* * *

— Что случилось?

Рауль повернулся к Клер, посмотрев на нее ничего не выражающими сонными глазами.

Они ехали вдоль тонких берегов Малой Роны в сторону Арля. Раулю очень хотелось повидаться там с одним из кузнецов, которого ему горячо порекомендовали в Сен-Жиле.

— Я спрашиваю тебя, что случилось? Ведь за все утро ты не промолвил и слова.

Передернув плечами, Рауль безразлично заметил:

— Должно быть, плохо выспался.

Клер опечалилась. Она не знала, что его мучает, но дело было вовсе не в недосыпании. Ему явно было не по себе. Быть может, тому виной были откровенные ухаживания трубадура. Раулю нравилось, что на нее обращают внимание, но он страшно ревновал и его жаркие поцелуи в укромном уголке замка перед самым отъездом были исполнены властной чувственности. Нет, не то, окончательно решила Клер. Внезапная догадка еще более омрачила лицо Клер. Переговоры в Сен-Жиле закончились полным провалом. Что, если он знал о них что-то еще? То, что ей побоялись сказать. Она видела, как он разговаривал с Беренже прошлой ночью, и у них был весьма опечаленный вид.

— Рауль!

— Подожди, — он повелительно поднял руку. Фовель под ним нетерпеливо забил копытом.

Широко открыв рот, Клер уставилась на него. Впереди послышались крики и звон мечей. Они подъезжали к переправе, а это всегда было удобным местом для засад шаек разбойников. Вот почему Рауль путешествовал в доспехах и в сопровождении монваланских солдат.

— Ролан, Анзиль, оставайтесь с женщинами! — скомандовал Рауль, собирая вокруг себя верных бойцов.

— О господи, береги себя! — воскликнула Клер. Сердце ее сейчас буквально выскакивало из груди.

Рауль не преодолел и пятидесяти шагов, как навстречу ему выскочила лошадь — ее ноги запутались в поводьях. Рауль попытался схватить ее за удила. С первого раза это не удалось. Красная кожа глубоко врезалась в его пальцы, но все же лошадь без седока остановилась как вкопанная. Ее гравированные уздечка и удила были покрыты позолотой. Седло, обитое дорогой крашеной шерстью, покрывала кайма из трехцветных крестов золотого шитья.

— Принадлежит священнику, — верно заметил известнейший рыцарь Жиль де Лостанж.

— Да не простому, — Рауль с трудом сдерживал брызгавшего пеной коня. То был великолепный арабский скакун. — Отведи-ка, Филипп, этого красавца госпоже Клер.

Он удивился тому, как ровно звучал его голос, в то время как сам он был взволнован не меньше бившего копытом коня.

— Тогда чей же это… — начал было рыцарь, но его голос заглушил приближающийся громкий стук копыт.

— К оружию! — прокричал Рауль, подхватывая висевший за спиной щит.

Со стороны реки появилось шестеро всадников. Завидев солдат Рауля, они остановились. Сжав зубы, Рауль снял притороченный к седлу шлем и спешно водрузил его на голову. Теперь он смотрел на мир сквозь узкую прорезь. Смешиваясь со стуком нетерпеливых копыт, в ушах застучала кровь. Пришпорив Фовеля, Рауль издал боевой клич. Верные ему рыцари кинулись в атаку вслед за ним. Разбойники не решились принять вызов. Развернув лошадей, они пустились галопом врассыпную. Хоть Фовель и скакал во весь опор, четыре мелькавшие впереди лошади неслись так быстро, что вскоре стало ясно, что догнать их уже невозможно. Рауль остановил коня у пологого берега реки. От того, что он там увидел, ему стало не по себе.

— О господи, — только и смог прошептать он.

Рауль снял шлем и отстегнул панцирь, но тем не менее дыхания ему все равно не хватало. Расседланный мул пощипывал травку возле трупа в одеяниях священника. Белоснежные одежды были залиты кровью, а с груди сорвана золотая цепь. Рядом лежали двое убитых слуг, один монах и трое солдат. По траве было рассыпано содержимое переметных сум. С бледного зимнего неба пошел снег. Рауль с трудом заставил себя подъехать поближе. Открывшееся ему зрелище более всего напоминало залитые кровью скотобойни Тулузы. Только на этот раз он смотрел не на свиные и бараньи туши, а на людей.

Заржав, Фовель отпрянул от убитых. Раулю тоже захотелось бежать отсюда подальше и не останавливаться до тех пор, пока он не окажется перед золотыми воротами замка Монвалан. Но вместо этого он слез с седла. Ноги его не слушались.

— Тут один еще дышит, господин!

Рауль прошел по забрызганной кровью траве туда, где стоявший на коленях Жиль держал под голову молодого монаха. Из распоротого живота несчастного обильно лилась густая кровь, цвет лица был землисто-серым.

— Умираю, — шептал он. Рауль склонился над ним. Смертельно раненный был еще совсем молодым юношей.

— Что случилось?

— На нас напали, — его веки слегка приоткрылись. — Люди графа Раймона… Раймона Тулузского… Он хотел… хотел убить моего господина.

— Господина? — Раулю стало не по себе, он уже знал, что ему сейчас предстоит услышать.

— Пьера де Кастельно.

— Быть этого не может! — воскликнул Рауль. — Граф не может опозорить себя подобным бесчестием.

— Это его люди… Я видел их вчера в Сен-Жиле, — юноша вцепился в рыцарскую перчатку. Рауль онемел. Отвернувшись, он сплюнул. Через мгновение монах скончался, и Жиль аккуратно сложил его руки на его груди.

— Раймон не настолько глуп, чтобы поступить подобным образом, — прошептал Рауль. Земля уходила у него из-под ног.

— Но кто поверит ему, даже если он не виновен, — рыцарь с отвращением посмотрел на свои перепачканные кровью руки, после чего вытер их о траву. — Не меньше сотни свидетелей вчера своими ушами слышали, как он пожелал де Кастельно смерти. Эти люди более всего походили на наемников, а всем известно, что у графа достаточно денег, чтобы заплатить убийцам.

— Ты еще скажи, что его замок полон подобных негодяев, — отрезал Рауль с яростью. — Да ты посмотри, это не просто убийство. — Он подошел к трупу де Кастельно. — Да ты только посмотри на него. Где золотая цепь, где крест, где официальная печать Ватикана? Пресвятой боже, да с него даже сорвали плащ! Поверь мне, на такое люди Раймона не способны!

Жиль машинально продолжал вытирать руки, хотя они уже были чистыми, если не считать запекшейся под ногтями крови.

— Может, оно и так, — задумчиво ответил рыцарь.

— Рауль, что случилось?! — Быстро повернувшись, он увидел подъехавшую к топкой низине Клер. Ее ясные глаза расширились от страха.

— Это Пьер де Кастельно, — отрезал Рауль. — Его убили и ограбили. И мы бессильны что-либо предпринять, разве что подогнать телегу из ближайшей деревни, чтобы увезти отсюда мертвых. Не подходи ближе. Тебе не стоит на это смотреть.

Вдалеке над Сен-Жилем приглушенно прогремел гром. Чувствуя себя совершенно подавленным, Рауль вскочил на коня. Клер зашептала слова катарской молитвы: «Избави нас от зла, избави нас от зла, избави нас…»

Ее супруг бросил взгляд на сгущавшиеся в небесах тучи. Налетевший порыв ветра зашевелил рясу на трупе лежащего в густой траве легата. На какое-то мгновение показалось, будто бы он ожил. Рауль сомневался, что одинокий голос его супруги сейчас способен остановить бурю, которая так и так обрушится на головы равно как католиков, так и катаров.

ГЛАВА 8

Монфор Лямори, Северная Франция, апрель 1209 г.

Глаза Симона де Монфора заслезились на холодном апрельском ветру, когда он бросил взгляд на темные створки кованых ворот, со скрипом раскрывавшихся перед ним. Позади был тридцатимильный переход от Парижа. Погода стояла отвратительная. Конечно же, он устал, но сейчас Монфор мало обращал внимание на физическое недомогание. Слишком потрясли его известия, которые он привез из столицы. Проскакав на залитый светом факелов двор, он слез с коня. Сонные конюшие повели в стойла измученных лошадей. Сорвав перчатки и отстегнув кирасу, Симон прошел в главную залу замка, с удовольствием ощущая под ногами твердую почву. Телохранитель Жифар, держа сосновый факел, провел господина в женскую половину, находившуюся на втором этаже. Юный паж, замыкавший процессию, нес оружие рыцаря. Ножны меча позвякивали о стальные поножи, а каблуки сапог гулко стучали о каменные ступени. Женщина прижалась к арочному проему, пропуская их вперед. Ее белая рубаха отливала желтизной в свете шипящих факелов.

Симон узнал горничную своей супруги Элиз.

— Госпожа Алаи не спит?

— Еще не ложилась, мой господин. Она послала меня за горячим вином.

Симон чувствовал, что женщина нервничает. Она дрожала, словно птичка, попавшая в когти кота. Он отпустил ее с презрительно безразличным видом и вошел в покои. Волосы жены сверкали в тусклом мерцании свечей. Судя по всему она только что привела их в порядок.

— Я рада наконец-таки видеть вас дома, мой господин, — промолвила жена как всегда сдержанным тоном, склонив гордую голову. Симон, ущипнув ее за подбородок, заглянул ей в лицо. Подернутые поволокой светлые глаза, острый нос, прекрасные щеки, сдержанный рот. Просто прекрасно натренированный дивный сокол, послушно сидящий на его перчатке.

— Я прибыл ненадолго, — бросил Симон, отпуская жену и уже обращаясь к оруженосцам: — Снимите с меня доспехи! Отнесите их в оружейную к Жильберу и отправляйтесь спать.

Алан посмотрела на него сквозь густые ресницы, однако, так и ничего не сказав, стала зажигать в покоях свечи, не забыв подбросить в камин хвороста. Оруженосцы, водрузив тяжелые доспехи на деревянный шест, покинули комнату. Пока они раздевали его до шитой золотом фламандской рубахи и простых льняных порт, рыцарь нетерпеливо переступал с ноги на ногу, словно бьющий копытом конь. Даже без доспехов Симон представал силачом внушительного вида. Он был высок и мускулист, ни капли жира, ни морщинки не было на его всегда подтянутом теле. Его лицо, жесткое и бескомпромиссное, отражало внутреннюю суть. Тронутые сединой волосы были аккуратно подстрижены. Он терпеть не мог модных придворных нарядов, дорогих замысловатых побрякушек и заморских благовоний. Хмурые брови были черны как смоль и выгодно оттеняли глаза, зеленые, как зимнее море.

Элиз вернулась в покои с флягой горячего вина и, передав ее Алаи, поспешила выйти. Симон не любил посторонних в своих палатах. Здесь он мог сбросить с себя все накопившиеся тяготы, расслабиться подобно снявшему тугой ремень воину. Слуги знали об этом и старались не тревожить его попусту.

Алаи поднесла мужу кубок. Он принял его, ощущая руками тепло напитка, вдыхая ноздрями невероятный, божественный аромат. Слегка пригубив вино, он отставил его в сторону. Зная, что теперь их никто не видит, Симон крепко прижал Алаи к себе и, страстно поцеловав, стал спешно развязывать тесемки на ее рубахе.

Симон был прирожденным воином, решительным, быстрым и скорым на расправу. Жалость была ему несвойственна, неважно, будь то война с неверными в Египте, уничтожение разбойников в пределах своих владений или утоление физических потребностей своего тела после нескольких недель воздержания в Париже. Он был способен на самоотверженность, но смотрел на свое тело лишь как на машину. Порой ее надо было смазывать и давать ей отдыхать, чтобы и впредь она могла эффективно работать.

— Что ты имел в виду, когда сказал ненадолго? — приподнявшись на локотке, над ним склонилась Алаи. В ее широко открытых глазах читалось удивление. Симон снисходительно улыбнулся.

— Будь добра, наполни мне еще раз кубок, — положив под голову руки, он восхищался длиной ее ног, когда она встала с постели, чтобы выполнить его указание. — Меня пригласили возглавить крестовый поход против катаров.

Задрожав, она стала шевелить кочергой горевшие в камине поленья. Алаи стояла сейчас к нему спиной, и он не видел выражение ее лица, но рука жены на мгновение остановилась, а голос дрогнул:

— И кто же тебя пригласил?

— Арно Амальрик, аббат из Сито.

— Разве он не является папским легатом в Лангедоке?!

— С тех самых пор, как Пьер де Кастельно принял удар копья наемного убийцы, — ответил Симон. — Мы с ним прекрасно ладим, ни на миг не забывая о том, что он священник, а я солдат.

Алаи окунула раскалившуюся кочергу в вино и подала дымящийся благоуханный кубок мужу.

— А в чем дело? — в голосе Симона чувствовалась угроза.

— А ни в чем, — отрезала Алаи. — Ты просто меня удивил, вот и все. Разве нет более достойных, чтобы возглавить поход?

— Ты хочешь сказать, среди достойного дворянства? Оставь скользкие слова и двусмысленности дипломатам. — Он испытующе посмотрел на нее, после чего поднес к губам кубок. — Так или иначе, это отнюдь не большая честь, а скорее нож в спину. Наивные бургундцы думают, что их ожидает приятная прогулка во главе многочисленных отрядов с целью похвастаться друг перед дружкой изготовленными для праздничных турниров доспехами. А вот когда дело дойдет до развертывания шатров под проливным дождем, обезлюдевших от эпидемии черной оспы городов, когда их будут заживо сжирать тучи комаров в зловонных болотах, вот тогда все эти славные рыцари подожмут хвост и разбегутся по своим теплым замкам.