Внизу в женском саду царица и царевна спокойно сидели рядом у фонтана. Их не затрагивали его темные желания. Ваалит что-то говорила, честно и открыто. Билкис слушала и кивала, перебирая пальцами горсть алых бутонов роз, которые лежали у нее на коленях.

«Ты желаешь ее, и ты царь. Возьми то, чего желаешь. Кто смеет противиться желаниям царя?»

– Я. – Это произнесенное шепотом слово отразилось эхом от прохладных каменных стен. – Я, – повторил Соломон.

Он закрыл глаза, спасаясь от яркого сияния соблазна. А когда осмелился снова взглянуть вниз, на сад, дочь и царица уже ушли. Остались лишь солнечные блики на воде фонтана и аромат роз, витавший в воздухе.

Билкис

Позже, когда стало невозможно взять свои слова назад, Билкис поняла, что стремилась вперед чересчур быстро и слишком надеялась на обещание богини. «Матерь сказала мне, что я найду наследницу. Привела меня к ней. Но я сама должна ее заполучить. Неужели я надеялась, что Аллат на крыльях ветра перенесет девочку из Иерусалима в Саву?»

Она слишком радовалась и повела себя самонадеянно. «Да, но, если бы не это, если бы я была так мудра, как думала о себе, никогда бы мне не лежать в объятиях царя Соломона».

Билкис успела увидеть Иерусалим издали и осмотреть его улицы; она оценила все богатства, которые показывал ей царь. Ей даже разрешили полюбоваться Великим Храмом, венчавшим собой высокий холм, войти во внешний двор, где огромная медная чаша покоилась на спинах двенадцати волов, и лицезреть две колонны у входа в сам храм.

Но из всех сокровищ Иерусалима величайшим оказалось найденное в стенах дворца, столь бесценная жемчужина, что Билкис позволила алчности возобладать над здравым смыслом. В будущем, когда ей хотелось поспешить, она всегда нашептывала себе эту историю как тихое предостережение.

Она считала, что терпелива, как само время, и может проникать всюду, как мелкий песок пустыни. Ведь с тех пор, как царица увидела Ваалит, она ждала, безмятежно улыбаясь, как будто девочка вызывала у нее не больше интереса, чем этот величественный дворец, или золотой храм, или огромный рынок, где купцы предлагали сокровища из всех мыслимых стран мира.

Но в какой-то момент ей показалось, что царь уже бросил к ее ногам все, что было в Иерусалиме, и сам дал ей возможность, которую она искала. В тот день они поехали верхом в долину, лежавшую к северу от города, – Соломон хотел показать царице свои знаменитые конюшни. Ей очень понравилось хозяйство и лошади, которых там разводили. Скакунов царя Соломона ценили военачальники и цари.

По дороге домой они говорили о лошадях и заспорили, что следует выше ценить, размер и силу или быстроту и легкость.

– А что если вывести лошадь, обладающую всеми этими достоинствами? – спросила наконец Билкис. – Когда я вернусь в Саву, я выберу трех молодых жеребцов, сыновей Шамса, и пришлю тебе. Сведи их со своими самыми большими и сильными кобылами…

– И через некоторое время мы увидим, удастся ли таким образом создать идеального коня. Я с благодарностью приму такой подарок. – Соломон наклонился, чтобы погладить Шамса по гибкой шее. – С того самого момента, как я впервые увидел твоего коня, я не мог отвести от него глаз. И теперь я получу такого же!

Царица засмеялась. В Иерусалим они ехали весьма довольные друг другом.

Когда они вернулись в город, Соломон провел ее в Малый дворец. У ворот он сказал:

– Вот ты и увидела все мои сокровища, о величайшая из цариц. – Соломон улыбнулся. – Скажи мне, что ты думаешь? Может ли величие моего царства сравниться с твоим?

Она улыбнулась в ответ, согретая смехом, звучавшим в его голосе.

– У тебя действительно великое царство. Но настоящее сокровище – это достойный собеседник.

– Да, ведь я уже устал смеяться над собственными шутками.

– Неужели твои придворные не смеются, стоит тебе улыбнуться?

– Слишком часто. Разве ты не знаешь, что я мудр и наделен умением остроумно шутить?

– И поэтому они хохочут над каждым словом, слетающим с твоего языка. – Она с иронией покачала головой. – Как жаль, что из-за идущей о тебе славы все над тобой смеются!

– Но ты не такова, – сказал Соломон, взяв ее за руку. – Ты смеешься или хмуришься лишь тогда, когда мои слова действительно трогают тебя. Ты права: ты сама – главное сокровище своего царства. – Помолчав немного, он добавил: – Я хотел бы, чтобы сокровище твоего царства стало моим.

– Ты льстишь мне, о царь, я так стара, что гожусь тебе в матери.

– Какая разница? Твой ум достоин моего. Чего еще я могу желать?

– Большая, – засмеялась она. – Впрочем, ты прав, наши умы сходятся, ведь ты хочешь сокровищ моего царства, а я твоего.

Она продолжала говорить как бы шутя, не желая, чтобы он взял свои слова назад, ведь она так долго и ласково подводила его к этому моменту.

– Чем владеет царь Соломон, чего могла бы желать царица Савская? – Он тоже говорил весело, тень сомнения исчезла из его голоса. – Проси чего хочешь – оно твое.

– Разве ты не хочешь сначала узнать, чего я хочу попросить?

– Тебе чужда алчность, – снова улыбнулся Соломон, – проси.

Да, момент настал, она почувствовала это всем своим существом.

– Царь Соломон поклялся дать мне все, чего я захочу, но из всех его сокровищ мне нужно лишь одно.

– Царица Билкис получит любое сокровище, которое назовет, хотя для меня загадка, что есть в Израиле такого, чем не владеет Сава.

Соломон говорил терпеливо и весело, словно думал, что ее внимание привлекла какая-то безделушка.

– Израиль может даровать Саве то, чего она уже не в силах породить. Разгадка – царевна Ваалит.

Он молчал. Дружба, звеневшая золотыми колокольчиками, рассыпалась в прах, между ними словно бы выросла стена и воздух стал прохладным. Она поняла, что допустила ошибку. «Слишком рано. Я попросила слишком рано».

– Не понимаю, – сказал наконец он, явно давая ей возможность попросить чего-нибудь другого.

Но она не могла. Не могла обойтись без Ваалит. Савское царство не могло обойтись без Ваалит.

– Ты знаешь, ради чего я проделала этот долгий путь и кого я искала. Теперь я нашла ее. Мне нужна всего лишь одна девочка…

– Я не Иеффай, чтобы жертвовать единственной дочерью.

– Жертвовать? Она всего лишь девочка для тебя и твоего народа. Какая жизнь ожидает ее здесь? В Саве она станет царицей, Соломон, она будет править после меня.

Он молчал, не позволяя жестоким словам сорваться с языка. Но, когда он заговорил, его голос ничего не выражал, и это спокойствие показалось Билкис хуже гнева.

– Нет, не будет, о царица. Она – моя единственная дочь. Единственная царевна этих земель. И я не отошлю ее в страну, до которой полгода пути.

– Тебе придется когда-нибудь отпустить ее, о царь. – Она говорила так же ровно и спокойно. – Она уйдет к мужу или в храм. Ты не можешь заставить ее остаться ребенком навечно. Даже Соломону Премудрому не под силу остановить ход времени.

– Это случится когда-нибудь, но не сейчас. Как ты и сказала, она всего лишь девочка. Это не Земля Пряностей, а страна Господнего Закона. Здесь девочек не учат повелевать мужчинами.

– Да, но даже девочек из этой страны можно научить. Ведь именно они воспитывают мужчин, которые управляют этим царством.

Но эти слова не убедили царя, Билкис чувствовала его сопротивление. И, когда он сказал, что его ждут срочные дела, она поняла, что пока следует сдаться.

– Да, конечно, – ответила она и улыбнулась.

И, входя в ворота Малого дворца, она протянула ему руку, словно их беседа состояла их одних только ласковых слов и смеха.

И все же он впервые ушел от нее, не дожидаясь, пока она завершит их встречу, и это само по себе говорило о том, как смутила его просьба царицы. «До такой степени, что он взял назад свое царское слово – даровать мне все, чего я пожелаю…» Внезапно почувствовав усталость, она прислонилась к стене у окна. Камень холодил щеку. Все, чего она пожелает… «Мужчины легко раздают подобные обещания, а цари и того легче».

Исполнение ее желания дорого бы обошлось царю Соломону, этого она не отрицала даже наедине с собой. «И все же эта девочка обещана мне. Если царь Соломон не сдастся, его отказ обойдется ему еще дороже».

Значит, он не должен отказать. Должен дать ей то, чего она желает. «Я должна склонить его к моей воле. Но как?..»

Она вдруг засмеялась, весело, словно девчонка. Могла ли она забыть? «Разве царь – не мужчина, а царица – не женщина?» Мужчины повинуются своему телу – и женскому. И даже Соломон Премудрый не был исключением, хоть и считал себя холодным и бесстрастным. Ведь он жил во власти воспоминаний о женском теле, во власти призрака своей возлюбленной, своей Ависаги.

«Чтобы завоевать царское сердце, я должна изгнать оттуда призрака». С живой соперницей бороться намного легче. Собравшись с мыслями, Билкис встала перед серебряным зеркалом, изучая свое отражение в гладкой поверхности.

Каким образом лучше всего привлечь его? «Подстроить так, чтобы он застал меня купающейся при свете солнца, как случилось с его отцом и матерью?»

Нет, эта уловка помогла бы лишь молодой женщине. Билкис все еще сохраняла свою красоту, но ее молодость прошла. Солнечный свет уже не ласкал ее, показывая все достоинства и обещая огненную страсть тем, кто на нее смотрел. К тому же богиня солнца и так помогла ей, выполнив свое обещание, приведя сюда, в эту землю, где правили мужчины.

«Значит, я должна обратиться за помощью к лунному божеству». Тени, лунный свет и ее подкрепленная опытом страсть – все это могло привлечь к ней Соломона. Тут ничего сложного нет. А вот добиться, чтобы он отдал ей дочь, ребенка своей Ависаги… Это было сложно.

«Но возможно. Это не может оказаться невозможным. Матерь привела меня сюда, показала мне девочку. Она не стала бы обещать мне того, чего я не могу получить».


Для победы в этой схватке ей требовалось оружие, а выковать его она могла, лишь узнав свою соперницу так же хорошо, как себя. Билкис разослала своих служанок и евнухов выпытать истории о прошлом у женщин в гареме и у дворцовых рабов. Она просеивала старые слухи и сплетни, ища правды, которую могла бы обратить против холодной обороны Соломона.

«Ависага? Симпатичная девушка, но слишком тихая».

«Почти что чужеземка. Я уверена, что в ее жилах текла не наша кровь».

«Добрая, с нежным голосом».

«Она его околдовала. Был десяток более миловидных, чем она!»

«Она много смеялась».

«Ни одна порядочная девушка так не ходит – будто кошка, разнежившаяся на солнце. А еще она носила на ногах браслеты с колокольчиками – вряд ли ее научила этому благонравная женщина!»

«Ависага? Я помню ее. От нее пахло корицей. Корицей и розами».

Соломон

Целую неделю он не видел ее. Царица Савская не выходила из Малого дворца, словно их ничто не связывало. Сначала он посылал к ней слуг с цветами и фруктами, задабривая ее. Затем отправил посланцев, спрашивая, что случилось. Точнее, умоляя об ответе. «Как вышло так, что она стала настолько нужна мне? – Беспокойно ворочаясь на своем ложе, Соломон улыбался в темноте летней ночи. – Ты знаешь, как это вышло. Ее ум достоин твоего. Она – та, с кем ты можешь говорить и быть понятым».

Даже его друг Аминтор не мог до конца осознать, какой груз придавливает царя к земле. А теперь у Соломона не осталось и той дружбы, ведь критянин покинул его. Царь всегда знал, что его друг здесь ненадолго, как перелетная птица, которая отдыхает, прежде чем снова пуститься в путь, не имеющий конца. «И все-таки мне его не хватает. А теперь и царица скрывается от меня. Она гневается, потому что я отказал ей. Но, если Аминтор просил у меня слишком мало, Билкис хотела слишком многого».

Стояла глубокая ночь, горячая, как черный огонь. Мог ли он спать, если сам воздух обжигал его кожу? Не мог. Соломон оставил свои добросовестные попытки заснуть. Он встал и подошел к окну, а потом сел на широкий подоконник, опираясь о камни, разогретые дневной жарой. Сегодня снова не удастся поспать, а завтра он едва ли сможет вершить дела.

Соломон вздохнул и потер свои виски. Этим летом дул сильный жаркий ветер, жестокий и безжалостный, словно Закон. Именно в такое лето его отец увидел, как его мать купается на своей крыше, и с первого взгляда влюбился в нее…

Это если верить сюжету красивой песни, которую исполняли придворные певцы. Рассказывали и другие истории, не столь красивые, о страсти, измене и убийстве. Но об этом не говорили открыто, а лишь шептались тайком, по углам.

«Говорят, что мой дворец – средоточие правосудия. На самом деле это средоточие тайн».

Царь, его отец, призвал к себе женщину лишь потому, что захотел ее. «Я тоже царь. Я могу поступить так же. Я могу приказать, чтобы ее привели ко мне, потому что я желаю этого. Потому что я желаю ее».

Даже если она не желает его? «Чего стоит похоть без любви? Хотя бы даже без страсти?»