Елена Невейкина - Наследница

В это время Элен тихонько шепнула на ухо Чергэн:

— Это его единственная ценность. Он поверил вам.

— Да. Я это поняла, — ответила мать.

Через короткое время все в таборе были заняты приготовлениями к неожиданному празднику. Элен трудилась вместе со всеми. Она чистила и резала овощи и мясо, помогала возле котлов, носила с речки воду. Когда жених и брат попытались помочь, она решительно остановила их:

— Не вмешивайтесь, вы всё испортите. Это не мужское дело, этим могут заниматься только женщины! Сядьте, вон, в сторонке на травку, да отдохните. Как всё будет готово — вас позовут, — и снова ушла к шатрам.

Они переглянулись.

— Нда, — произнёс Юзеф, — нам указали наше место. То есть, как со шпагой играть — это занятие чисто мужским не считается, она заявляет, что тоже имеет на это право. А тут…

— Да ладно, тебе. Отдыхай, пока твоя невеста женой не стала, — улыбнулся Ален. — Я так понимаю, хозяйкой она будет хорошей, но просто с ней не будет.

— Это точно, — согласился Юзеф, усаживаясь рядом на траву, — но я к этим трудностям уже как-то и привык.

— Интересно, — помолчав, сказал он, — правду тогда сказал господин Забродов Элен? Он действительно предупредил этих людей? Они спаслись благодаря ему? Или это всё же была попытка с его стороны хоть как-то смягчить свою вину?

— Так давай сейчас у кого-нибудь спросим, — ответил Ален. — Самое время сейчас.

— У кого?

— Я бы спросил у этого… приёмного отца Элен… как его? Мирко?

— Кажется, да. Он тут вроде главный.

— Вот и хорошо. Раз мужчины не принимают участия в подготовке, значит, и он свободен. Пойдём, вставай.

Мирко они нашли сразу, он осматривал упряжь на паре, которая была впряжена в коляску. Штефан, стоя рядом, наблюдал за ним, насупившись, и что-то тихонько ворчал себе под нос. Увидев подходивших мужчин, он явно обрадовался.

— Наконец-то вы пришли, панове! — обратился он к ним по-польски. — Пан Юзеф, что ему тут нужно?! А? Вот сглазит лошадок, непременно сглазит!

— Перестань, Штефан, — ответил Юзеф, — и говори по-русски.

— Распрячь бы пару надо, — сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, Мирко. — замаются лошадки долго стоять. Пусть отдохнут.

— Ага. А потом не найдёшь их, — возразил Штефан.

— Почему не найдёшь? — удивился цыган. — Стреножим их, и пусть пасутся.

Дальнейшие возражения недоверчивого поляка опередил Ален.

— Правильно. Штефан, распряги лошадей.

— Давай, давай, — поторопил раздумывающего, стоит ли это делать Штефана, Юзеф.

— Вы так внимательно смотрели на упряжь, — сказал Ален. — С ней что-то не так?

— Поизносилась немного. Кольцо погнуто. Удила можно поменять, — коротко ответил Мирко.

— А возьмётся кто-нибудь помочь с этим делом?

— Можно помочь. Только зачем? Лучше я всю упряжь тебе, барин, сменю. Не думай, я не из-за денег. Это для дочки.

— Спасибо.

Помолчали. Потом Ален всё же спросил:

— Можно у вас узнать об одном событии?

— Спрашивай, барин, почему ж нет?

— Было ли такое, что какой-то человек помог вашему табору, предупредил об опасности?

Мирко внимательно посмотрел на него.

— Было. А почему спрашиваешь?

— С ним говорила моя сестра, он рассказал, что спас цыган. Но нам что-то не верилось. Вот мы и решили у вас спросить, правда ли это.

— Почему ж вы тому человеку не поверили?

— А почему вы поверили?

— Мы тоже поверили не сразу, — вздохнул Мирко. — Он ведь у нас тогда не первый раз появился. Сначала он помогал Баську поймать. Да обманули мы его. Когда ж он опять заявился и стал пугать нас тем, что на следующий день нас всех беда ожидает, мы прогнать его сперва хотели… А он вдруг на колени перед всеми встал и говорит: «Убейте меня здесь, чтобы я не был виновен в ваших бедах, что завтра придут». Тут мы уж поверили, быстро собрались и ушли. Но двоих оставили. Они спрятались, чтобы посмотреть, что будет. Вот они и рассказали после, что плохо бы людям пришлось, останься мы там. Появились человек десять, все с оружием. Один из них, как увидел пустое место стоянки, разозлился здорово.

— А того, что предупредил, с ними не было?

— Не знаю. Сам ничего не видел… Вот ты, барин, сказал, что он говорил с сестрой твоей. А что с ним дальше стало?

— А почему вам это интересно?

— Дочка сказала, что все, кто угрожал ей, умерли. Тот человек, вроде, тоже среди них был…

— Да, он был среди них. Но он не умер. Он ушёл в монастырь.

Мирко молча кивнул. Потом сказал:

— Это правильно.

— Что правильно?

— То, что не умер. Бог знает, кто имеет право остаться на этом свете.

Все замолчали. Что ещё говорить, Ален не знал. Возникшую было неловкость сгладил Мирко, сказав:

— Вон, уже всё готово, нам машут. Идёмте, — и первым, не дожидаясь их, направился к шатрам, где женщины закончили все приготовления.

Угощение удалось на славу!

— Ой, не могу больше! — простонал Ален. — Ни кусочка больше не поместится!

— А ты встань да пройдись немного, — полушуткой предложила сестра, — может, место и появится.

— Не, панна Элена, — отдуваясь произнёс сидящий рядом Штефан, которого тоже позвали к праздничному столу, — это не поможет. Я, кажется, неделю теперь есть не смогу, переваривать буду. Вот не знал, что цыгане так едят…

Элен тихонько засмеялась. Внезапно кто-то обнял её за плечи со словами: «Привет, подружка!». Она обернулась и увидела улыбающуюся молодую цыганку, у которой из-под платка выбивались роскошные пряди волос медного цвета.

— Ася!

— Ну, а кто ж ещё? Я ходила в село, гадала и даже не поверила, что это правда, когда мне сказали, но поторопилась вернуться. А это и впрямь ты!

— Это и впрямь я.

— И что? Тебе наскучила жизнь барыни? Ты решила вернуться? — со смехом спрашивала Ася. — Или опять тебя прятать придётся?

— Нет, не придётся прятать. Я приехала повидать всех вас, да познакомить с женихом и братом. А их — с вами. Ведь должны же они знать мою цыганскую семью.

— Это точно, должны. Выходит, ты, барин, счастливым родился, — обратилась она к Алену, — живым вышел оттуда. Значит, и дальше счастливым будешь.

— Это тебе карты шепнули? — улыбнулся он.

— Нет, карты только много раз говорили, что живой ты. И мне говорили, и вон, Чергэн тоже. А счастье твоё по глазам видно, — опять улыбнулась она.

— Быстро ты всё это разглядела. Только вряд ли права.

— Не веришь? А ты дай-ка мне на твою ладонь взглянуть, я подробнее тебе всё расскажу. Может, тогда поверишь.

Говоря это, Ася уже уселась рядом с Аленом и уверенно протянула руку. Он, усмехнувшись невесело, протянул в ответ свою. Ася некоторое время разглядывала линии на его ладони, а потом, подняв брови, весело посмотрела ему в глаза.

— Ай, грех печалиться тому, кто такой узор на руке носит. И жизнь длинная, и достаток в ней будет. Людей себе подчинить умеешь, но не силой. А ещё — женишься скоро, и счастлив будешь. Жена твоя долго с тобой будет, и другой с тобой рядом не быть. Детей она тебе родит. Разве не это называется счастливой судьбой?

— Счастливой?

— Ай-я-яй! Знаю, что думаешь. Только что было — то прошло. Ты своим прошлым беспечальное будущее оплатил. Только верить надо в это. Не поверишь, будешь о плохом думать — удача от тебя отвернётся. Ангел обидится и не станет тебе больше помогать.

— Ты так говоришь красиво — как песню поёшь, — улыбнулся Ален. — Если бы ты ещё научила меня, как верить научиться?

— Этому научить нельзя. Просто верить надо. Это внутри должно быть. А о песне ты хорошо сказал. Песни мы сегодня ещё не пели. И не танцевали. Баська! Ты не забыла ещё, как плясала с нами? Не хочешь показать своему брату, как танцуют цыгане?

— Очень хочу! Только… не в этом же платье? У тебя не найдётся старенькой юбки?

— Э-э! Для любимой подруги найдётся и юбка, и кофта! Только вот на ноги ничего предложить не могу.

— Это и не нужно! Я буду танцевать босая!

Они вдвоём тут же исчезли переодеваться.

— Нас, как я понял, ожидает опять что-то неожиданное? — спросил молчавший до этого момента Юзеф.

— Элен собирается танцевать, по-моему, — неуверенно ответил Ален.

— Она когда-то удивила всех нас своим танцем, — вступила в разговор Чергэн. — Сама научилась, никто и не знал об этом. А плясала так, что нашлись даже, кто позавидовал.

— Да, в отношении удивлять — это у неё всегда хорошо получалось, — ответил Юзеф. — А скажите, вот только что эта девушка гадала по руке… и как к этому относится? Она шутила? Или этому можно доверять?

— Да, конечно шутила, — ответил вместо Чергэн Ален. — Хотела развлечь, повеселить…

— Это — как ты сам чувствуешь, — внимательно глядя на него, возразила цыганка. — Приятное сказать — это конечно. Но если бы она не видела этого на руке, то и не говорила бы. Не стала бы говорить о неудачах и огорчениях. Сказала б, что больше несчастий не будет. Сказала б, что всё страшное позади осталось. А она вон, сколько всего тебе предсказала. Такое просто так не говорят. Это увидеть надо. Значит, ты и правда, счастливый.

— И вы верите?

— А что ж не верить, когда всё сбывается? Вот все считали тебя, барин, умершим, а мне карты раз за разом говорили, что ты жив. Муж не верил. А я знала, что всё правда. Карты меня ни разу ещё не обманули.

Ален слушал и не знал, что думать. А Юзеф был доволен. Наконец-то господину Кречетову обещали что-то светлое. Пусть он не верит в это сейчас, но может, хоть задумается о возможности счастья.

В этот момент к костру подошли несколько девушек и молодых женщин. Их приветствовали одобрительными возгласами. Тут же послышались звуки сначала одной, а потом и второй скрипки. Под их мелодию, помогая себе ударами в бубны, цыганки начали танец. Ален, уже не раз видевший подобные сцены, всё равно не мог отвести глаз от танцовщиц, а Юзеф и вовсе замер. Ритм, мелодия, движения захватили его, ему казалось, что какая-то его часть танцует вместе с цыганками. И вдруг в одной из них он узнал свою Элен! Он удивлённо и как-то растерянно взглянул на Алена, и встретил смеющийся взгляд. Элен было узнать трудно: в широкой пёстрой юбке, в платке, завязанном сзади и закрывающем лоб, она ничем не отличалась от остальных плясуний. Но вот постепенно они немного разошлись, и Элен оказалась в кругу. Это опять был её танец, как тогда, давно, зимой. Но сейчас в нём не было той яростной стремительности, в которой говорила обида и желание что-то доказать. Движения были мягкими и притягивали к себе, манили…

… Наутро стали прощаться. Когда настал черёд Алена сказать что-то, он обратился к Мирко.

— Я долго думал, как отблагодарить вас всех за жизнь моей сестрёнки. И мне кажется, я нашёл правильное решение. Элен рассказала мне, что раньше табор кочевал по землям графа Кречетова или рядом с ними. А потом вы вынуждены были уйти оттуда, сменить дороги. Я, на правах наследника графа, предлагаю вам вернуться. Обещаю, что остановиться на зиму вы сможете в любой из принадлежащих мне деревень. Платы за это с вас никто не потребует. Я сам возмещу деревне издержки. Даже если вы не сможете или не захотите вернуться, помните, что в моих владениях вы всегда найдёте любую помощь.

Элен, с тревогой взглянув на брата в начале его слов (не сказал бы чего-нибудь не так, не обидел бы чем), полностью успокоилась и испытала чувство гордости за него: Ален смог забыть все те глупости, которые он слышал о цыганах раньше, а его предложение было как раз тем, что от него можно было ждать — восстановлением справедливости.

…Когда коляска скрылась из виду, Чергэн, утерев слёзы, спросила мужа, как он считает, следует ли воспользоваться приглашением господина Кречетова. Мирко взглянул на неё:

— А сама-то как бы решила?

— Не знаю. Продать в тех местах вряд ли что удастся, да и гаданьем много не заработаешь… Но, может, хоть на зиму туда ходить будем? Будет хоть возможность о Баське узнать что-то.

— Вот и я об этом подумал.

Перед отъездом брат с сестрой нанесли ещё один визит бурмистру. Они интересовались, «как продвигается их дело, и когда можно ждать суда над Алексеем Кречетовым». Бурмистр выглядел несколько смущённо, когда ответил, что господину Кречетову удалось бежать из-под стражи.

— Его, конечно, ищут, но пока безрезультатно, — бурмистр смотрел в стол и думал, что был бы счастлив, если бы графа так и не нашли. Как бы тогда всё упростилось! — Поиски велись и в городе и… рядом с городом, но… — он развёл руками.

— А в его усадьбе? — спросил Ален. — Там тоже смотрели?