— Старинная отговорка всех жен на свете — так говорил мой отец. Впрочем, в случае с тобой это похоже на правду. Насколько я помню, моя мать хорошенько стукнула его за эти слова. Ладно, спокойной ночи, моя дорогая!

— Ты уже был в руинах?

— Да, и обнаружил там Тревора с Джеймсом, этих настырных наглецов. Вскоре прибыла и Урсула. Весьма веселая семейка и очень дружная, когда дело касается того, чтобы найти принадлежащее другим и прибрать к своим рукам. Мне не доставляет удовольствия смотреть ни на кого из них — пренеприятные личности.

— За исключением Урсулы. Если она что-то отыщет, то непременно принесет тебе. По-моему, она просто обожает тебя, не говоря уже о Фанни. Поэтому ты и расхаживаешь такой отвратительно самодовольный.

— Поверь, я не предпринимал ничего такого, чтобы влюбить их в себя, хотя ресницы Фанни вряд ли могут оставить кого-то равнодушным. В конце концов почему я должен был сторониться и бояться их, разве здесь нет моей жены, которая всегда готова защитить меня от их чар? Или, возможно, я должен опасаться тебя? Не веря в невинность моих чувств, ты будешь подкарауливать меня и наших несчастных кузин с оружием в руках?

— О, я постараюсь не совершить столь необдуманного поступка. Впрочем, Урсула любит меня и не позволит себе чересчур увлечься тобой.

— Какое счастье! Кажется, я могу вздохнуть с облегчением.

Он оставил Дукессу в покое со своими любовными заигрываниями на целых полтора дня. Ее синяк почти сошел на нет, и Мэгги даже вымыла ей голову.

На вторую ночь Марк снова пришел в ее спальню в одном лишь халате. Впрочем, что в этом странного? Разве муж обязан являться в спальню жены в вечернем костюме?

Дукесса старалась ничем не выдать своих чувств.

— Привет, Марк, — спокойно сказала она. — Я неплохо себя чувствую сегодня. Может быть, ты вновь думаешь заявить о своих супружеских правах?.. А как ты намерен сегодня поступить со мной? — Перед ее глазами вновь возникла сценка из недавнего свидания на конюшне.

Марк стоял возле постели, явно сбитый с толку такой встречей. Дукесса была совершенно непредсказуемой женщиной, и он не знал, как себя с ней вести сегодня.

В его мысли вновь ворвался голос жены:

— Ты должен иметь наследника, Марк. Гордость не должна помешать тебе иметь сына, который продолжит род Уиндемов. Ради Бога, забудь то, что сделал мой отец. Это не касается нас.

— То, что сделал твой отец, не может не иметь последствий. — Марк вдруг улыбнулся. Нельзя позволять влиять на его волю, на принятое им решение. Распустила вокруг него свои сети и думает, что он уже потерял голову. Стараясь оставаться спокойным, он продолжил:

— Однажды ты со своими сообщниками заставила меня отступить и женила на себе. Но ты выполнила лишь часть своего плана. Довести его до конца тебе не удастся, Дукесса! Теперь снимай ночную сорочку, я уже устал ждать.

Внезапный холод сковал ее, она чувствовала, как что-то умерло у нее внутри. Стащив через голову сорочку, Дукесса молча вытянулась на постели. Марк в изумлении смотрел на нее.

— Пожалуйста, можешь начинать, — объявила она, устало закрывая глаза, не желая больше говорить ни слова. Зачем? Ведь ее слова не убеждали его, были ему не нужны. Марк хотел лишь получить наслаждение от ее тела. Да, возможно, он и ждал каких-то ответных чувств от нее. Стоны и вскрики партнерши возбуждают и тешат мужское самолюбие.

* * *

Марк был нежен и настойчив, целуя ее закрытые глаза, безответные губы, грудь, живот… Каждым своим прикосновением он старался разбудить ее чувственность, вызвать в ней ответное желание. Все бесполезно! Марк чувствовал свою все возрастающую страсть и одновременно поражение — Дукесса была слишком холодна, ее руки безжизненно лежали вдоль тела, глаза были закрыты, — казалось, она терпеливо ждет, когда он закончит и уберется.

В мерцающем свете свечей ее лицо было удивительно красиво.

Марк, чуть отстранившись, любовался каждой линией ее тела. Он ласкал ее глазами, сгорая от желания. Но Дукесса не одарила его ни одним взглядом.

Вдруг не в силах более сдерживать свою безумную страсть, Марк приподнял руками ее бедра и одним движением вошел в нее. Дукесса отрывисто вздохнула, чувствуя его глубоко в себе и не испытывая при этом никаких чувств. Он невыносимо страдал от своего желания и ее безразличия.

Наконец все повторилось, как в последний раз, — он вышел из нее, а потом, содрогаясь, прижался к животу.

И тут она заговорила тоном столь же холодным, как Северное море в период зимнего солнцестояния.

— Полагаю, ты уже получил все, что хотел?! Где же твой носовой платок, Марк? Мне вовсе не нравится лежать обрызганной твоим семенем. Ах, не волнуйся и не вздрагивай так, у меня нет под рукой ни хлыста, ни уздечки, чтобы ударить тебя, как ты того заслуживаешь. Я очень спокойна и терпелива. Все, что мне нужно, это твой носовой платок.

Ее голос звучал так ровно и монотонно, что ему хотелось накричать на нее. Он бессмысленно разглядывал свое семя на ее животе, потом перевел взгляд к ее лицу, такому прекрасному и холодному. Дукесса издевалась над ним. Он чувствовал себя чуть ли не кастрированным. О чем она думает теперь? О героях модного романа или забавных ужимках Эсми? Все еще продолжая стоять на коленях между ее ног, он вдруг взорвался:

— Мне не нравится это притворство! Ты уже показала мне однажды силу своих рук, способных орудовать хлыстом. Роль покорной жертвы тебе не подходит. Предпочитаю, чтобы ты снова набросилась на меня с криками и угрозами! В той комнатке на конюшне мне было гораздо легче, чем теперь. Господь свидетель, я не хотел видеть тебя своей женой, Дукесса, и намерен использовать в этом качестве лишь до тех пор, пока не уеду в Лондон. Вскоре тебе уже не нужно будет терпеть меня. — Быстро встав с постели, он подхватил свой халат и ушел в свою спальню, сильно хлопнув на прощание дверью.

Медленно поднявшись, Дукесса вымылась и натянула ночную сорочку, после чего забилась в самый дальний уголок постели, на другой ее край: лишь бы не чувствовать жара его тела, который еще сохраняли простыни, не вдыхать его мужского запаха.

Марк неуправляем, ей не под силу исправить их отношения! Все извращено и поругано. Она может лишь одно — прекратить совсем его издевательства. Возможно, для этого ей придется принести сюда один из дуэльных пистолетов из бывшего кабинета отца. Она обязана защитить себя от этих надругательств…

* * *

Дукесса перешагнула небольшое заграждение, старательно поднимая свои пышные юбки, чтобы не порвать, и оглянулась по сторонам. Слева от нее была вересковая пустошь, наполненная теплым дыханием лета, справа — густые заросли елей и буков, а прямо перед ней простирались фермы арендаторов — ровно расчерченные участки земли с насаждениями, поделенные пограничными камнями или посаженными по прямой линии деревьями. Картину дополняли живописные небольшие холмики.

Перед ней стояла загадка, которую надо было отгадать. Дукесса вглядывалась в ландшафт, отыскивая старый кряжистый дуб. Сегодня она впустую исследовала уже несколько направлений. Теперь она не знала, куда идти. До самого горизонта простирались аккуратные фермерские хозяйства. Обходя стороной каменную ограду полей, Дукесса двинулась по привычному маршруту. Снова Сент-Сваль…

Минут через двадцать быстрой ходьбы она достигла руин. Последние полторы недели она бывала здесь каждый день, надеясь отыскать какие-нибудь приметы. Да.., вряд ли эта книга окажется полезной для того, кто похитил ее. Интересно все же, кто мог решиться на такой шаг? Совершенно очевидно, это был не Марк, не Баджи, не Спирс и не Мэгги. Криттакер и Сэмпсон тоже исключаются. Никогда никто не был настроен к ней враждебно в этом доме. Наоборот, в последнее время все окружали ее такой заботой и вниманием, что с огромными сложностями удавалось выкраивать краткие часы для уединения. Почему-то не хотелось, чтобы кто-то в доме знал о ее прогулках. Поэтому она даже не брала Бирди. Конюхи немедленно доложили бы о ее тайных прогулках Марку. Дукесса остановилась на небольшой площадке, несомненно, бывшей когда-то полом монашеской кельи, рассматривая рисунок, выбитый на одном из камней, как вдруг услышала позади себя знакомый низкий голос, обещавший бурю.

— Какого черта.., что ты делаешь здесь? Я полагал, что ты спокойно отдыхаешь где-нибудь в саду или в одной из гостиных.

Дукесса медленно повернулась. Одна щека у нее была испачкана, коса расплелась.

— Марк? — тихо произнесла она.

— Что ты делаешь здесь?

— Просто гуляю. — Она пожала плечами. — Взгляни на этот рисунок, он очень слабый, но можно углубить линии. Уверена, что здесь была монашеская келья. Встань на колени, так ты лучше рассмотришь то, что нацарапано на камне.

Но он не стал делать этого. Взяв за руку, Марк потащил ее из холодных развалин.

— Итак, ты — проклятая маленькая лгунья. Все думают, будто она еще настолько слаба, что способна лишь тихо дремать в своей постели. А она уходит одна за несколько километров от дома, вынюхивает неизвестно что, каких-то призраков! — Он вдруг сильно тряхнул ее. — Отвечай, не смей играть в молчанку. Кричи, мурлычь, как Эсми, когда у нее течка, только не молчи.

Дукесса мгновенно побледнела.

— Не тряси меня так, Марк. Я все еще больна, мне нехорошо.

Он замер в удивлении, выпустив ее руку, глядя, как она, пошатываясь, опускается на колени.

— Меня тошнит, возможно оттого, что я почти не ела утром.

Марк опустился рядом с ней, внимательно всматриваясь в ее лицо. Дукесса вздрагивала, заглатывая воздух, но была настолько слаба, что не могла даже освободиться от содержимого желудка.

— Я же говорил, что тебе надо больше отдыхать. Теперь ты видишь сама, насколько тебе вредны эти прогулки. Черт побери, это все еще последствия удара или… Ничего удивительного! Ты давно не кричала на меня, не давала волю своему гневу, и теперь тебе грозит захлебнуться в собственной желчи. Твоя игра провалилась! — Закончив свою тираду, он вручил ей носовой платок.

Она вытерла рот, но тут же новые судороги пробежали по телу и на лбу выступил пот. Выругавшись, он обнял ее и прижал к себе, потом, взяв на руки, понес к Стенли. К ее удивлению, Марк повел коня не в направлении Чейза, а к небольшому родниковому ручейку в зарослях тростника. Сняв с коня, он усадил ее на землю и, набрав в ладони воды, поднес их к ее рту. Дукесса сделала несколько глотков, и ее губы слегка посинели от холодной чистой воды. Попав в желудок, вода вызвала новые конвульсии в ее теле. Жалобно застонав, она сжала руки.

Оторвав кусок нижней юбки и намочив в воде, он приложил прохладную ткань к ее лбу.

— Сиди спокойно. Твой желудок еще не успокоился?

— Не знаю.

— Ты выглядишь очень слабой. Не смей возражать мне, я устал от твоих бесконечных споров, Дукесса устало закрыла глаза. Кажется, она уже давно ни в чем не возражала ему. Марк молча прислушивался к ее дыханию, становившемуся все более ровным и глубоким. Было так приятно сидеть у тихого ручейка, слушая мерное жужжание пчел и пение жаворонков, чувствуя теплые солнечные лучи на лице. Вдалеке слышалось мычание коров, Стенли в нескольких футах от них, громко фыркая, пил воду. У Марка сами собой закрылись глаза. Очнувшись, он заметил, что солнце уже переместилось далеко на запад. Дукесса тоже успела прийти в себя, ее глаза были открыты.

— Как ты себя чувствуешь?

— Мне уже совсем хорошо, правда. Спасибо, ты очень помог мне, Марк.

— Я увидел, как ты уходишь из дома, и решил последовать за тобой. Какого черта, почему ты не поехала на Бирди?

— Но ведь конюхи сразу доложили бы тебе о моей прогулке, Марк. Впрочем, Лэмбкин не стал бы даже седлать мне Бирди без твоего разрешения.

— Полагаю, уже не первый день ты дурачишь всех нас?

— Да, это продолжается уже в течение недели. Мне хочется найти старый дуб, который я видела на картинке в книге, под ним должен находиться колодец. Это, должно быть, где-то здесь, поблизости, но я еще не смогла отыскать его.

Он внимательно посмотрел ей в лицо.

— Неужели ты не понимаешь, как тебе опасно оставаться одной? Тот, кто ударил тебя и похитил книгу, может снова напасть, когда ты будешь одна.

— Но зачем? Ему нужна была книга, только и всего. Почему он должен снова нападать на меня?

— Мало ли какие у него могут быть цели, ты не можешь этого знать. Ладно, возвращаемся в Чейз. — Он направился к Стенли, шумно жующему траву и не желающему замечать своего хозяина. — Тебя еще мучает головная боль?

— Нет, все в порядке. Знаешь, я прекрасно чувствовала себя всю эту неделю, не могу понять, почему ко мне снова вернулись эти приступы. Это очень странно.

— — Когда мы вернемся домой, ты сразу ляжешь в постель. Можешь не смотреть на меня с возмущением воинствующей амазонки и не вскрикивать своим мелодичным сопрано. Я не собираюсь забираться в твою постель. Если я и появлюсь вечером в твоей спальне, то лишь затем, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, и пожелать спокойной ночи. Мне не понравилось наше последнее свидание. Еще один такой раз, и я покончу с собой или превращусь в импотента — и то и другое одинаково плохо.