Кэтрин Коултер - Наследство Валентины

Джеймс продолжал невозмутимо улыбаться, втайне гордясь своей выдержкой.

– Рад видеть вас, Гленда. Выглядите, как всегда, прекрасно. Теперь мы с вами породнились, и у меня появилась еще одна сестричка.

Гленда подняла глаза, уставилась на Джесси и, застонав, процедила дрожащим голосом:

– Меня предали. Втоптали в грязь. Во всем виноваты вы оба! Джеймс, как вы могли не заметить меня, единственную женщину, предназначенную небом для, вас, исполненную красоты, грации и ума и согласную разделить с вами жизнь. И что вы получили взамен? Подумать только, она родит себе подобное создание! Какой ужас!

– Что за вздор ты несешь, Гленда? – заметила Джесси.

– Ты украла у меня Джеймса, жалкая тварь! Всегда была уродливой, неуклюжей гусыней, рядившейся мальчишкой, и я не обращала на тебя никакого внимания, разве что иногда посмеивалась, когда ты вела себя особенно глупо! Но теперь... теперь ты изменилась, и это просто несправедливо! Ненавижу тебя, Джесси! Ты родишь точную копию самой себя! И снова станешь прежней! Джеймс поймет это и возненавидит тебя так же сильно, как я.

Никто не нашелся с ответом. Гленда, спотыкаясь, выбралась из комнаты, но, остановившись на пороге, круто развернулась. Ее лицо на глазах распухало, покрываясь красными пятнами.

– Я убью тебя, Джесси! – разъяренно завопила она. – Ты обесчестила себя и вынудила Джеймса жениться! Совратила его! Но это долго не продлится! Увидишь! Уже через неделю, если не раньше, ты надоешь ему до смерти! Разве ты способна заинтересовать мужчину, даже в таком виде? Никогда! Ха! Да ты просто не знаешь, с какого конца взяться за дело!

Оливер Уорфилд, откашлявшись, обратился к жене:

– Дорогая, я вынужден просить тебя поговорить с нашей дочерью. Ее поведение, говоря по правде, невыносимо. Джеймс никогда не поощрял ее даже взглядом.

– Как, впрочем, и Джесси, но сейчас она беременна.

– Это совсем другое дело, – спокойно возразил Оливер, поднимаясь. – Джесси, пойдем, посмотришь конюшни. Лошади по тебе соскучились. Может, и ты, Джеймс, присоединишься к нам?

– О да, папа, мне просто не терпится. Джеймс?

Пока Джесси здоровалась с конюхами, гладила лошадей и оделяла их морковью и сахаром, Оливер Уорфилд потащил Джеймса в контору, извлек из ящика обшарпанного письменного стола бутылку портвейна и наполнил два бокала.

– За тебя, сынок. Как чудесно звучит! За твою женитьбу на моей любимой дочери!

– За это стоит выпить, – согласился Джеймс, чокаясь с тестем.

Мужчины молча выпили. Джеймс откинулся на спинку скрипучего старого кресла, самого удобного из тех, в которых ему когда-либо доводилось сидеть, и сказал:

– Помнишь, как Джесси съела целый арбуз, чтобы тебе не досталось ни кусочка?

– Господи, да это, должно быть, случилось не меньше пяти лет назад. С тех пор она даже не смотрит на арбузы.

– Но сейчас все изменилось.

– Просто ты сделал ее счастливой, Джеймс. Может, теперь она начнет есть арбузы? Как ты считаешь?

Улыбнувшись неожиданно строгому отцовскому тону тестя, Джеймс пожал плечами:

– Возможно. Тебе известно, что мои английские родственники, их двое детей и четверо слуг приехали с нами?

– И все остановились в Марафоне? – в ужасе пробормотал Оливер. – В твоем доме?

– К несчастью, да. Дачесс – это прозвище графини Чейз – заверила меня, что не стоит беспокоиться: все прекрасно понимают, на что я потратил деньги, и не осуждают меня.

– А мне кажется, ты перестарался. Эти рабы теперь живут лучше многих белых людей!

Знакомая ярость вмиг охватила Джеймса, но он сумел придержать язык. Нет смысла вступать в ненужные споры. Его все равно не поймут.

Он пригубил вина, чтобы немного успокоиться.

– Кстати, о деньгах, Джеймс. Нужно поговорить насчет приданого Джесси.

Джеймс заерзал в кресле. Ему было явно не по себе в качестве мужа Джесси Уорфилд, особенно рядом с Оливером, человеком, чьих жокеев он много лет пытался обогнать. Неприятно, когда между ними встают денежные расчеты.

– Хочешь еще портвейна?

– Не откажусь, – кивнул Джеймс, протягивая бокал.

Через час Джеймс и Джесси наконец отправились домой. Джесси, взволнованная и возбужденная, забыв обо всем, трещала, как сорока:

– Риальто без труда побьет Тинпина на скачках в субботу. О Господи, за кого же мне болеть? Об этом я и не подумала.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно осведомился Джеймс.

– Великолепно. Что мне делать, Джеймс? Я уже не говорю о Фра Таке и Мисс Луизе. Я сама ее обучала. Ей почти три года. Вполне готова для скачек! Она...

– Джесси, после смерти отца мы станем владельцами фермы.

Джесси осеклась и уставилась на мужа:

– Он оставляет нам все? Но отец мне ничего не сказал.

– Нет, не все. Последние несколько лет ему очень везло. Мне не слишком хочется знать, как ему удалось вернуть состояние. Гленде будет выделено приданое, по его словам немалое, поскольку Оливер не уверен, что ей удастся поймать мужа без денег.

– Но Гленда очень хорошенькая. Совсем не то, что я.

– Напрашиваешься на комплимент, Джесси?

Джесси наградила его долгим задумчивым взглядом.

– Кажется, ты прав, Джеймс.

– Вот и прекрасно. Я хочу, чтобы моя жена знала – она только моя, и лучше ее нет на свете.

Джесси отнюдь не была в этом уверена, но предпочла снова согласиться.

– А как насчет дома? И что будет с мамой?

– Дом переходит в ее пожизненное пользование. Потом его наследуем мы. И тут возникает проблема. Наши поместья не граничат. Мы не можем просто разрушить ограды и соединить земли.

– Придумаем что-нибудь. Не волнуйся понапрасну, Джеймс, – утешила его Джесси.

К ней вернулась прежняя энергия, и Джеймс неожиданно обрадовался. Только бы их малыш перестал мучить свою маму!

– У нас будут деньги на благоустройство Марафона? – нахмурившись, спросила Джесси, разглядывая свои затянутые в перчатки руки.

– Да. Много.

– Прекрасно! – удовлетворенно улыбнулась она и взяла его под руку. – Папа спросил меня, чего я хочу, и я рассказала, что мы с Дачесс решили заново обставить дом, и поэтому нуждаемся в деньгах. Странно, что он ничего не сказал мне про ферму.

– Подобные вопросы чаще обсуждаются мужчинами, Джесси. Твой отец верно поступил, поговорив сначала со мной. Удивительно, что он вообще завел с тобой речь о деньгах.

– Он объяснил, что все это я заработала, потому что последние шесть лет была его лучшим жокеем. А потом обнял и поцеловал меня. Я очень люблю отца, Джеймс. И не хочу, чтобы он умирал. Бог с ней, с фермой.

– Как ты можешь быть такой милой при столь надоедливой мамаше?

Джесси весело рассмеялась.

Вернувшись в Марафон, они не заметили никакого столпотворения, что само по себе уже было облегчением. Однако в гостиной восседала мать Джеймса, облаченная в фиолетовые шелка. Компанию ей составлял граф.

«Дачесс, должно быть, улизнула», – с завистью подумала Джесси и, расправив плечи, вошла в гостиную под руку с Джеймсом.

– Сын мой! – театрально воскликнула Вильгельмина, величественно протягивая руку для поцелуя.

– Матушка.

Джеймс почтительно приложился к руке со вздувшимися старческими венами.

– Удивлен твоим визитом. Я же говорил, что навещу тебя! Разве ты не помнишь?

– Я не могла ждать. Слишком давно тебя не видела. Сказала Урсуле, что сегодня ужинаю с тобой. Она и Джиффорд приедут завтра.

«Прекрасно, просто прекрасно», – снова подумала Джесси, гадая, как же ей пережить этот вечер в обществе свекрови и ни разу не выскочить из-за стола, когда тошнота станет нестерпимой.

Когда Дачесс вошла в гостиную, стройная и элегантная, настоящая юная графиня в модном бледно-желтом платье, Вильгельмину буквально распирало от возмущения.

– Вы все еще здесь? Я молила Бога, чтобы вы растворились в воздухе! Ничуть не возражаю против присутствия вашего милого мужа. Его единственный недостаток в том, что у него не было иного выхода, кроме как жениться на вас. Он превосходный человек, если не считать того, что вместе с вами захватил все, принадлежавшее мне. Но терпеть еще и вас... не намерена! И не допущу этого! Хоть бы вы сдохли во сне!

– Что вы сказали, мэм? – охнула Джесси.

– О, я лишь пожелала, чтобы у Дачесс никогда не было причин вздыхать и плакать.

– Благодарю вас, мадам, – кивнула Дачесс, наградив родственницу сияющей невозмутимой улыбкой. —

Баджер сильно уповает на то, что вы отравитесь приготовленной им едой.

– Да как он смеет!

– Но почему, мадам? Баджер просто надеется, что, отведав его стряпни, вы отправитесь домой в превосходном настроении.

– Вижу, вы нисколько не изменились, – поджала губы Вильгельмина.

Огромная грудь бурно вздымалась под темно-фиолетовым шелком.

– Вам не пристало издеваться над старшими, леди! Я не посмотрю, что вы графиня! Вы не заслужили этот титул! Расчетливая особа! Авантюристка! Охотница за состоянием! Все знают это, даже ваш бедный муж, хотя он и женился на вас семь лет назад!

– Я думал так же, – согласился Маркус. – Прекрасно сказано, мэм. Однако поскольку я уже женат на этой девице, не могу же я теперь просто швырнуть ее в колодец и посему должен защищать свою жену изо всех жалких сил. А потому, мадам, позвольте заметить, что я был бы очень рад, вздумай вы броситься с самой высокой скалы.

– О, нет, нет! Что вы говорите, милорд?!

– Я? О, лишь то, что был бы очень рад, вздумай вы броситься с самой высокой скалы!

Миссис Уиндем ошеломленно уставилась на него. Воцарилась мертвая тишина. Все воззрились на Маркуса, который выглядел безупречно вежливым джентльменом, настоящим аристократом.

– Но это делается не так, – прошипела миссис Уиндем. – Вы должны найти сходное по звучанию слово, чтобы отделаться банальным замечанием.

– О, кажется, я ни на что не годен! Мне никак не научиться! – покачал головой Маркус, стряхивая невидимую пылинку с рукава.

– Да, – согласилась Вильгельмина Уиндем, наклоняясь к графу. – Вы на худой конец могли сказать, что мне следовало бы полюбоваться чудесным видом, открывающимся с ближайшей скалы.

– Нет, это не слишком красиво, мэм. Придется хорошенько подумать, в какую форму облечь мое мнение. Когда я решу, поделюсь с вами, и вы сможете покритиковать меня.

– Буду очень рада, – кивнула Вильгельмина Уиндем и похлопала графа по рукаву: – Какая прекрасная ткань. И цвет мой любимый, темно-синий.

Дачесс закатила глаза. Неужели ее негодному мужу все сойдет с рук?

Джеймс с удовольствием прислушивался к перепалке, однако молчал, решив не вмешиваться, пока мать не набросится на Джесси.

– Не понимаю, – продолжала Вильгельмина, – почему ваш замечательный муж вас не бросит! Такой, как вы, вообще не стоит жить!

– Что, мэм?

Глаза Джесси едва не выкатились из орбит. Но граф лишь рассмеялся.

– Превосходно! Продолжайте, мэм.

– Конечно, милый мальчик. Джесси, я всего-навсего хотела заметить, что Дачесс не стоит жить здесь, в уединении, где нет блестящего общества, к которому она привыкла.

Джеймс все-таки решил вмешаться:

– Мама, позволь мне дать твоим мыслям другое, более приятное направление. В апреле будущего года ты станешь бабушкой.

Вильгельмине понадобилось всего несколько минут, чтобы оправиться от потрясения. Джесси успела почувствовать всю силу ярости свекрови.

– Итак, – провозгласила она, указывая пальцем на невестку, – ты все-таки соблазнила моего бедного сына. Когда он приехал в Англию, ты начала рыдать и жаловаться, и ему пришлось жениться. Я не возражала бы, женись он на Гленде, потому что она невежественная дурочка и я без труда могу ею управлять, как, впрочем, и ее ни на что не способной мамашей. Не понимаю, как Порция родила столь странное создание. Должно быть, во всем виноват ее муж. Оливер всегда слишком увлекался скачками. Бедняжка Порция корчится от сознания того, что ты украла жениха у несчастной Гленды, но может лишь ныть и хныкать.

– А как бы вы поступили на ее месте, мэм? – поинтересовался Маркус, окидывая Вильгельмину взглядом, способным растопить снеговую гору.

– Я превратила бы жизнь этой девчонки в такой ад, что она сбежала бы в Италию и до конца дней своих прожила в рыбацкой деревушке.

– Но, мэм, – запротестовала Джесси, поднимаясь и ломая руки, поскольку боялась, что ее сейчас вырвет прямо на туфли свекрови, – я не знаю итальянского.

– До этого, миссис, мне дела нет. Обращайтесь к своей матери! Она даже не дала вам необходимого образования! Мой Джеймс бегло говорит по-французски. И читает на этом тарабарском языке.

Джеймс поспешил на помощь жене, опасаясь, что в гостиной произойдет убийство или раздадутся раскаты оглушительного хохота, и, встав, протянул руки.

– Мама, тебе пора ехать. Поужинаешь с нами как-нибудь в другой раз. Попрощайся с Маркусом.