— Да? Но почему бы тебе не вернуться назад в Лондон?

К своей Селесте или Лизетт, или к кому-нибудь там еще.

— Я и сам удивляюсь, почему до сих пор еще этого не сделал?!

— Так сделай над собой это ничтожное усилие и попробуй оставить меня. — Дукесса воинственно задрала подбородок: она снова чувствовала себя великолепно, готовая сражаться за свои права.

Видно было, как Марка задели ее слова, но он быстро взял себя в руки и невозмутимо ответил:

— Разве здесь нет женщин? Я должен понимать твои слова как угрозу? Возможно, ты и в самом деле намерена застрелить меня, если я коснусь другой. Кажется, ты уже однажды что-то говорила об этом.

— Я не потерплю возле тебя другой женщины. Можешь касаться их где угодно, только не здесь. Тебе придется очень пожалеть, если произойдет нечто подобное.

За все время пути она больше не добавила ни слова.

Он внес ее в холл на руках и, несмотря на сбежавшихся слуг, сам уложил в постель.

Глава 20

— Хоть бы ты потерял все волосы и стал лысым!

— Что?! — Весь напрягшись, Марк развернулся в ее сторону.

— Я говорю, ты опять о чем-то задумался, Марк. Будет удобнее, если ты сядешь в кресло.

— А, неплохо, но все же далековато до тетушки Вильгельмины, хотя у тебя и есть талант к стихосложению.

— И предостаточный. Став поэтом, я бы не голодала. — Дукесса испуганно уставилась на него, прижав ладонь ко рту.

Как глупо! Кажется, она случайно проговорилась. Проклятый язык, его надо отрезать за эти слова! Но Марк ничего не понял.

— Кажется, настала пора поговорить о том мифическом мужчине, который содержал тебя в “Милом Крошке”.

— Ах, почему же мифическом? Возможно, я лгала тебе, как это умеют делать все Уиндемы. Мы ведь все непревзойденные лгуны, разве не в этом духе ты однажды высказывался, Марк?

Он готов был зарычать на нее, однако ответил в той шутливой манере, которая вызывала у Дукессы желание целовать и бить его одновременно.

— Ах, почему я должен придираться к тебе, если ты умело дурачила кого-то, заставляя за спасибо оплачивать твои счета? Напротив, я могу лишь похвалить тебя за подобную изворотливость. Но шутки в сторону, Дукесса! — Он одарил ее взглядом нераскаявшегося грешника. — Могу я помочь тебе раздеться? Где твоя ночная сорочка?

— Ах, но это моя забота, милорд, — объявила Мэгги, входящая в спальню, как королева, готовая дать сигнал “огонь!” своим войскам на поле сражения. — Вам лучше оставить сейчас Дукессу. Посмотрите, как она возбуждена. Возможно, вы отчитывали ее за что-то? Ей сейчас нужен покой. Хотя я всегда рада, когда с ней есть кто-нибудь. Ты не боишься оставаться одна, Дукесса? Ведь монстр, ударивший тебя, может наведаться еще раз.

— Да, прямо с языка глупой болтливой служанки, — буркнул Марк.

Дукесса хотела бы сказать Мэгги, что была возбуждена не от того, что ее отчитывал Марк, — она получала удовольствие, сама поддразнивая его. Но неожиданно на нее навалилась усталость, веки слипались. Ей было не до объяснений с Мэгги. Она заснула в течение нескольких следующих секунд, утомленная утренней прогулкой и случившимся болезненным приступом.

Решив держаться данного им слова, Марк заглянул вечером, перед сном, в ее спальню.

Дукесса сидела в мягком кресле перед камином, глядя на языки пламени.

— Привет! — сказал он. — Я пришел пожелать тебе спокойной ночи, как и обещал.

— Уходи, Марк, — ответила она, едва глянув в его сторону.

— Нет, не могу. Я написал Селесте лишь сегодня в полдень. Она сможет прибыть сюда не раньше, чем через четыре дня, до ее приезда я намерен по-прежнему развлекаться с тобой.

— Кажется, я уже предупредила тебя, — сказала она, складывая руки на коленях и стараясь не замечать его больше, держаться отстраненно и безразлично.

Издав вздох мученика, он вдруг наклонился и стал целовать ее лицо.

— Какой приятный запах, — говорил он, — впрочем, он у тебя всегда такой…

— Спасибо, Марк. Но я не желаю быть инструментом твоего наслаждения. И мне вовсе не скучно одной в постели. Иди к себе и помечтай о Селесте.

— Инструментом моего наслаждения… — повторил он, беря ее вдруг на руки. Возле постели он вытряхнул ее из халата, развязал ленту на груди и спустил с плеч ночную сорочку. — Ты божественно сложена, — объявил он после продолжительной паузы, не отрывая от нее глаз. — Бог думал обо мне, создавая тебя, это ясно. Твои формы приводят меня в восторг, Дукесса!

Она застыла, глядя с безразличием куда-то в сторону. Марк нежно прикоснулся к ее груди.

— Прекрасные формы… Но какая же ты загадочная, Дукесса! Я никогда не знаю, чего мне ждать от тебя — станешь ты в ответ молчать или кричать?!

— Да, и никогда не поймешь меня, потому что ты — проклятый грубый упрямец.

Рассмеявшись, он провел рукой по ее бедрам и животу. И вдруг, отступив назад, она издала резкий крик. Глаза ее были расширены и беспомощно блуждали по сторонам. Потом, отвернувшись, она побежала от него.

— Дукесса! — Он сделал к ней шаг и тут с ужасом увидел, как она опускается на колени возле ночного горшка. Ее тошнило. Опустившись с ней рядом, он поддерживал ее, убирая одновременно волосы с лица.

— Мне не нравится это. Тебя уже тошнило сегодня утром, теперь опять. Я знаю в Дарлингтоне врача с очень хорошими рекомендациями, сейчас же пошлю за ним.

Ее била дрожь. Поднявшись, он принес халат, закутал ее и на руках отнес в постель.

— Полежи спокойно, Дукесса. Я скоро вернусь, не вставай до моего возвращения!..

Вернулся он через пять минут, и с ним вместе в комнату вошли Баджи, Спирс и Мэгги, одетая в синее атласное платье с огромным декольте, способным повергнуть в шок даже викария. Марк объяснял им всем:

— Ей уже было плохо сегодня утром, и вот теперь опять. Я знаю хорошего врача в Дарлингтоне. Баджи, необходимо послать за ним!

Баджи закашлялся.

Спирс старательно изучал рисунок из виноградных гроздьев на каминной решетке.

Мэгги задумчиво расправляла платье у себя на талии. Марк нахмурился.

— Что здесь, черт побери, происходит? Почему все молчат, Баджи?

Спирс сказал, обращаясь к Дукессе:

— Мэгги сейчас принесет специально приготовленное печенье, оно успокоит твой желудок.

— Какого черта! Откуда тебе известно, что может успокоить ее желудок?

— Ничего страшного, милорд, — начал Спирс своим важным голосом доброго дядюшки. — Совершенно не о чем беспокоиться. Просто организм ее сиятельства перестраивается для выполнения совершенно естественной функции.

— Что еще за естественная функция? Разве ты забыл, что ей хорошенько дали по голове две недели назад? Тут вмешался Баджи.

— Дукесса ожидает потомства, милорд. Она носит наследника. Ее позывы на рвоту совершенно естественны вначале и скоро пройдут. Мистер Спирс считает, что недельки через три она будет чувствовать себя нормально. Бывает, это затягивается, но мы все знаем, какой у нее сильный организм, она, несомненно, справится с этим за три недели.

В комнате установилось неловкое молчание. Первой его нарушила Дукесса.

— Со мной уже все в порядке. Пожалуйста, оставьте нас с Марком! Поверьте, это очень важно, прошу вас.

Марк закрыл за ними дверь, поворачивая ключ в замке.

— Как ты себя чувствуешь теперь? — обратился он к ней. — Может быть, хочешь что-нибудь поесть?

Она отрицательно покачала головой.

Он видел, что в лице ее нет ни кровинки, глаза расширены, а тело подрагивает от изнеможения.

— Ты знала? — спокойно спросил он.

— Нет.

— И я должен верить тебе?

— Можешь не верить. Ты ведь знаешь, что все Уиндемы страшные лгуны, включая и меня.

— Ты носишь моего ребенка. Но это невозможно. Эти идиоты наверняка ошибаются. Твоя рвота — это последствия сотрясения мозга.

— Очень хорошо. Успокойся. Да, это невозможно. Только хватит препираться. Это не твой ребенок, я наставила тебе рога. Не забывай о мужчине, который содержал меня в “Милом Крошке”.

Марк выглядел растерянным, непонимающим, был похож на человека, в которого угодил выстрел, но он еще не успел почувствовать боли.

— Ничего не понимаю, я был с тобой всего несколько раз, и почти всегда мне удавалось контролировать себя. Женщина не может забеременеть так быстро. Для этого с ней надо быть много, очень много раз.

— Как видишь — нет, это вовсе не обязательно. Он начал нервно расхаживать по комнате. Она с обожанием смотрела на полы его развевающегося халата, смуглые волосатые голени, босые ступни. Как он был прекрасен — этот мужчина. Не хотевший ее ребенка! О, она все же забеременела, ее тело приняло его семя! Интересно, когда это случилось? В ту ночь, когда она утратила девственность, или потом, во второй раз? Хотелось петь, кричать и танцевать.

— У тебя не было месячных с тех пор, как мы были вместе в Париже?

Она покачала головой.

— Проклятие, неужели ты не догадалась, что с тобой не все в порядке? Нет, не может быть, это случилось потом. Назови мужчину, который был с тобой после меня!

— Извини, но я не похожа на тех женщин, с которыми тебе приходилось иметь дело.

— Разве тебе не показалось странным отсутствие месячных, отвечай?!

Она медленно кивнула, глядя ему прямо в глаза.

— Я не хотел ребенка, и ты отлично знала это! Дукесса молчала, хотя его слова разрывали ее. Она делала над собой усилие, чтобы не кричать на него в ответ.

— Ты добилась своего.

После этих в ярости брошенных слов ее лицо из белого превратилось в пунцовое.

— Ах, мужчины так не любят быть обманутыми! Но сами они только так и поступают. Мама говорила мне об этом. Они готовы сделать все, чтобы обмануть женщину, — это для них дело чести. — Но ее гнев исчез вдруг так же быстро, как и возник. Она даже улыбнулась ему. — Все, хватит, Марк. Ты станешь отцом, а я — матерью. Я ношу нашего ребенка.

— Нет, я отказываюсь быть послушной пешкой в игре твоего ублюдка-отца! Прости меня, ты ублюдок лишь по рождению, он — по своим проклятым делам! Я не желаю принимать это, Дукесса. Ты слышишь меня? Не верю, что ты беременна. Я не заслужил всего этого, черт побери, не заслужил! Я превосходно жил до смерти твоего отца, до тех пор, пока мне не пришлось стать его наследником. Он свихнулся и передал мне вместо наследства весь свой яд. Ты единственная женщина в мире, которую я не хотел ни за что, ни за какие деньги. Или нет, я хотел тебя, как ни одну женщину, с первого же раза, как увидел. Я был тогда четырнадцатилетним похотливым зверьком. Но я перестал хотеть тебя после того унижения, которому меня подверг твой отец. Ты изнасиловала меня, заставив принять свою девственность! Твою подлую душу бастарда не покоробило даже то, что я называл тебя при этом именем парижской шлюхи! Я желаю, чтобы ты убралась наконец из моей жизни вместе с этим чертовым ребенком! — Он ринулся в свою комнату.

— Я все поняла. Итак, ты желаешь, чтобы я завтра покинула этот дом?

Он приостановился, держась за ручку двери.

— О, я хочу, чтобы ты убралась отсюда сейчас же! Но выгонять тебя посреди ночи после очередного приступа слишком жестоко. А вдруг ты упадешь со ступенек? Я не желаю, чтобы меня обвиняли в этом, не желаю без конца слышать о тебе! — Шагнув в свою комнату, он захлопнул дверь.

Какое-то время она смотрела в оцепенении на закрытую дверь, потом медленно поднесла руки к своему животу. Он был еще плоским, но там уже был их с Марком ребенок.

Дукесса лежала, уставившись в потолок, пока не раздался стук в дверь. Это оказались Баджи, Спирс и Мэгги, державшая в руке небольшую тарелку, накрытую салфеткой. Дукесса отступила от двери, давая им войти.

— Попробуй это, Дукесса, тебе сразу станет легче, — говорила Мэгги, подводя ее к креслу возле камина.

Все почтительно замерли, наблюдая, как она откусывает свежеиспеченное печенье.

— Там, внутри, дольки яблока и свежий крем. Это рецепт моей тетушки Милдред, — сказал Баджи.

— Восхитительное печенье! — похвалила Дукесса.

— Твой желудок успокоился? — спросила Мэгги. Дукесса кивнула, продолжая жевать и глядя на огонь в камине. Она чувствовала, что они находятся здесь, чтобы успокоить ее и поддержать. Спирс прокашлялся.

— Его сиятельство.., э-э.., очень страстный человек, это прирожденный лидер. Он не привык болтать попусту неизвестно о чем. На военной службе он зарекомендовал себя как превосходный офицер, умеющий вовремя принять правильное решение. Солдаты всегда доверяли ему.

Вслед за ним продолжил Баджи:

— Разумеется, у него горячая голова. Он способен и на необдуманный поступок и может так сгоряча обругать кого-нибудь, что просто на месте столбенеешь. Но успокоившись, он смеется над собой. Мистер Спирс рассказывал мне, каким он был в детстве. Но несмотря на то что Марк всегда был заводилой и лидером, он умеет уважать чувства других.

— Я все знаю, — сказала Дукесса. — Он одержимый сорвиголова и часто переходит границы дозволенного. Но поймите наконец — Марк не желает ребенка от меня. Он достаточно ясно дал мне понять это только сейчас. И я не думаю, что он изменит свое отношение к этому. Марк не сейчас решил, что не хочет его, а с того момента, как узнал о завещании моего отца. Это никакое не горячее решение, а очередной взрыв…