Мэри попыталась перевести разговор на другую тему.

– Он небольшой и самый обыкновенный, я и ночевала там всего раз, – быстро проговорила она. – Жанна, ты слышала о новой парижской моде? Все сходят с ума из-за перчаток голубого цвета – чудный тон, светло-голубой. Показать тебе?

Но Жанну было не так легко провести.

– Я хочу увидеть твой дом, Мэй-Ри. Ведь ты покажешь мне его, правда?

– Ну конечно, как только закончат отделку… О, а вот и Ханна. Ты ведь помнишь миссис Ринк, Жанна? – Она выразительно взглянула на Ханну: – Ханна, я тебе нужна сейчас? – Она задала вопрос по-английски, при этом стараясь говорить медленно, чтобы Жанна могла понять.

К сожалению, Ханна не уловила намека.

– Нет, не особенно, – сказала она дружелюбно.

– Отлично, – заявила Жанна. – Я хочу похитить у вас Мэй-Ри, миссис Ринк. Вы отпустите ее? – Она лучезарно улыбнулась Мэри: – Видишь, Мэй-Ри, мистер Грэм поднатаскал меня по-американски.

– Да, ты преуспела, – заметила Мэри.

– Поедем же поскорей. Мой экипаж ждет.

Мэри пришлось сдаться. Если уж Жанне что-то втемяшилось, она своего добьется любыми путями. Придется принимать незваную гостью.

– Я вернусь не позже чем через час, – пообещала она Ханне.

Коляска Жанны стояла перед магазином, она была темно-зеленого цвета, украшенная позолотой. На кучерском месте сидел слуга в точно такой же темно-зеленой с золотом ливрее; он отгонял кнутом мух, облепивших спины пары серых лошадей. Когда Жанна и Мэри вышли из магазина и ступили на тротуар, кучер, светлокожий молодой человек, соскочил со своего сиденья и открыл перед ними дверцы экипажа.

Жанна сунула голову внутрь экипажа.

– Милли, подожди где-нибудь, пока я не вернусь, – приказала она служанке.

Служанка выскочила из коляски и направилась в сторону Рыночной площади.

Жанна улыбнулась Мэри.

– Я вернула Миранду маме. Эту тоже зовут Миранда, но я предпочитаю звать ее по-другому. Хлопот с ней намного меньше, потому что она до смерти боится меня. – Весело хихикнув, Жанна забралась в коляску, а вслед за ней – Мэри. – В Кэрролтон, – скомандовала Жанна, задернув занавеску, чтобы кучер не мог их слышать. – Как тебе мой экипаж, Мэй-Ри? Правда, шикарный? Зеленый цвет – моя нынешняя страсть. Ты заметила? У меня и туфли, и отделка на платье тоже зеленые. Жаль только, что для прогулок в экипаже так мало поводов. Все предпочитают ходить пешком.

Мэри откинулась на спинку сиденья, приготовившись к обычной болтовне Жанны о моде и светских развлечениях.

Поэтому она была удивлена, когда та в отчаянии схватила ее за руку.

– Мэй-Ри, если б ты знала, как я несчастна! Ты должна мне помочь.

По словам Жанны, ее брак был настоящей катастрофой. Уилл Грэм не любил ее.

– Я всегда знала, что не смогу его полюбить, но мне и в голову не приходило задаться вопросом, любит ли он меня. Ведь все мои поклонники обожали меня. Я думала, он тоже. Но ему до меня нет никакого дела, Мэй-Ри, абсолютно никакого.

Мэри пыталась остановить подругу, но безрезультатно. Та настояла на том, что Мэри должна быть посвящена во все интимные подробности ее семейной жизни. Правда, первая неделя медового месяца прошла замечательно. Они все время провели взаперти, занимаясь исключительно любовью. Грэм относился к ней с восхищением – гладил ее кожу, ласкал груди, расчесывал длинные волосы. Но он никогда не ласкал ее в тех местах… в нижней части тела, хотя Жанна просила его об этом. Он удовлетворял исключительно свои потребности, а к ее мольбам оставался глух. Поначалу все шло как по маслу: он легко приходил в возбуждение и совершал свое дело с должной страстью. Часто по шесть или даже больше раз в день. То есть пока они проводили время взаперти.

Но через неделю он совершенно переменился. Дела стали интересовать его гораздо больше, чем она, его жена. Ему уже не нравилось, когда она садилась ему на колени и расстегивала на нем одежды, когда она зазывно ласкалась к нему. Теперь он приходил в ее спальню лишь три раза в неделю, причем в одно и то же время, в определенные дни – во вторник, четверг и субботу. И приступал к делу, даже не сняв ночной рубашки.

– Понимаешь, Мэй-Ри, он не любовью занимается, а только выполняет свои супружеские обязанности. Ему нужна не я, а ребенок, которого он ждет от меня. Все происходит по-быстрому: «Привет, Жанна», трах-трах-трах – и готово. Ни тебе поцелуев, ни ласк, ни игр. Ничего, что делалось бы ради меня. Это просто невыносимо. Разумеется, никакого сына я ему рожать не собираюсь. Знаешь, Мари Лаво по-прежнему причесывает меня. Так вот, она снабдила меня специальными снадобьями от беременности. Но она бессильна изменить характер моего мужа.

Мэй-Ри, ты ведь знаешь меня, какой я была всегда. Я так страстно ждала того дня, когда наконец узнаю об отношениях мужчины и женщины, когда рука мужчины коснется моего тела и я познаю любовь, буду упиваться ею всласть. Что ж, кое-что я действительно узнала. Я поняла, что была права в своем стремлении познать любовь, ощутить прикосновение мужских рук, тела. И теперь, когда я это узнала, мне страшно этого не хватает. Мне нужен мужчина, Мэй-Ри. Мне нужна любовь.

Мэри сжала руки Жанны. Она ничем не могла помочь подруге. Исповедь Жанны смутила Мэри, вызвав бурю в ее душе. Мэри пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы отогнать собственные нерадостные воспоминания, – слишком мучительны они были.

Глянув в окошко экипажа, она увидела вывеску отеля «Кэрролтон». Слава Богу, они уже приехали.

– Тише, Жанна. Мы почти приехали. Я должна приоткрыть окошко и сказать кучеру, куда повернуть. Ведь ты не хочешь, чтоб он тебя услышал. – И, не дожидаясь возражений подруги, она приоткрыла окно: – Кучер! Прямо перед отелем поверните, пожалуйста, за угол, направо. Затем надо проехать еще квартал, а там я подскажу, где остановиться. – Она сжала руку подруги. – Мой дом прямо возле отеля, сейчас увидишь. – Голос ее звучал оживленно, она говорила с Жанной так, словно та была ребенком.


– Мэй-Ри, да тут просто замечательно! – взвизгнула Жанна, обследовав дом Мэри. Она осмотрела все до единой комнаты.

Мэри невольно обрадовалась похвале:

– Я думаю, дом и вправду будет замечательным – со временем. Я хочу прикупить еще кое-что из мебели, заменить некоторые вещи, например эти занавеси, сюда надо что-то поживее. Потом, может быть…

Жанна прервала ее:

– Да зачем? У тебя есть очаровательный диванчик Дженни Линд и в придачу такое огромное ложе, очень уютное. И матрас – совершенно новый, да? – И она подпрыгнула на нем.

Мэри отвернулась. Замечание Жанны вызвало в ее памяти воспоминание о старом матрасе – она словно снова увидела то страшное огромное кровавое пятно.

Жанна подошла к ней и, обхватив за талию, поцеловала ее в щеку, потом еще раз, и еще, и еще.

– Мэй-Ри, ты ведь моя подруга, верная, самая близкая, не правда ли? И то, что ты не живешь теперь с нами, для меня не имеет ровно никакого значения, я люблю тебя по-прежнему. А ты – меня, правда? Ты ведь не хочешь, чтоб я страдала. Ну скажи же, ты ведь этого не хочешь? – Тон у нее был вкрадчивый и капризный, как у маленького ребенка.

– Конечно, нет, Жанна. Мне ужасно жаль, что ты чувствуешь себя несчастной.

Последовал очередной град поцелуев.

– Я знала, что ты поможешь мне! – воскликнула Жанна, теперь это снова была взрослая женщина. – Поверь мне, это не доставит тебе никакого беспокойства, ты все равно бываешь здесь редко. Мэй-Ри, есть один человек, танцуя со мной, он все время шепчет мне на ухо разные комплименты, и он такой симпатичный и такой сильный. Я обещала ему подыскать место, где мы могли бы встречаться наедине, где никто не узнает нас.

– Нет! – Мэри оттолкнула подругу. – В моем доме вы встречаться не будете.

– Но, Мэй-Ри, мне некуда идти! Если я буду отсутствовать слишком долго, слуги заметят и накляузничают мистеру Грэму. И потом, Мэй-Ри, все мои деньги у него. Мне не на что купить такой укромный домик, как у тебя… Мэй-Ри, ты должна мне помочь, должна. Я просто сойду с ума, если не заведу любовника – красивого, высокого и сильного, который будет целовать мои губы, ласкать мое тело, прикасаться ко мне, сжимать в своих объятиях и…

– Перестань, Жанна, перестань, прошу тебя! Я сказала нет, значит, нет.

– Но ты же моя подруга, ты любишь меня.

– Люблю, но не настолько. Я не потерплю, чтобы мой дом превратился в обитель греха, чтобы от моей постели пахло мужчиной.

– Яс-сно, – змеиным шепотом заметила Жанна. – Ты хочешь, чтобы все вокруг были такими же ледышками, как ты. Уж от твоей постели мужчиной пахнуть не будет, кому ты нужна? Ты бревно, настоящее бревно, сухое и непрошибаемое. Ты даже внешне не похожа на женщину. Да кому придет в голову пожелать тебя?

«Вальмону Сен-Бревэну! – чуть было не крикнула Мэри. – Тому самому, которого ты так хотела заполучить, ан нет, не вышло». Но слова замерли у нее на губах. Потому что Жанна была права. Он вовсе не жаждал держать ее в своих объятиях, он хотел лишь унизить ее.

– Жанна, тебе лучше уйти. Я вернусь в город на конке. Нам больше нечего сказать друг другу.

– Может, ты передумаешь?

– Об этом не может быть и речи. Ни при каких обстоятельствах. Иди же. Я не отдам свой дом в твое распоряжение.

– Ты жестока и холодна, Мэй-Ри. Не знаю, почему я считала тебя своей близкой подругой… Жестокая ты и холодная. – Жанна вышла, хлопнув дверью.

Обхватив голову руками, Мэри съежилась на кровати. Ей не хотелось ни о чем думать.

И все же невольно она размышляла над случившимся. В конце концов, надо быть честной, с горечью думала она.

Ей ли судить Жанну? Ведь и с ней происходило то же самое – та же жажда любви, те же желания томили ее, Мэри. Ведь и ей хотелось, чтобы Вальмон обладал ею, ласкал ее.

По ее мнению, это была любовь, она внушала себе, что любит Вальмона. В то время как на самом деле была влюблена в того широкоплечего мужчину, которого увидела когда-то у фасада романтичного дома с колоннами. Разве это любовь? Никакая это не любовь.

И позже, когда они познакомились и она чувствовала, как у нее кружится голова от счастья и любви к нему, разве она не испытывала все эти чувства только потому, что, следя за движением его губ, воображала вкус их поцелуя? Разве ей не хотелось той же любви, о которой говорила Жанна? Ощущения обнаженного тела, прикосновений и возбуждения от прикосновений. Страсти. Вожделения. Удовлетворения животного инстинкта. Разве это любовь?

Он, вероятно, распознал того демона, который таился в моей любви, подумала Мэри. И дал мне то, что было нужно, – быстрое, лихорадочное животное спаривание самца и самки. Как козлы с козами на Ирландском канале. Я всю жизнь притворялась, что не вижу этого. Тоже мне, добродетельная леди! А в глубине души ничем от них не отличалась.

Она дрожала от самоуничижения.

Потом она закричала: «Нет!» – и приподнялась.

Не ее вина в том, что произошло с ней. Она вовсе не предавалась животной страсти. Она желала близости, это так. Желала ее тогда, у озера, под дождем. Но она устояла. А он предал ее, обманул, устроил эту лжесвадьбу.

Она ошибалась, говоря себе, что любит его. Лгала себе, можно сказать. Но эта ложь была неосознанной.

И как бы низменны ни были ее чувства, он не имел права воспользоваться ими столь коварным образом. Он сознательно совратил ее, воспользовавшись ее невежеством. И вдобавок посмеялся над ней. Его поступок отвратителен.

Ей было стыдно за свои чувства, но не за свои поступки. Это он повел себя недостойно. И стыдиться надлежало ему.

Мэри откинулась на спину. Голова ее покоилась на подушке Луизы.

– А что, если у меня будет ребенок? – произнесла она вслух; этого она опасалась больше всего. – Луиза, что же мне тогда делать? Завещать дом Жанне? – Она зарылась лицом в подушку. – О Луиза, боюсь, у меня не хватит мужества последовать твоему примеру. Мне так хочется жить!


Мэри никогда не видела Ханну Ринк в таком волнении.

– Я так рада, что ты вернулась. Я тут жду-жду тебя. Угадай, кто тут был, Мэри! Спорим, ни за что не угадаешь. Сесиль Дюлак. Она была здесь минут десять назад. Мэри, ты никогда не замечала, как она похожа на твою подругу Жанну Куртенэ? Что ты об этом думаешь?

Мэри кивнула:

– Видишь ли, дело в том, что мать Сесиль была любовницей Карлоса Куртенэ.

– Да что ты! Думаю, Альберту лучше об этом не говорить. Ты ведь его знаешь. В сравнении с ним я ощущаю себя этакой искушенной и снисходительной светской дамой.

– А что, Сесиль хотела получить свою долю от прибыли?

– Нет, напротив. Она заказала двадцать туалетов. И не просто платьев, а разных накидок, жакетов, шалей – всякой всячины в тон к платьям. При этом ее совершенно не интересует их стоимость. Деньги на все это ей дает какой-то мужчина. И за аренду дома платит он. Она идет на содержание. Пошла по стопам матери, полагаю… Представляешь, что это означает? Даже теперь, когда сезон окончен, у нас будет работа. И нам не придется закрывать мастерскую и увольнять швей. Подумать только, двадцать полных туалетов! У нас будет уйма денег.