— Ошибку? — переспросила я. — А мне казалось, что ты наоборот проявил удивительную житейскую мудрость, блестяще разрешив материальный вопрос.

— Это была ошибка. Я был молод, честолюбив… и глуп. Вскоре после того я понял это. Теперь все иначе. Я стал умнее.

— Все мы с годами становимся умнее, Джереми. Он взял мою руку в свои. Я не отдернула ее.

Потом я проводила его на станцию. На прощанье Джереми сказал:

— Очень скоро я вернусь, Кэролайн. Но скажи, почему ты здесь живешь? Эта жизнь не для тебя. У тебя должны быть дети. Я же вижу, как ты возишься с Ливией. Думаю, я мог бы быть хорошим отцом… имея тебя рядом. У нас была бы счастливая семья. Тебе так не кажется?

— О, да, — ответила я.

— Конечно, рано еще строить какие-то планы на будущее, но… Мы могли бы быть счастливы, Кэролайн. Такая у нас судьба.

На этот раз я промолчала.

Он расценил это как согласие с его словами.

Возвращаясь в двуколке домой, я ощущала небывалый прилив жизненной энергии.

Весна пришла очень мягкая. Я чувствовала, как потихоньку рассеивается моя печаль. Земля пробуждалась к новой жизни, набухали почки на деревьях, вновь запели птицы. Я тоже ожила.

Понимала, что не стоит больше заглядывать в прошлое, чувствовала, что смогла бы построить для себя новую жизнь.

Апрель выдался просто прелестным.

— «На апрельских дождях всходят майские цветы…» — цитировала я вслух. Я вновь задышала полной грудью.

Снова приехал Джереми. Он взял мои руки в свои и заговорил:

— Ты прекрасно выглядишь, Кэролайн. Совсем как прежде. Я вновь вижу перед собой Клеопатру.

— Печаль не может держаться в душе вечно, — ответила я. — Нет смысла лелеять ее в себе.

— Как это разумно! Я всегда отмечал в тебе здравый смысл. Чувствую себя самым счастливым мужчиной на земле.

— Между прочим, еще года не прошло с тех пор, как ты овдовел.

— Я тоже не собираюсь лелеять свою скорбь. Оливия меня поняла бы. Я знаю, что она меня поняла бы.

— Всегда приятно заручиться одобрением со стороны усопшего, — заметила я.

— Я думаю, она подозревала… Именно поэтому и хотела, чтобы Ливия осталась с тобой. В некоторых вопросах она являла собой образец здравомыслия.

— Если она сейчас смотрит на нас сверху, думаю, она очень благодарна тебе за эту оценку.

— Мне всегда нравилось то, что ты умеешь быть острой на язык, Кэролайн. — Я промолчала, а он продолжал: — Не могу даже передать тебе словами, как я счастлив! Будто увидел свет в конце туннеля.

— Звучит довольно банально, — ответила я.

— Но как нельзя более кстати.

— Полагаю, именно от такого частого употребления подобные выражения и становятся штампами.

— Что это за разговор между нами? Разве нам больше нечего обсудить? Лично я думаю, нам придется подождать еще годик. Условности, знаешь ли. Тяжелая штука.

— Очень тяжелая, — согласилась я.

— Мы не будем закатывать шумного торжества. Все пройдет очень тихо. Впрочем, без одобрения леди Кэри нам, думаю, не обойтись.

— Меня как-то никогда особенно не интересовало мнение тетушки Имоджин. К тому же поводы получать в чем-нибудь ее одобрение до сих пор возникали не часто.

— Забавно. Думаю, жить мы будем весело. Нам с Ливией страшно повезло.

Я ответила на это улыбкой. Он продолжал говорить о том, что, по его мнению, ждало нас впереди. Повторил, что деревенская жизнь — это не для меня. Отметил, что в связи с этим возникает целый ряд вопросов, которые нужно будет решить. Во-первых, следует сделать кое-какие запросы, с тем чтобы уточнить рыночную стоимость больших поместий. Джереми полагал, что преподнесет мне тем самым большой и приятный сюрприз.

Я действительно была потрясена, но лишь улыбалась ему. А он продолжал. Стал рассказывать о лондонской жизни, о лондонском свете, которого мне так якобы не хватает здесь, в Ланкарроне.

— Дорогая Кэролайн, — говорил он, — тебя увезли, когда жизнь только-только обернулась к тебе интересной стороной. Вспомни хотя бы тот маскарад! Как было здорово! Ты едва познакомилась со всем этим, и тут же все закончилось. Мы изменим положение!

Я удивлялась самой себе. Молчала больше обычного, ибо боялась, что голос может меня выдать. Слушала его, наблюдала за ним. А он в ту минуту думал, наверное, что это любовь смягчила меня. Выглядел он действительно впечатляюще: перед приездом явно «почистил перышки».

По округе поползли слухи. Я подозревала, что у Гвенни в связи с этим появилось много забот.

Кое-что мне удалось подслушать от слуг. Стало ясно, что все только обо мне и говорят.

Как-то в Трессидор приехал Поль. Я находилась в оранжерее, в которую можно было пройти прямо из холла. Это была небольшая комната, напоминавшая своими размерами те, что были в нашем лондонском доме. Раковина с краном, несколько лавок, вазы.

Я только-только собрала несколько бледно-желтых нарциссов и положила их на лавку, как в комнату вошел Поль. Вид у него был мрачный.

— Что случилось? — спросила я.

— Это правда? — резко спросил он в ответ.

— О чем вы?

— Вы собираетесь выйти замуж за этого человека? Вы с ума сошли!

— Выйти замуж? — переспросила я.

— Он однажды уже предал вас. А сейчас вы устраиваете его только благодаря своему состоянию.

— Ах, вы об отце Ливии…

— Да, он отец Ливии, но это не мешает ему быть также охотником за богатыми невестами. Неужели вам это не понятно?

— Мне многое понятно. Одного лишь понять не могу: какое вам-то до всего этого дело?

— Не несите чепухи! Вы прекрасно знаете, что мне до этого есть дело. Я думал, что вы здравомыслящая женщина. Всегда уважал вас за ум, но теперь!..

— Не кричите,. — попросила я.

— Скажите, что это неправда.

— А если бы это была правда? Что бы вы сделали?

Он устремил на меня отчаянный взгляд.

— Кэролайн, ты не должна…

Я отвернулась от него, чувствуя, что не могу сдержать радости. Я не хотела, чтобы он заметил, насколько глубоко тронула меня его тревога.

Он приблизился ко мне сзади, обнял за плечи и развернул лицом к себе.

— Я пойду на все… на все, чтобы не допустить этого.

Я легонько коснулась рукой его волос.

— Ничего вы не можете сделать, — проговорила я.

— Я люблю тебя, — сказал он. — И не смирюсь с нынешним положением. Найду какой-нибудь способ. Мы уедем… — Уедем? Неужели вы уедете

из Лэндовера? Ведь, в сущности, из-за него все и заварилось.

— О, как бы мне хотелось повернуть время вспять! Глупое, конечно, желание. Как будто это возможно… Но в любом случае ты не должна, Кэролайн… не должна этого делать! Ты только вдумайся! Всегда была такой независимой, свободной… Не надо меняться, Кэролайн. Не уступай ему. Наверное, он внешне очень привлекателен, да? Красив… К тому же говорит только то, что женщинам хочется слышать… Но неужели ты не понимаешь, что ему нужно от тебя на самом деле? Конечно, теперь ты живешь с ребенком, любишь его, одержима мыслями о материнстве… Я понимаю, но, Кэролайн, прошу тебя, не делай этого! Я тебе просто не позволю.

— И что же вы сделаете, чтобы остановить меня?

Он притянул меня к себе и принялся осыпать жадными поцелуями шею, волосы, губы. Я хотела, чтобы эта минута продолжалась вечно. Я знала, что на всю жизнь запомню ее, запомню эту сцену, аромат бледно-желтых нарциссов и то отчаяние, с которым Поль признавался мне в своих чувствах… Значит, он готов… готов пойти на все, лишь бы мы были вместе.

Наконец я его оттолкнула и сказала:

— Так нельзя. В любую секунду нас может увидеть кто-то из слуг.

— Я устал, — пробормотал он. — Необходимо что-то предпринять. Не отпущу тебя. Мне надо что-то сделать. Я в отчаянии, Кэролайн. Никогда еще не уступал обстоятельствам, не уступлю и сейчас… когда грядет самый важный момент в моей жизни.

— А спасение Лэндовера для семьи в свое время разве не было самой важной задачей?

— Повторяю: важнее настоящей минуты у меня еще ничего не было в жизни.

— Ничего вы сделать не можете, Поль. Слишком поздно. Вы спасли дом. Я знаю, что вы при этом чувствовали. Это необходимо было сделать… Вот, как вы это тогда воспринимали. И теперь уже ничего не переделаешь.

— Выход должен быть. Я попрошу ее освободить меня.

— Она никогда не согласится на это. С какой стати? Ваш брак — часть сделки. Ей нравится быть хозяйкой Лэндовера, нравится сам дом и поместье. Она купила его. Оно принадлежит ей, и она никогда не откажется ни от дома, ни от…

— Выход должен быть, и я найду его.

— Поль, когда вы говорите таким голосом, мне становится страшно. В ваших глазах блеск одержимости.

— Я одержим… тобой.

— Вы просто ревнуете, ибо думаете, что я могу выбрать другого.

— Да, я ревную. И не буду стоять в сторонке и молчаливо наблюдать за этим. Эх, Кэролайн… В чем дело? Ребенок? Да, это тебя изменило. Тебе хочется, чтобы у малышки была нормальная полноценная семья… или, по крайней мере, видимость ее. Тебе хочется своих детей. Конечно, хочется. Теперь ты на все смотришь другими глазами. Я почувствовал произошедшую в тебе перемену, едва ты вернулась из Лондона.

— Неужели вы думали, что я останусь прежней? Я любила сестру. Мы редко виДелись, но в душе она всегда была со мной. Мы были очень близки. Уходя из жизни, она оставила мне самое дорогое, что у нее было… ребенка. И вы полагали, что это не изменит меня?

— Кэролайн, любовь моя… конечно, я все понимаю. Но ты собираешься заплатить за это слишком большую цену. Хочешь «сгладить углы», но ничего не сгладится. Брак по ошибке — это самая большая трагедия, которая только может случиться с человеком. А от мысли, что ты добровольно вступаешь в этот брак, не становится легче. Не ищи легкого пути выхода из ситуации, не уподобляйся мне… Учись на моих ошибках. Я видел вас троих вместе: тебя, его и ребенка. Картинка идиллическая, не спорю. Ты думаешь, что в этом спасение. Это не так, Кэролайн. Милая, я не смирюсь со своим положением. Я много думаю об этом… Собственно, обо всем остальном в жизни давно позабыл. Думаю день и ночь, день и ночь… Мы ведем себя глупо. Надо что-то делать. Моя любовь к тебе и… мне кажется, что и у тебя ко мне может быть глубокое чувство… Сколько еще можно не обращать на это внимания?

— Милый Поль, что же вы предлагаете?

— Если не можешь взять всего, что хочешь… бери, что дается.

— И что это означает? Тайные свидания? Где? На каком-нибудь не слишком удаленном постоялом дворе?.. Станем таиться от всех? Не думаю, что мы будем очень счастливы.

— Что вообще для нас счастье? Я хочу, чтобы ты была со мной в Лэндовере. Хочу, чтобы распахнулись двери нашей детской. Хочу прожить жизнь с тобой…

— Это невозможно, — ответила я. — Это все равно что пытаться снять луну с неба.

— Ничего подобного! Кому нужна луна? А мы с тобой могли бы что-нибудь придумать. Но вместо этого ты сама готовишь себе несчастье… Как я в свое время. Потому что это кажется легким выходом из положения.

Я услышала звук чьих-то шагов в холле и вскочила с лавки, громко сказав:

— Как это любезно с вашей стороны, что вы заглянули к нам.

Я вышла в холл. Одна из служанок как раз поднималась по лестнице. Я направилась к дверям. Поль последовал за мной.

— Вся округа полнится слухами, — прошептала я. — Полагаю, что слуги следят за каждым нашим шагом. И больше того: подслушивают у дверей. А слухи не признают чинов и званий и легко могут передаться от горничной к хозяйке.

Мы вышли во двор дома.

— Вы слишком горячи, Поль.

— Как ты можешь?..

— Надо же как-то жить дальше. Вам, кстати, тоже.

— Я не допущу этого.

— Мне надо идти, — сказала я ему. — Я обещала Ливии покатать ее по загону.

Он в отчаянии посмотрел на меня, но через мгновение в его лице появилось выражение твердой решимости.

У меня сладко защемило сердце. Я не могла не признаться себе в том, что получила большое удовольствие от его страстных признаний. Его ревность излилась бальзамом на мои раны, я упивалась его любовью ко мне.

В этом было что-то не то, конечно. От его слов и вида веяло какой-то опасностью, но я задумалась об этом только гораздо позже.

Наступил май. Джереми приезжал как никогда часто и каждый раз оставался дольше. Он проявлял небывалый интерес к делам поместья. Хорошо познакомился с ним. Мне было любопытно услышать его оценки возможной стоимости Трессидора.

— У тебя очень толковый управляющий, — сказал он как-то. — Я поболтал с ним сегодня о том о сем.

— В этой работе вся его жизнь. Он добросовестно относился к своим обязанностям при кузине Мэри и то же самое продолжает делать и сейчас.

— Еще я переговорил с одним человеком в Лондоне. Он явно заинтересовался.

На какую-то секунду страх холодом сковал мое тело.

— О чем ты с ним переговорил?..

— О продаже поместья, конечно.

— О продаже поместья?!