— Кровь моего брата вопиет об отмщении, — процедил сквозь зубы отпустивший поводья рыцарь.

— Верно, — прохрипел де Монфор. — За смерть Ги они нам обязательно ответят. — А что думает по этому поводу наша святая церковь? — спросил Симон, поворачиваясь к трусовато потупившему свои черные, как обсидиан, глава отцу Бернару.

— Безбожные последователи богомерзкого Павликия, — поспешил осенить себя крестным знамением капеллан, — окопались в этом бастионе греха. Погрязшая в ереси Тулуза подобно библейским Содому и Гоморре должна быть предана очистительному огню.

— И мечу, — перебил священника де Монфор, любуясь извлеченным из ножен остро наточенным клинком. — На сей раз мы не станем разбирать, кто еретик, а кто добрый католик. На мой взгляд, — вкрадчиво заявил барон, убирая оружие в ножны, — все тулузцы — отпетые язычники, и каждого из них должна постигнуть божья кара.

— Вне всякого сомнения, — склонилась в почтительном поклоне гладко выбритая тонзура Бернара. — Ведь сам Господь Бог избрал вас, виконт, дабы обрушить свой гнев на головы неисправимых грешников. — Перебирая висевшие на запястье четки, Бернар попытался вспомнить подходящую цитату из Евангелия. — Христос сказал: «Не Мир Я вам принес, но Меч». И Меч Христов отныне в ваших надежных руках, господин де Монфор. Так что поступайте, как считаете нужным. Своими победоносными походами вы давно уже искупили все мелкие прегрешения перед Господом.

— Знаем мы твоего Бога, — простодушно рассмеялся Симон, обводя внимательным взглядом поднимавшиеся впереди белые стены. — А приготовились они как следует, — холодно заметил он. — Чего там только нет. Ну да и ладно. Теперь я готов хоть три года держать Тулузу в осаде. А когда эти трусливые горлопаны начнут пожирать друг друга от голода, граф Раймон сам вынесет мне ключи от городских ворот.

Симон знал, о чем говорит. Деньги папы и собранные почти со всех европейских земель наемные войска служили более чем весомым подкреплением его слов. Поразмыслив, Монфор решил, что не стоит подходить к крепости ближе. Отсюда и так все очень хорошо просматривалось. Стянув перчатку, он обратился к верному Жифару:

— Что-то давненько я не упражнялся в стрельбе. Будь добр, подай мне купленный у немцев арбалет. Тот, что с самой тугой тетивой.

Спешившийся Жифар стал рыться в громоздившейся на его тяжеловозе поклаже.

— Примите, сир, — молвил он, протягивая драгоценное оружие господину.

Натянуть столь тугую тетиву было под силу лишь самому Симону. Де Монфор, всегда гордившийся своей необычайной физической силой, не пренебрег очередной возможностью ее продемонстрировать. Как только арбалет был изготовлен к бою, самозваный властитель Юга вложил короткую в палец толщиной металлическую стрелу со стальным оперением. Единым движением мощной, вздувавшейся впечатляющими бугорками мускулов руки, он вскинул приклад самострела на плечо. Прищурившись, де Монфор стал выбирать себе подходящую цель на стенах крепости.


* * *

— А как работает катапульта? — поинтересовалась стоявшая рядом с Раулем Брижит.

— Ничего сложного, госпожа, — ответил ей почесывающий обширную плешь Жиль. — Вот на этот ворот наматывается крепкий пеньковый канат. На этом штыре он удерживается. А видите, госпожа, эту огромную ложку? В ней лежит тяжеленный камень. Когда канат рубится, снабженная огромным противовесом ложка летит вперед. Думаю, что такая машина способна метнуть здоровенный валун на расстояние не меньше чем в двести футов.

— А можно мне попробовать пустить из нее камень? — спросила Брижит. Полог черного капюшона сейчас закрывал половину ее лица.

— Отчего же нет, — глаза Жиля загорелись веселым огоньком. — И даже цель подходящая имеется. Видите, госпожа, вон тот малочисленный дозор крестоносцев, они как раз в пределах досягаемости нашего орудия. Всего-то и трудов, что этот самый канат перерубить, — почесал теперь уже свой затылок рыцарь. — Силенок-то у вас для такого хорошего дела, надеюсь, хватит. А господин Рауль по такому случаю наверняка одолжит вам свой острый меч. По-моему, давно пора попугать этих вконец зарвавшихся наглецов, — тяжело вздохнул рыцарь, повидавший на своем веку всякое. — А то разгуливают здесь, прямо как у себя дома.

Брижит уже давно не следила за тем, что говорит ей Жиль. Все ее внимание в данный момент было сосредоточено на далекой фигурке всадника, восседавшего на белом коне. «Сейчас или никогда», — подумала про себя наследница мудрости тысячелетия. Впервые ей приходилось употреблять во зло доставшийся по наследству дар жизненной силы. Но теперь ей стало как никогда ясно, что ради спасения любимого она готова пойти на все что угодно. Собрав все свои внутренние резервы, она подняла свои ясные, как родниковая вода, глаза на Рауля.

— Господин, позвольте мне воспользоваться вашим клинком?

Словно загипнотизированный, Монвалан, припав на одно колено, протянул арагонский меч повелительнице своих снов. Холодное, до дрожи леденящее лезвие было столь острым, что Брижит, сжав его в своих хрупких ладонях, моментально порезалась.

— Ну вот, — всплеснул руками Жиль, глядя на то, как медленно капают на пыльные камни капли цвета сока спелого граната.

— Ерунда, — небрежно бросила Брижит, приставляя меч к крепостному зубцу. — Сейчас все пройдет. — Легкие пальцы целительницы прикоснулись к сочащимся кровью порезам, и маленькие ранки стали тут же затягиваться прямо на глазах у остолбеневших воинов.

— Да ты просто волшебница, — воскликнул потрясенный Жиль.

Взяв рукоять меча двумя руками, Брижит изготовилась для решающего удара по удерживающему метательную часть катапульты канату.

— Надеюсь, вы правильно поставили свою машину? — спросила она у не страдавшего от недостатка опыта адъютанта Рауля.

— Позиция лучше некуда, — только и успел ответить потрясенный Жиль, когда отточенное, как бритва, лезвие, ослепительно сверкнув на солнце, обрушилось на натянутую струной веревку.

Ничего не говоря, Брижит протянула меч в простертую длань Монвалана. Теперь ее взгляд полностью сконцентрировался на летевшем к цели камне, и Рауль готов был поклясться, что в этот миг вокруг тела ее любимой стояло вполне зримое, исходящее откуда-то изнутри сияние.

Поначалу де Монфор подумал, что ему просто мерещится. Однако Симона трудно было назвать человеком, склонным к болезненным фантазиям. Фигура стоявшего на стене рыцаря, на которого он направил арбалет, и впрямь казалась ему до боли знакомой. «Быть того не может», — подумал барон. Ведь никогда прежде ему еще не приходилось видеть людей, возвращавшихся с того света. Как бы то ни было, но одолевшие было его сомнения рассеялись моментально. Симон де Монфор слишком хорошо разбирался в геральдике. На щите избранной им жертвы отчетливо просматривались черные по желтому фону полосы — фамильный герб Монваланов. Нет, нет, этого просто быть не могло, ведь изменник Рауль пал от его руки под Мюре еще пять лет тому назад. Симон не был человеком суеверным и прекрасно понимал, что ни один мертвый не может средь бела дня разгуливать по крепостной стене, потрясая оружием. И тем не менее барону стало не по себе.

— Кто бы ты ни был, хоть сам сатана, поднявшийся из глубин преисподней, сейчас мы увидим, какого цвета у тебя кровь, — злобно прошептал он, собираясь отпустить тетиву.

Закрыв глава, Брижит мысленно представляла летящий с бешеной скоростью окруженный огненным ореолом камень. Вся до последней капли сокрытая в ней жизненная сила путем чудовищного усилия воли перешла на эту холодную мертвую глыбу сглаженного тысячелетиями гранита. Став единой с камнем, она кратчайшим путем летела к давно известной цели.

Внутреннему взору провидицы вновь предстал всадник с арбалетом в руках. Исполненная презрения холодная улыбка кривила его надменный рот. Грозящий со щита лев неминуемо приближался к Брижит, закрывая собой поле зрения.

Последнее, что увидел в своей жизни Симон де Монфор, были смутные очертания женщины в темных одеждах. Нечто подобное он уже когда-то видел. Он даже успел вспомнить, когда и где — на почерневших от времени иконах поверженной Византии, в которой в молодости огнем и мечом утверждал столь дорогое папе латинское королевство. И это было последнее, о чем успел подумать прежде мало кому известный дворянин из Парижа. Невероятной силы удар выбил его из седла, оборвав стремена. Представшее его глазам на краткий миг нежно-голубое утреннее небо взорвалось горячими кровавыми брызгами, и вечная тьма окружила то, что прежде мнило себя равным богам.

Окружавшая Симона свита не сразу сообразила, что же именно произошло. Удар со свистом упавшего откуда-то сверху камня был столь устрашающ, что вздрогнула земля. Обильно смоченные черной кровью куски ломбардского панциря полетели в разные стороны так, словно это была не каленая сталь, а тончайшая яичная скорлупа. Пролетев несколько футов, вырванный из седла де Монфор рухнул в траву под жуткий треск переламывающихся костей. Быстро спешившись, Амори и Жифар бросились к неподвижно застывшему телу, теперь более всего напоминавшему груду перепачканного грязью тряпья. Павший с перешибленным крестцом белоснежный конь в смертельной агонии косил на людей белками огромных слезящихся глаз.

— Отец! — в отчаянии вздымал к небу руки Амори. — Отец мой!

— Поздно плакать, сир, — промолвил Жифар, пытаясь завернуть в попону то, что осталось от некогда грозного воителя. — Слезы в нашем деле — вещь последняя, — сухо добавил он. — Надеюсь, наш господин уже в Раю. Кончина его была хоть и мучительной, зато быстрой.

Схватив Амори за рукав легкой кольчуги, оруженосец Монфора потащил упиравшегося изо всех сил наследника к лошадям.

— Скорее, сир, иначе и нас постигнет та же участь. Видать, научились они пользоваться катапультами. А может, мастеров-итальянцев наняли, — добавил оруженосец, когда они уже перекидывали через седло завернутый в попону труп. По грубому войлоку уже успели расползтись влажные черно-бурые пятна.

Потрясенные гибелью де Монфора рыцари не сразу вспомнили об отце Бернаре. Упавший на колени священник истово молился, крестясь на крепостную стену. Он попеременно то плакал, то смеялся, а в его непроницаемо-черных глазах появился безумный огонек. «Видать, совсем бедняга со страху спятил, — решил про себя Жифар. — Но не оставлять же его здесь на верное растерзание еретикам». Схватив капеллана за капюшон коричневой рясы, оруженосец насильно усадил его на пегую кобыленку.

Пока они во весь опор неслись к лагерю, Бернар и впрямь стал заговариваться.

— Я видел ее! Видел, — монотонно повторял он, шевеля дрожащими от страха губами. — Сама дева Мария спустилась с небес, дабы спасти меня от верной гибели. Она стояла там, на стене, — рассказывал он. — И от одежд ее исходило святое сияние. Она уже являлась мне прежде, когда я был совсем юным монахом. Божья мать, благоволи мне! — восклицал он, переходя на непонятные рыцарям сумбурные латинские молитвы.

— Заткнись! — оборвал Бернара Амори, из последних сил сдерживающий себя от того, чтобы не разрыдаться. — Еще не известно, чем все это для нас может закончиться.

Сын де Монфора оказался прав. Весть о бесславной гибели надменного Симона распространилась по лагерю северян быстрее пожара в засуху. Ряды оставшихся без грозного полководца крестоносцев охватила паника. Увещевания Сито не помогали. Папскому легату так и не удалось поднять боевой дух христовых воинов. Особенно позорным для северян было то, что их непобедимый лев был сражен какой-то женщиной, пусть даже и при помощи метательной машины. С этим простые воины никак не могли смириться. Посовещавшись со своими командирами, они довольно скоро обратились в беспорядочное бегство. Сновавший между полками Бернар, утверждавший, что Тулузу хранит сама Богородица, представшая ему воочию в момент гибели бесстрашного Симона, только способствовал усилению паники.

Видя беспорядочное бегство противника, граф Раймон выслал за городские ворота арагонскую конницу, атаковавшую личный обоз де Монфора. Обозу, с которым бежала Алаи, прихватившая с собой немногочисленную челядь, детей и труп убитого супруга, тем не менее удалось уйти. Прикрывавшие его отход нормандцы были почти полностью перебиты. Трусливые наемники не пришли к ним на помощь. К вечеру от армии крестоносцев не осталось и следа.

Граф Раймон легко поднялся на стену, чтобы облобызать верного советника.

— В этом нет моей заслуги, — скромно отстранился от его объятий Рауль.

— Знаем, знаем, — улыбнулся молодой Рай, похлопывая по плечу старого товарища. — Весь город только об этом и говорит. Госпожа Брижит, отныне вы — хранительница богоспасаемой Тулузы. Да не прозвучит это кощунством, но теперь вы наша Богородица.

Брижит лишь рассмеялась в ответ, утаив от благородного господина то, что в его словах имелась немалая доля правды. Ведь она и впрямь приходилась сродни Пресвятой деве.