— Сейчас, скорее! — услышала она свой крик.

Алекс сорвал с нее брюки вместе с трусиками. Джил закончила с застежкой и стащила с него джинсы. Она потянулась вперед и языком коснулась вздымающейся хлопчатобумажной ткани его трусов, сдерживавших набухший пенис, желая дотронуться до него языком.

Он стянул трусы и приблизил к ее лицу то, что она хотела получить, — и Джил попробовала его, ощутив соль, пот и запах спермы. Внутри ее что-то взорвалось, и Джил заплакала — но не от боли, а от желания.

— Господи!

Алекс раздвинул ее ноги и толчком вошел в нее. Мгновенно ее внутренние мышцы сократились, плотно обхватив его плоть.

Она никогда не достигала оргазма так быстро и все еще содрогалась в конвульсиях, когда Алекс вышел из нее, поднял ее бедра, и его язык принялся за работу у нее между ног. Вдогонку за первым ее сотряс еще один оргазм.

Джил не могла двинуться, и не потому, что он сжимал ее бедра мертвой хваткой.

Она охнула, когда Алекс снова лег на нее.

Джил еще не отошла от второго оргазма, а Алекс уже был в ней, и, изумленная, она поняла, что в ней снова нарастает желание, которое никуда не исчезало. Он начал двигаться.

Джил схватила его за плечи так крепко, словно цеплялась за жизнь. А может, так оно и было. Алекс так и не снял шерстяного свитера, уже промокшего насквозь. Внезапно он притянул ее к себе еще ближе, стараясь проникнуть в нее как можно глубже, и снова Джил взлетела на вершину блаженства.

— Перевернись, — потребовал он.

Джил хотелось убить его за то, что он оставил ее, но Алекс уже снова был в ней, посылая мощные толчки. Краем сознания Джил слышала свои крики, слышала его дыхание сзади, чувствовала его усилия, еще и еще, и наконец он заставил ее распластаться и упал сверху.

Алекс лежал совсем неподвижно. Джил слышала громкие удары своего сердца. Ее сознание прояснилось, и первое, о чем она подумала, что укрыта его таким теплым телом и что он обнимает ее, обхватив ладонями ее груди. Джил улыбнулась, и Алекс скатился с нее.

— Тебе не было больно? — прошептал он.

— Нет.

Алекс посмотрел на нее, и она увидела, что он улыбается улыбкой сексуально удовлетворенного мужчины. Он обнял ее и привлек к себе. Джил заснула первой.

Джил остановилась на пороге утренней комнаты. Погруженный в газету, Алекс не заметил ее. Сердце у нее работало, как автомобильный мотор, включенный на полную мощность, а сама Джил была сплошным комком нервов.

Как она могла переспать с ним? Он не любит ее, она не любит его. Как могут два практически чужих человека испытать вдвоем такую безумную, грубую страсть?

Прошедшая ночь была огромной ошибкой. Но Боже мой, она думает о новой ночи в объятиях Алекса. Что же ей делать?

В этот момент Алекс заметил ее. Он вскочил, чуть не опрокинув стул и расплескав на скатерть кофе из своей чашки.

Он нервничает, потому что тоже сожалеет о случившемся? И может, она все же небезразлична ему, хоть немного?

— Привет, — нервно выговорила Джил. — Доброе утро.

— Доброе утро, — ответил он стоя, пока она шла к столу.

Алекс налил ей кофе. Этот жест вдруг обрел огромное значение. Сколько мужчин в этот день делали то же самое? О Боже! Если бы вернуть все назад. Если бы они оставались просто друзьями.

— Спасибо, — сказала Джил. — Какой сегодня солнечный день. — Щеки у нее запылали.

Он смотрел на нее так, словно она говорила по-китайски. Наконец вымолвил:

— Да.

Джил пила кофе, опустив глаза. Интересно, надо ли обсуждать то, что случилось этой ночью, или они просто сделают вид, что ничего не было? Алекс пришел ей на помощь.

— Что у нас сегодня на повестке дня? — спросил он и принялся за яичницу.

С облегчением и вместе с тем разочарованная, Джил взяла лепешку с изюмом.

— Часовня.

— Я так и думал. Отвезу тебя туда после завтрака.

Джил остро чувствовала неловкость, возникшее между ними напряжение.

— Если хочешь, я могу съездить сама.

— Я тебя отвезу, — твердо сказал он. — Просто я устал. — И бросил на Джил многозначительный взгляд, от которого она покраснела. — Я по-прежнему хочу, чтобы ты немного отдохнула от своих поисков.

— Я не могу. По крайней мере сейчас. Мы в Йоркшире, а когда я еще смогу сюда выбраться.

— Да, ты права. — Он немного помолчал. — И кроме того, должен признать, мне тоже любопытно, что случилось с твоей прабабушкой, Джил.

Их взгляды встретились, и вдруг, совершенно непонятно почему, Джил ощутила — что-то не так. Алекс лгал ей. Она почувствовала это.

Алекс и Джил вышли из машины и направились к старой каменной церкви. Она стояла близко от дороги, за каменной стеной, в окружении красивого зеленого газона, живой изгороди из розовых кустов и старых дубов. Чуть подальше располагался каменный коттедж викария, отделенный от церкви вымощенной камнем дорожкой и еще более густой живой изгородью.

Войдя внутрь, Джил живо представила себе, как сюда приходила Кейт — молиться и надеяться.

— Чем могу служить? — К ним шел викарий в темном костюме с белым пасторским воротником.

— Викарий Хьюит? — спросил Алекс, выступая вперед и протягивая руку. — Я — Алекс Престон, племянник лорда Коллиизуорта. Я звонил несколько минут назад.

Мужчины поздоровались, Алекс представил Джил, объяснил, что привело их в часовню, и Хьюит отвел их в маленькую комнату в задней части церкви, где хранились все церковные записи. Там он нашел требуемый том и положил его на старый поцарапанный стол в центре комнаты.

— Все, кто умер в 1909 году и был похоронен на этом кладбище, зарегистрированы здесь. Разумеется, в хронологическом порядке, — добавил он.

Алекс поблагодарил викария, и они с Джил склонились над пожелтевшими страницами. 17 мая 1908 года умер и в тот же день был похоронен мужчина по имени Джордж Томпсон. Затем шла дата 30 сентября 1908 года. Потом 3 декабря того же года. После этого пошел 1909 год.

У Джил сильнее забилось сердце. Ведя пальцем, она уткнулась в первую дату этого года — 21 мая. 12 января 1909 года отмечено не было. Кэтрин Аделайн Галлахер не значилась в этой книге.

— Должно быть, это ошибка, — сказал Джил. — Давай вернемся назад.

Они перелистнули несколько страниц и наткнулись па 1907 год. Внимательно просмотрели все записи до 1909 года. Кэтрин Аделайн Галлахер нигде не была отмечена; совершенно ясно, что на кладбище церкви Хинтон-Вэйл не было погребения женщины с таким именем.

Джил и Алекс обменялись взглядами.

— Странно, — сказала она.

Он не ответил.

— Кто-то похоронил ее, но в большой тайне.

— Похоже, в этом все дело. Полиция ничего не смогла найти. Кейт, конечно же, похоронили тайно. Вопрос — почему? Кто-то пошел на большой риск, похоронив ее здесь.

— Да. — Джил сжала кулаки. — Без сомнения, Кейт похоронил ее же убийца, что говорит о теплых чувствах к ней с его стороны.

— Кого ты обвиняешь?

— Смотри сам: Эдвард обманул Кейт и женился на Энн. Думаю, что Кейт причиняла ему беспокойство, вряд ли она была готова спокойно уйти в тень и позволить ему жениться на ее лучшей подруге.

— Джил, притормози. Может, она умерла при родах. Может, она снова забеременела. Такого рода скандалы тоже скрывали. Ты все подгоняешь под свою версию. Ну что ты надеешься найти? Кейт умерла девяносто лет назад. Ты уже не можешь изменить то, что с ней случилось.

— Мне кажется, твоя семья знает об этом гораздо больше, чем говорит.

— В самом деле?

Джил внимательно посмотрела на Алекса. Теперь она уже не видела в нем мужчину, в объятиях которого лежала прошлой ночью. Теперь они словно стояли по разные стороны баррикад.

— Давай вернемся в дом, — сказала наконец Джил. — В старых поместьях, как это, должны храниться бухгалтерские книги. Найдем подпись Эдварда, и первым делом в понедельник я сравню ее с подписью Барклая. И если они окажутся одинаковыми, Алекс, тогда у меня будет доказательство, что Эдвард был любовником Кейт и у них был сын.

— Хорошо, — согласился Алекс.

— Умеешь же ты испортить настроение.

Он улыбнулся.

— Кто-то же должен держать тебя в узде, малыш, иначе одному Богу известно, что ты натворишь. — Алекс сказал это почти с обожанием.

Алекс аккуратно вырвал из огромного гроссбуха страницу. Сложил и передал Джил.

— Надеюсь, никто этого не заметит. — Джил оглянулась через плечо на открытую дверь кабинета, куда по возвращении из церкви ее привел Алекс.

— Сомневаюсь, что сюда заходит кто-нибудь, кроме служанки, которая здесь прибирает. — Алекс вернул том на полку, где стоял с десяток других таких же томов. Записи поместья восходили к 1495 году, и на Джил это произвело впечатление.

— Ну что, готов к походу на чердак? — бодро поинтересовалась она.

— Хочешь подняться на чердак? Сегодня? — Солнце сияло так ярко, что казалось, они находились во Флориде. — Ты еще не видела Робин-Гуд-Бэй. А пообедать мы могли бы в пабе.

— Поедим позже. — Джил улыбнулась. — Алекс, все отправляют старый хлам на чердаки. У меня даже не хватает воображения представить, что можно найти у вас на чердаке. Мы не можем уехать, не исследовав его.

— Иди за мной, — вздохнул Алекс. По дороге на самый верх он рассказал, что детьми они часто забирались в Стэнс-море на чердак. — И когда нас там заставали, то всегда ругали.

Когда они наконец оказались на чердаке, Джил подумала: и месяца не хватит, чтобы осмотреть все хранившиеся здесь сундуки, ящики и коробки, но, вздохнув, направилась к дорожным сундукам, окованным латунью и поставленным один на другой.

Алекс помог стащить самый верхний, затем следующий; порывшись в них и не найдя ничего, кроме старой женской одежды годов сороковых или пятидесятых, они перешли к стоявшим дальше коробкам. За этими коробками, завернутый в полотно и прислоненный к стене, стоял какой-то большой плоский предмет. Заинтересовавшись, Джил вытащила его и сняла ткань. И по спине у нее пробежал холодок.

Перед ней была картина — портрет в натуральную величину. Невозможно было ошибиться в том, кто был изображен на этой картине. Солнечным днем в саду среди тюльпанов сидела Кейт. Она была потрясающе красива.

— Алекс! Посмотри, что я нашла!

— Вижу, — только и сказал он, подойдя сзади.

Глядя на Кейт, Джил внезапно поняла, какое чувственное у нее лицо. Глаза потемнели, манят к себе, рот приоткрыт, словно она только что сделала вдох или вот-вот заговорит. Кейт была полностью одета, но впечатление картина производила далеко не невинное.

И Джил вдруг вспомнила себя на фотографии, сделанной Хэлом. На том снимке у нее было точно такое же выражение лица.

— Я видел этот портрет раньше, — тихо проговорил Алекс.

Джил вздрогнула.

— Что?

— В детстве мы частенько забирались сюда. В тот день, когда мы нашли этот портрет, мы были здесь все четверо: я, Томас, Лорен и Хэл.

У Джил заныло сердце.

— Хэл видел ее.

Алекс кивнул.

— И что потом?

— Ничего. Пришла экономка, отругала нас. Конец истории.

— А Хэл тогда в первый раз увидел Кейт?

— Не знаю.

Алекс лгал. Джил облизнула пересохшие губы.

— И как Хэл отреагировал на картину?

— Не помню. Я умираю от голода.

«Он переменил тему, значит, что-то знает и не говорит», — подумала Джил.

— Одержимость Хэла началась в тот день, да?

— Понятия не имею. Ты закончила допрос?

— Это не допрос. Я просто удивлена, что ты ни разу не упомянул об этом портрете.

— Я забыл о нем.

— Понятно, — отозвалась Джил. Может, Алекс и правда забыл о нем. — Дай я еще загляну в коробки, и пойдем.

— Тебе не надоело?

— Нет.

Она направилась к картонным коробкам, размышляя, кто спрятал картину. Потом он поняла, почему ее спрятали. Кейт умерла, и все, связанное с этим делом, должно было исчезнуть. Разумеется, кто-то из членов семьи спрятал портрет, иначе он висел бы где-нибудь, например, в Аксбридж-холле, и все спрашивали бы о Кейт, не давая похоронить эту тайну.

В желудке у Джил заурчало. Не обратив на это внимания, она с мрачной миной открыла уже шестую коробку. В ней хранилась стеклянная посуда. Она уже собиралась закрыть ее и сказать Алексу, что готова идти, когда посмотрела на бокалы для вина, отделенные друг от друга картонными перегородками. Неизвестно зачем, но не в силах отделаться от мысли, что кто-то желает непременно скрыть правду о Кейт, Джил вынула четыре бокала, затем еще четыре. Ниже лежали восемь бокалов для коньяка. Она вынула и их. Дно коробки было выстлано кусками газет.

— Что ты делаешь? — полюбопытствовал, подойдя к ней Алекс. — В сундуке одежда — детская одежда.

— Не знаю, — ответила Джил, собираясь вернуть бокалы на место. — Я уже тоже созрела для ленча.

Джил еще раз заглянула в пустую коробку, где не осталось ничего, кроме обрывков бумаги. Ни о чем не думая, она вытащила и их, под ними ничего не было. Чувствуя себя последней дурой, она посмотрела на обрывки в руке и замерла. Она поняла, что куски газеты были вовсе не рваными, хотя и разной формы. Она смотрела на аккуратно вырезанные из разных газет статьи. На верхней она заметила дату — 1909 год.