом – в бриджи и кожаную куртку. Тысячи раз он говорил себе, что надо бы заставить ее одеваться, как положено девушке, хотя прекрасно знал, что не сделает этого. Скоро она вырастет и столкнется с изнанкой жизни – так пусть же побудет ребенком столько, сколько возможно.

– И как, по-вашему, она одевается каждый день? – громко спросила Джоби, обращаясь к своей аудитории, которая состояла из пяти человек, сидевших за столом, да нескольких слуг, потянувшихся в зал из кухонь. Но девочке нравилось представлять, будто она выступает перед сотнями зрителей и даже сама королева с восторгом наблюдает за ней.

Джоби принялась потягиваться и зевать, словно только что проснулась.

– Принесите мой золотой ночной горшок, – властно приказала она и была вознаграждена веселым смехом сестры.

«Раз Беренгария смеется, пусть малышка продолжает», – подумал Джейми.

Джоби довольно правдоподобно изобразила, как наследница задирает ночную сорочку и устраивается на горшке.

– О боже, как приятна боль от этих изумрудов, – простонала она, поерзав.

Джейми, шептавшийся о чем-то с Беренгарией, бросил на Джоби предостерегающий взгляд, говоривший о том, чтобы та не переходила границы.

Девочка выпрямилась.

– А теперь принесите мое платье. Нет! Нет! Не то. И не это, не это и не то. Нет, вы, идиоты! Сколько раз я вам повторяла, что уже надевала это! Я хочу новые туалеты. Только новые. Что? Это новое? Неужели вы думаете, что наследница Мейденхолла будет носить нечто подобное? Почему шелк такой тонкий, он… он помнется, когда я надену платье.

Рис засмеялся, а уголки губ Томаса, который вообще редко смеялся, приподнялись. Оба видели, как дамы при дворе наряжаются в жесткие, будто из дерева, платья.

– Вот, – объявила Джоби, разглядывая воображаемое платье, – это больше мне по вкусу. Эй вы, поднимите меня и всуньте в него.

Шутка оказалась настолько забавной, что Томас даже улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. Джейми же хохотал во все горло.

Джоби показала зрителям, как наследница запрыгивает в жесткое платье и замирает в ожидании, когда ей застегнут крючки.

– Теперь украшения. – Девочка притворилась, будто копается в ларцах, выставленных в длинный ряд. – Да, вот изумруды, рубины и бриллианты, а вот жемчуг. Что же мне выбрать? – задумчиво промолвила она. – Выбрать? Зачем мне выбирать! Я надену все!

Широко расставив ноги, словно стояла на качающейся палубе, Джоби вытянула в стороны руки.

– Так, поддерживайте меня за плечи и обхватите за талию. А ты быстренько надевай драгоценности.

Все смеялись до слез, когда девочка принялась выставлять то руку, то ногу. Затем она вытянула шею так, будто ее тянула вверх веревка палача. Совершенно непостижимым образом ей удалось передать, как тяжеленные серьги мешают ей повернуть голову. Когда же ее волосы украсили воображаемой диадемой, она согнулась под весом всех драгоценностей.

Единственным зрителем, у которого представление не вызвало никакой реакции, была мать Джоби.

– А теперь отпускайте меня, – скомандовала девочка. Несколько мгновений она, подобно пьяному матросу во время шторма, раскачивалась, грозя рухнуть на пол, потом с видимым усилием выпрямилась и вскинула голову.

Зрители угомонились и с нетерпением ждали продолжения.

– А теперь, – важно заявила она, – я встречусь с человеком, который должен сопровождать меня, богатейшую женщину во всей Англии. Я посмотрю, достоин ли он того, чтобы отвезти меня к тому, кого отец выбрал мне в мужья. Нет, подождите, сначала расскажите мне о нем.

Взгляды всех присутствующих обратились на Джейми, который смущенно опустил голову и прижал к груди руку Беренгарии. Он пробыл дома всего несколько дней и за это время понял, что не может находиться вдали от своей семьи.

– Джеймс Монтгомери, – громко сказала Джоби. – Ах да, я слышала об этой семье. Деньги есть, но мало. Но если сравнивать со мной, то про всех можно говорить, что денег нет, не так ли? Что? Громче, я не слышу! Да, да, так лучше. Знаю, что я богата, но мне, как истинной женщине, приятно, когда об этом говорят вслух. – На мгновение она задумалась, залюбовавшись кистью левой руки. – Так о чем же я? Ах да. Об этом человеке, которого удостоили великой чести сопровождать меня. Он Монтгомери. Что ты там несешь? Он из бедной ветви клана Монтгомери? – Нежное личико Джоби озадаченно сморщилось. – Бедной? Кажется, я не знаю, что значит это слово. Пожалуйста, объясните мне. – Когда смех стих, она продолжала: – А-а, понятно. Это те, у кого только сто шелковых платьев и крохотные драгоценные камешки в украшениях. Что? Вообще нет драгоценностей? И шелков? Вы говорите, что у половины его дома нет крыши, а у него самого не всегда бывает мясо на столе?

Последние слова не вызвали смеха у Джейми, знавшего, что именно по этой причине он опустился до того, чтобы сопровождать какую-то избалованную наследницу через всю Англию к ее не менее богатому жениху. Однако ему не нравилось, когда об этом говорилось вслух.

Джоби не обратила внимания на недовольство брата.

– Раз у него нечего есть, значит, он должен быть очень… маленьким, – с наигранным изумлением воскликнула она, чем заставила Джейми хоть на минуту забыть о мучивших его проблемах.

Уж что-что, а маленьким его не назовешь.

– Неужели мне придется нести его в коробочке? – в ужасе вскинула руки девочка, не забыв при этом показать, что ей тяжело двигаться под весом драгоценностей. Она растопырила пальцы, будто воображаемые кольца мешали ей сдвинуть их. – В отделанной драгоценностями коробочке, естественно, – добавила она. – Это неплохая мысль: коробочка послужит мне еще одним украшением. Как! Коробка еще не готова? Ты уволен! И ты! И… Ах, он не маленький. Он большой, хотя ничего не ест. Не понимаю. Наверное, будет лучше, если вы пришлете его ко мне и я взгляну на этого… этого… Что это было за слово? Да, бедный. И я взгляну на этого медного, нет, бедного человека.

Джоби изобразила, как наследница Мейденхолла, придавленная весом драгоценностей, неподвижно стоит и ждет появления Джеймса Монтгомери.

Сложив губы, девочка издала звук, похожий на скрип ржавых дверных петель.

– Утверждают, – обратилась она к зрителям, – что золотые петли скрипят еще громче. Поэтому мы отказались от них.

В следующее мгновение на лице девочки отразилось изумление. Затем она поднесла руки к лицу, словно пытаясь отгородиться от ослепительного света.

– Ты слишком прекрасен, – громким шепотом произнесла она.

Джейми покраснел, а Рис и Томас, уже уставшие смотреть на то, как женщины тают перед необычной красотой Монтгомери, от души рассмеялись.

– Ни одна драгоценность, – продолжала Джоби, стараясь перекричать шум, – не сравнится с тобой по красоте. О, ты должен принадлежать мне. Должен, должен! Вот! – Она притворилась, будто лихорадочно снимает с себя украшения – стаскивает браслеты с запястий и кольца с пальцев, срывает ожерелья и серьги – и бросает их к ногам Джейми. – Ты должен жениться на мне, – закричала Джоби. – Я не могу жить без тебя. Ты то, что я искала всю свою жизнь. Рядом с тобой меркнут изумруды, их блеск не сравнится с блеском твоих глаз. Твоя кожа нежнее жемчуга. Бриллианты…

Она вынуждена была замолчать, потому что Джейми выхватил из-под себя вытертую подушку и швырнул в нее.

Джоби поймала ее и прижала к груди.

– Это от моего прекрасного возлюбленного. Он… О небеса, он сидел на ней. Эта подушка касалась самой нежной части его тела. О, если бы мои губы могли коснуться того места, которого…

На этот раз Джоби вынуждена была замолчать, потому что Джейми, перегнувшись через стол, одной рукой зажал ей рот, а другой обхватил за талию. Она впилась острыми зубками ему в палец, и, к ее удивлению, он выпустил ее.

– Быть в его объятиях, – громко продолжила девочка. – Я умираю от наслаждения, когда он обнимает меня.

– Ты умрешь, если не прекратишь, – предупредил Джейми. – Где ты научилась всему этому? Нет, не говори. Но если тебя не волную я, побереги нежные ушки своей сестры. Ты шокируешь ее.

Выглянув из-за широких плеч брата, Джоби увидела, что красавица сестра едва сдерживает смех. Их обеих вполне устраивало то, что все считали Беренгарию невинной, как ангел. Правда же заключалась в том, что Джоби ничего не скрывала от своей сестры и подробно рассказывала ей о своих эскападах.

– Уходите! – приказал Джейми всем, кто находился в зале. – Спектакль окончен. Вы достаточно посмеялись надо мной. Скажи мне, сестричка, как ты всех развлекала, когда меня здесь не было и ты не могла делать из меня посмешище?

Джоби, которая никогда не лезла за словом в карман, ответила:

– Наша жизнь была мрачной. Имея лишь отца и Эдварда… – Она замолчала и прижала руку ко рту.

На мгновение в старом неуютном зале воцарилась тишина: все вдруг сразу вспомнили, что только два дня назад они присутствовали на двойных похоронах. Официально домочадцы находились в трауре по главе и старшему сыну этой ветви Монтгомери. Но Эдвард никогда не разделял с семьей ее простые радости, а отец практически отсутствовал, запершись в своей комнате на верхнем этаже башни. Трудно скорбеть по тем, кого редко видел, а в случае с Эдвардом – по тем, по ком никогда не скучал.