— Сам удивляюсь, — проговорил Керр немного мрачно.

— Но оно случилось, — продолжила она жизнерадостно, — поэтому ты можешь не бояться запятнать мою репутацию.

— Я беспокоюсь о собственной репутации, — сказал он.

— Это несправедливо! — вскричала Эмма со всей силой разочарования. Если она вернётся домой проигравшей — даже если он не узнает о том, что это был вызов — ей придётся разорвать помолвку. Другого пути не было. И она не…

Она оборвала эту мысль и придала голосу спокойствие.

— Я так понимаю, мы достигли соглашения в том, что Вы задолжали мне услугу, мсье.

Керр пристально смотрел на неё некоторое время. Усмешка, притаившаяся в уголках его губ, заставила её заёрзать на своём сиденье. Затем он внезапно открыл окошко в крыше и прокричал что-то своему кучеру. Эмма не расслышала.

— Что ты сказал? — потребовала она.

— Я намереваюсь оказать любезность, — ответил он, усаживаясь обратно в угол и скрещивая руки на груди. Он не мог показать яснее, что флирт больше не занимал его мысли.

Эмма прищурилась. Она ощущала крайне неудобное тепло между ногами, беспокойное чувство во всём теле и сильное сердцебиение.

— Поскольку я не могу, увы, выполнить твою первоначальную просьбу, — проговорил Гил так, словно отказывал ей в чашке горячего чая, — то сделаю всё возможное, чтобы твоё краткое пребывание в Англии было приятным. Я покажу тебе место, которое может тебя заинтересовать.

Единственное интересное место, пришедшее Эмме на ум — его дом, и более того, его спальня, но маловероятно, чтобы они направлялись туда.

Она снова расположилась в своём уголке. Но девушка не собиралась складывать руки на груди и позволять ему упиваться своей моралью. О, нет. Эмма, может быть, и новичок в деле соблазнения, но у неё такое чувство, что она была рождена для того, чтобы научиться этому. Эмма откинула голову назад, словно обессилев, закрыла глаза и подумала о том, как граф целовал её, о том, как его рука лежала у неё на груди.

Лёгкий хриплый звук сорвался с её уст. Она закинула одну руку за голову и ухватилась за шторку так, словно пытаясь удержаться, когда карету качает. Лиф её платья натянулся, сползая с соска. Ощущение было невыносимо возбуждающим и заставило её покрутиться на сиденье. Эмма не открывала глаза. Либо Гил смотрит на неё, либо нет.

Вместо этого она сосредоточилась на воспоминании об его поцелуе. Он проник языком прямо ей в рот. Если бы она не слышала раньше сплетен о таких вещах, то не поверила бы. Разумеется, ей было известно об акте совокупления. Но она никогда… по-настоящему… на самом деле, это почти то же самое, не так ли? Когда язык Гила прошёлся по её губам, она раскрыла их так, словно он был самым сладким леденцом, который ей когда-либо встречался. И Керр был так хорош на вкус, так приятен, что у неё сердце выскакивало из груди при самой мысли об этом.

Она немного покрутилась на своём сиденье. Потому что если поцелуй похож на акт консуммации брака… Сама эта мысль вызвала в ней странное чувство.

Эмма устала держаться за шторку, и тогда она уронила руку, села прямо и подняла руки к волосам. Чудесно, когда волосы рассыпаются по плечам. Обычно горничная закалывала их у неё на макушке с помощью такого количества шпилек, что она находила их разбросанными по всей студии. Так гораздо приятнее, словно шёлк струится между пальцами. Если — если они с Гилом когда-либо — она снова издала тот хриплый негромкий звук, прежде чем смогла закончить мысль о том, где ему понравилось бы ему ощущать её волосы.

Эмма ощутила настолько острое любопытство, что ей пришлось посмотреть. И она распахнула глаза.

Гил всё ещё полулежал в углу кареты. Но теперь он не выглядел таким уж пламенным моралистом и столь довольным своей чопорной персоной. Нет.

Я знаю, что выгляжу в этом естественно, подумала про себя Эмма.

Она приподняла уголки губ в улыбке, говорившей, я точно знаю, чтобы ты желал сделать со мной, ты, монах, и затем произнесла вслух:

— Скажите мне, куда мы направляемся, лорд Керр. Я нахожусь в сильном замешательстве, когда не знаю своей цели.

— Я так и подумал, — пророкотал Гил, но затем, к её разочарованию, он откинулся на спину и закрыл глаза. — Поскольку ты немного поспала, прошу меня простить за то, что я поступлю так же.

Эмма усмехнулась, глядя в его как бы дремлющее лицо. Он достойный противник, этот её жених. Он только пока не понял, что она никогда не сдаётся.

Она опять надела маску, пока Керр притворялся спящим, и снова ощутила надежду.

Когда один из противников не сознаёт важности состязания, проявлением настоящей доброты будет дать ему время, чтобы пересмотреть его стратегию.

Глава 11

Через две минуты карета, качнувшись, остановилась, и лакей отворил дверцу.

— Где мы? — спросила Эмма, опираясь на руку Гила на выходе и позволяя ему снова закутать её в ротонду.

— В аллее позади театра в Гайд-парк, — ответил тот.

— О! Они дают сегодня представление?

— Не сегодня. Но… — он постучал в дверь своей тростью. — Думаю, мы сможем войти и… Приветствую, Джереми.

Крепкий мужчина с волосами орехового цвета и маленькими круглыми глазками открыл двери и выглянул наружу.

— Кто там? Ах, Ваше лордство, — он распахнул двери и отступил назад. — Желаете осмотреться здесь, стало быть?

Он не проявлял ни малейших признаков любопытства. Вероятно, Гил приводил женщин в закрытый театр достаточно регулярно.

— Вам лучше взять мой фонарь. Я собираюсь поспать немного, и темнота мне не повредит.

Гил взял фонарь в одну руку и протянул другую Эмме. Она позволила ему провести себя мимо Джереми, источавшего сильный запах лука, наверх в узкий пролёт лестницы. Позади них Джереми тяжело повалился на скамью в лестничном колодце, откинулся спиной к стене и немедленно захрапел.

— Ты часто сюда приходишь? — спросила она.

— Постоянно, — ответил Керр. — Я один из акционеров. Мы как раз готовимся к премьере «Сна в летнюю ночь». Я подумал, ты захочешь увидеть декорации. Они уже установлены.

— О, да, — сказала Эмма.

Знакомый запах пыли и грима встретил их, когда Гил открыл дверь наверху лестницы. В дальнем конце узкого коридорчика слегка всколыхнулась занавеска, потревоженная их приходом. Мгновением позже Гил откинул занавеску, и они вышли на левую сторону сцены.

— Одну минуту, — проговорил он. Керр прошёл к стене. На секунду она увидела огонёк от скрученной бумаги, и затем стало светло как днём.

— О, — воскликнула изумлённая Эмма. — Газовое освещение в театре! Никогда не слышала о таком.

— Мы установили его всего несколько месяцев назад, — пояснил Гил. — В твоём театре используют валики для задников?

— Конечно, — сказала она. — Опускающиеся декорации гораздо удобнее, чем плоские задники. До того, как мистер Тейт их установил, мне приходилось разрезать свои работы пополам, чего я просто не выносила. Всегда можно было видеть эту линию посередине.

— Вот это опускающиеся декорации, разумеется, — сказал Гил, указывая на холсты, уже установленные сзади сцены. — Человек по имени Самуэль Грив нарисовал эти деревья для «Сна в летнюю ночь».

Задник изображал сказочный сумеречный лес, с высокими деревьями, тянущимися кверху, некоторые из них наклонялись в ту или иную сторону. Земля была устлана маленькими пурпурными цветами.

— Они прелестны, — проговорила Эмма, подходя, чтобы рассмотреть их. Мистер Грив нарисовал цветы непропорциональными, чтобы зрителям они казались неясной, смешанной массой.

— Готов поспорить, что такого у тебя в театре ещё не используют, — сказал Гил.

Он пересёк сцену, зажёг маленькую лампу и вытянул вперёд твёрдую боковую декорацию, которая выехала легко, очевидно, благодаря установленным пазам в деревянном полу. Она выглядела просто как большая деревянная рама, на которую натянули отрез цветного шёлка, хотя и приятного розового оттенка.

— Что с этим делают? — спросила Эмма.

— Она вращается вокруг собственной оси, — объяснил Гил. — Видишь?

Он толкнул плавно повернувшуюся раму, и Эмма внезапно увидела, что смотреть на лесной пейзаж сквозь цветной шёлк — это совершенно другое дело. Свет вначале падал на шёлк, который бросал розовые отблески на деревья, выделяя мелкие пятнышки золотых листиков, вкраплённых среди листвы.

— О, Гил, как красиво!

Он усмехнулся ей, стоя посреди сцены, с руками на бёдрах.

— Вот так ты получил свои мозоли на руках? — спросила она.

— Что?

— Работая с декорациями?

— Нет. Рисовать декорации — неподходящее занятие для джентльмена, и я нахожу удивительным, что тебе позволили этим заниматься. Ты, конечно, вдова, но даже если так, театральная публика славится своей распущенностью. Тебя не беспокоит твоя репутация?

— Я рисую декорации и ландшафты в уединении собственного дома, и о моём участии известно очень немногим, — возразила Эмма. — Но мне жаль, что у тебя такие провинциальные представления об актёрах и актрисах.

Гил лениво прошёлся вдоль сцены и встал между розовым шёлком и задником с лесом.

— Ты видишь? — сказал он. — Феи будут танцевать и играть за прозрачными шелками.

Эмма моргнула. Сквозь розовый шёлк мускулистый силуэт её жениха неожиданно стал казаться таинственным и соблазнительным, притягательным как король эльфов.

— Ты, значит, Оберон? — спросила она со смехом.

— Я мог бы быть им, — ответил Керр. — На маскараде на мне не было костюма.

Он опустил руку и поднял со скамьи цветочный венок.

— Я думаю, этот венок, оставленный на сцене, принадлежит Титании, но он подойдёт. — Граф принял позу. — Tarry, rash wanton: am I not thy lord?[20]

Эмма почувствовала, как греховная улыбка Королевы Титании появилась у неё на губах. Она отбросила волосы назад и прошлась, соблазнительно покачивая бёдрами.

— Then must I be your lady[21], — сказала она, бросая Гилу взгляд через плечо. Она почти ощущала, как мерцает на лице украшенная драгоценными камнями маска, превращая её в настоящую сказочную королеву. Она сделала круг-другой, чтобы он мог насладиться движениями её бёдер, так свободно встряхивая волосами, что они плыли по воздуху, как у королевы фей. Краем глаза она видела, как мерцают золотые мазки краски на заднике, словно стайка прислужников-эльфов резвилась среди деревьев, в ожидании её приказаний.

Она окинула быстрым взглядом своего Оберона. Кажется, он наслаждается видом её груди.

— Теперь ты должна обвинить меня в прелюбодеянии, — хрипло произнёс Керр. — Титания обвиняет Оберона в том, что у того есть любовница, воинственная амазонка.

Эмма покачала головой.

— Это, должно быть, другая Титания. У моего мужа никогда не будет любовниц.

Гил направился к ней, очень медленно и легко, но с явным умыслом. Настоящее буйство пробежало ввёрх и вниз по её конечностям.

— И как именно ты собираешься избавить Оберона от его сладострастных привычек?

Но Эмма только сейчас сообразила, что там были ещё боковые рамы, обтянутые шёлком разных цветов. Она потянула за одну, и та беспрепятственно поехала по своим пазам на сцене. Большая рука Гила протянулась над её головой и вытащила раму полностью, а затем раскрутила её так, что сияние золотого шёлка озарило волшебный лес. Теперь золотые листки казались ближе, свободно танцуя между деревьев.

— Освещение обманывает зрение, — сказала Эмма с благоговением. — Они выглядят как огоньки эльфов.

Её Оберон знал Шекспира.

— Didn’t thou not lead Theseus through the glimmering night, — проговорил он, наклоняя голову и легко касаясь губами её губ, — from Perigenia, whom he ravished[22]?

Безжалостно. Эмма внезапно поняла, что ей нравится это слово. Она откинула голову назад, в то время как он целовал её. Его губы прошлись по её щеке и подбородку, оставляя за собой огненный след. Её рассудок затуманился, и руки обвились вокруг его шеи, когда она неожиданно вспомнила свою следующую реплику.

— These are the forgeries of jealousy! [23] — сказала она, вырываясь и танцуя вдоль сцены в водовороте юбок. Она оглянулась через плечо и послала ему горящий страстью взгляд королевы фей, которая решительно настроена устроить нагоняй своему избраннику. Выбранить и взять силой своего избранника.

Гил рассмеялся:

— Ты, кажется, знаешь Шекспира не так хорошо, как можно ожидать от благовоспитанной юной леди. Эта неверная строка.

— Ах, но я не леди, — указала она, чувствуя, что они уже закрыли эту тему. В подтверждение чему она сбросила одну из своих шёлковых туфелек. Она перевернулась в воздухе, блеснув украшениями на лету, и исчезла на сцене слева.