Он намеревался устроить так, чтобы она пришла на часок в его номер в отеле. Но неожиданно для самого себя пригласил ее на плантацию посмотреть на Снежное Облако после очередного сеанса позирования, который состоится завтра утром. Тогда он сможет провести с ней больше времени, а ему хотелось побыть с ней подольше.

Она буквально захлопала в ладоши. Вэл решил, что в своей роли инженю она несколько переигрывает. Затем она спросила, следует ли ей пригласить дуэнью. «Конечно», – ответил он, подыгрывая ей.

Он проводил ее до самого магазина, словно она и в самом деле была респектабельной молодой дамой, а затем поспешил в «Сен-Луи». По пути он вспомнил лаконичное резюме Филиппа Куртенэ относительно Мэри Макалистер: она не такая, как остальные девушки.

Бедняга Филипп. Неудивительно, что она произвела на него столь сильное впечатление. Вэлу еще не доводилось видеть столь убедительную актрису, как Мэри Макалистер.

Играла она блестяще. Не кокетлива, но и не холодна; не слишком светская, но и не вовсе неотесанная. Да, она действительно не похожа на других девушек, в ее обществе настолько хорошо и спокойно, что легко забыть, кто она на самом деле. Девушки Розы всегда дают мужчине то, чего ему хочется больше всего, даже когда он сам не подозревает, чего именно, и понимает, лишь когда уже получил это.

«Эта лучше всех. Такой я еще не видел, – думал Вэл. – Завтра будет очень интересно». Он вошел в отель и перестал думать о Мэри.

А Мэри шила за своей ширмой, вновь и вновь переживая каждую секунду, проведенную с Вэлом. Она не могла поверить, что все это случилось на самом деле. Время от времени она трогала пальцем обработанный лаком цветок, который принесла в кармане. Это было вещественное доказательство – продавец гумбо дал Вэлу цветок в виде ланьяппа, а Вэл подарил цветок ей.


Войдя в двери отеля «Сен-Луи», Вэл попал на самый оживленный пятачок во французском квартале – за исключением рынка. Отель занимал почти полквартала, или, как выражались креолы, полквадрата. У него было три входа. Один, с Ройал-стрит, вел к двум сотням номеров, четыре из которых Вэл снимал круглый год, – они служили ему городской квартирой. Два входа были с Сен-Луи-стрит. Один вел на лестницу, которая изящно поднималась до бальных зал, а другой – большой, внушительный, с колоннами – служил главным входом. В него Вэл и вошел – у него были важные дела.

Проходя через большой зал, именуемый биржей, он кивнул нескольким знакомым, но при этом показал на противоположный выход, давая тем самым понять, что у него нет времени остановиться поболтать. Таких бирж в городе было несколько. Там собирались банкиры, маклеры, торговцы и представители транспортных фирм и заключали сделки с сахаром, хлопком и всевозможными перевозками.

Вэл держал путь в ротонду – самое сердце отеля, где торговля отличалась большим разнообразием и где проводились аукционы.

Ротонда пользовалась вполне заслуженной славой одной из самых интересных достопримечательностей Нового Орлеана, куда стекались и приезжие, и местные жители. Ее высокий купол был украшен фресками с аллегорическими сюжетами. Боги, нимфы, мифические животные резвились на фоне фантастических пейзажей высоко над головами людей, толпами снующих по мраморному полу. Чугунная винтовая лестница вела на опоясывающую ротонду чугунную же галерею, откуда зрители могли любоваться бурной деятельностью аукционистов, а также лучше рассмотреть величественные языческие забавы на фресках.

По воскресеньям ротонда была закрыта, а во все прочие дни недели открыта для обозрения. От полудня до трех часов она была забита мужчинами и женщинами, продающими, покупающими или просто наслаждающимися бурным оживлением.

От разнообразия товаров захватывало дух. За плантацией в три тысячи акров мог следовать пай на одну тридцатую часть небольшого пригородного участка. За бочонком вина – пара бокалов. Мебель, гвозди, картины, чайники, тюки сена или хлопка, кадушки с ромом или патокой, дамские ботинки или мужские подтяжки, кружева, духи, смола, плуги, хрустальные люстры, фарфор, шелка, связки бамбуковых стеблей… Все, что могло кому-то понадобиться, сваливалось к ногам покупателя после быстрого оживленного торга, который велся одновременно по-французски, по-английски и по-испански. Жители Нового Орлеана любили азарт и состязания. И естественно, предпочитали аукционы всем прочим видам коммерческих сделок. Даже дамы-креолки приходили в ротонду, когда выставлялась новая партия товаров из Франции или продавалась обстановка шикарного дома для покрытия долгов какого-нибудь проигравшегося картежника.

Аукцион проходил быстро и яростно. Три часа не тот срок, за который можно подумать, прежде чем делать ставки. Слишком много товара проходило через аукционы. В особенно напряженные дни два, три, а то и четыре аукциона проводились в разных концах огромного зала одновременно.

Вэл сразу увидел, что сегодня особого оживления нет. Лишь один аукционист зазывно выкрикивал группе человек в двадцать—двадцать пять:

– Как, неужели вы дадите этому потрясающему зеркалу уйти всего за сорок три доллара? Леди и джентльмены, да в самом Версальском дворце нет столь правдивых и столь прекрасных зеркал…

Два человека, стоявшие по обе стороны от него, говорили то же самое и с теми же интонациями – один по-французски, а другой по-испански.

Вэл прошел мимо них ко второй аукционной площадке, где мужчина устанавливал подиум.

– Привет, Жан-Пьер, – сказал он. – Мне передали, что у вас есть что-то для меня.

Аукционист кивнул.

– Как раз то, что вы любите, месье Сен-Бревэн. Пойдемте со мной. – Он жестом подозвал своих переводчиков, и они продолжили работу за него.

Аукционист провел Вэла в заднюю часть ротонды, где за низеньким деревянным барьером разместились рабы, выставляемые на продажу. Там уже было трое покупателей, которые придирчиво рассматривали рабов, обсуждая их достоинства и недостатки.

Жан-Пьер был одним из немногих новоорлеанских аукционистов, которые принаряжали рабов перед торгом. За перегородкой стояли четверо мужчин в плохо сидящих зеленых фраках, красных жилетах и желтовато-коричневых брюках и шесть женщин в бальных платьях из розовой тафты с глубоким вырезом. Одна из женщин была очень стара, со скрюченными от артрита руками и узким лицом, изборожденным морщинами. Была тут и девочка не старше десяти лет. У всех женщин на головах были требуемые законом тиньоны – хлопковые, с черно-красным узором, который самым нелепым образом контрастировал с блестящей розовой тканью платьев. Все рабы улыбались, довольные своими роскошными нарядами.

– Они с плантации Марсдена, что повыше Натчеза, – сказал аукционист. – Марсден наконец-то помер от скупости. Скорей всего, не пожелал раскошелиться на врача. Эту партию доставили в лохмотьях. Но они в хорошем состоянии. Об имуществе он заботился лучше, чем о себе самом.

Один из покупателей внезапно спросил самого крупного из рабов:

– Как тебя зовут?

Покупатель, естественно, говорил по-французски. Раб закатил глаза, и улыбка его дрогнула.

– Эге, да они все говорят по-американски, – сказал креол. – Я не собираюсь открывать у себя на плантации школу. – И он поспешил прочь, остановившись, лишь чтобы взять блюдечко устриц с подноса, который предложил ему официант.

– Похоже, полку конкурентов убыло, – сказал Вэл и подозвал официанта. – Пришлите мне бутылку белого вина, – сказал он, отобрав несколько устриц.

Администрация отеля предоставляла постоянным посетителям аукционов бесплатный второй завтрак, чтобы те не пропускали возможность сделать ставки. Официанты курсировали по залу с подносами, уставленными горячими и холодными закусками и напитками.

Жан-Пьер подождал, пока Вэл съест дюжину устриц, выпьет два бокала вина и вытрет руки о полотенце, которое поднес ему ухмыляющийся мальчишка в униформе. Затем, откашлявшись, предложил начать аукцион.

– Хоть товару и немного, времени уйдет порядочно. Вальмон улыбнулся:

– Не слишком, я надеюсь. Я рассчитываю на вас, Жан-Пьер. Пожалуйста, постарайтесь видеть мои ставки, а ставок других джентльменов не замечать. Которые из них семья?

Жан-Пьер вздохнул:

– Боюсь, что старая карга – тоже член семьи. Конечно, много за нее не дадут, но она была поварихой, месье, так что не совсем уж бесполезна. Эти двое сильных мужчин ее сыновья, а женщина, которая стоит рядом с девочкой, своей дочерью, – невестка. Говорят, она беременна, но я этому не верю.

Вэл приподнял брови:

– Выходит, из десяти рабов я, по вашим расчетам, должен купить половину. Неудивительно, что вы прислали мне записку.

Жан-Пьер пожал плечами:

– Но вы же сами предпочитаете семьи. Я вам ничего не навязываю.

Про себя аукционист считал Сен-Бревэна глупцом. Может, и правда, что покупка рабов семьями уменьшает вероятность побега и издержек, связанных с поимкой беглецов. И все же такой подход казался аукционисту пустой тратой денег. Однако он был доволен, что Сен-Бревэн предпочитает пускать деньги на ветер в ротонде. Только за прошлый год благодаря расточительству Сен-Бревэна Жан-Пьер получил очень неплохие комиссионные.

В качестве рождественского подарка хорошему клиенту, а также потому, что торговля шла очень вяло, Жан-Пьер продал Вальмону пятерых рабов за стартовую цену.

Оплачивая покупку, Вэл присовокупил еще сто долларов.

– Будьте любезны, Жан-Пьер, купите на половину этой суммы крепкой одежды для рабов. Особенно нужны хорошие башмаки, даже для старухи. В настоящее время сапожник в Бенисоне перегружен работой. Другую половину потратьте на подарок, который понравился бы вашей жене. Я благодарен ей за то, что она сделала из вас такого приятного делового партнера. За рабами я пришлю кого-нибудь завтра. Таким образом, ваши люди успеют хорошенько помыть их и приодеть. Не терплю вшей на своих рабах.

Аукцион занял всего полчаса. Вэл неспешно вышел, довольный удачной покупкой, в огромный и шумный бар отеля. Там бесплатный завтрак был еще более изысканным и разнообразным, а Вэл уже проголодался. Он решил отведать гумбо и сравнить его с тем, которое ел на рынке.

Приподняв цилиндр, он поклонился знакомой даме, но та была слишком увлечена торгами – продавали плюшевую козетку – и не заметила его.

В то же время какая-то незнакомая ему дама смотрела на него с неподобающей откровенностью. Сен-Бревэн был самым красивым мужчиной в ротонде, а возможно, и во всем отеле. Его легкая и уверенная поступь свидетельствовала о том, что он знает об этом факте и относится к нему с полным безразличием.


Мэри не могла устоять перед искушением. Она направилась в студию Альберта Ринка под предлогом, что не разобрала какую-то деталь в эскизе платья, над которым трудилась.

Когда Альберт объяснил ей эту деталь, она стала рассматривать портрет Вэла, хотя пока на нем еще ничего нельзя было разобрать, кроме наброска коричневого сюртука и нескольких дюймов галстука.

– Мэри, ты слышала хоть слово из того, что я сказал?

– Да, Альберт. Спасибо тебе большое. – Мэри взяла набросок и поспешила вниз, напевая про себя. Ей не нужен был портрет, даже законченный. Выражение лица Вэла, каждый его жест отчетливо отпечатались в ее сознании.

Завтра она снова увидит его. Ханна пообещала, что они с Альбертом поедут в Бенисон как «сопровождающие лица». Никаких проблем не возникнет – они давно уже решили, что магазин будет закрыт и в сочельник, и в Рождество.

Глава 40

Опершись о колонну из фальшивого мрамора, Вэл предался своим мыслям, пока Альберт Ринк писал и говорил. Главным образом он размышлял о предстоящей поездке в Чарлстон. Как проявит себя судно, будет ли благоприятна погода и спокойно море, хватит ли провизии? Он почти не воспринимал слова Альберта.

Пока тот не сказал, с каким нетерпением он и его жена ждут возможности посетить плантацию Сен-Бревэна. Тут Вэл очнулся. Надо же, эта плутовка Мэри Макалистер и вправду нашла себе провожатых. Сначала Вэла это рассердило, затем позабавило и, наконец, понравилось. Ему казалось, что он понимает игру, которую она ведет, а игры ему и самому нравились. Значит, придется перехитрить ее, чтобы забраться к ней в постель, совратить, как если бы она и впрямь была той невинной девицей, которой прикидывалась. Ну до чего умна! Достойное сопротивление – это как раз то, что он любил больше всего на свете.

И внезапно ему страстно захотелось увидеть Мэри Макалистер.


День выдался теплый, даже теплее предыдущего. Солнце ярко светило в безоблачном небе. Мэри и Ханна взяли с собой парасольки, чтобы прикрыть лица от солнца. Зонтики у них были веселенькие, из розового шелка, в рюшечках. Солнце лишь чуточку пробивалось сквозь шелк и высвечивало лица хозяек самым лестным образом. Мужчины и не подозревали, что Мэри всю ночь не спала, нашивая шелк на старые зонтичные каркасы, которые нашла у старьевщика на рынке. Без парасольки ей пришлось бы надеть вуаль, как и поступало большинство женщин в Новом Орлеане. Но тогда она не смогла бы разглядеть все как следует. А ей не хотелось упустить ни одной мелочи в день, который она проведет с Вальмоном.