У Мэри создалось впечатление, что леди Валери наблюдала за происходящим с каким-то прямо непристойным любопытством.

Когда лорд Уитфилд привлек Мэри к себе так тесно, что они оказались вплотную друг к другу, как серебряные ложки, которые она каждый вечер тщательно укладывала в ящик, у нее все вылетело из головы. Уже много лет ни один человек не смел обойтись так с достопочтенной экономкой.

Понял ли он, что он сделал? Сознавал ли он, какое воздействие оказывает близость сильного мужского тела на женскую плоть, закосневшую в одиночестве? Ей хотелось немедленно ударить его изо всех сил, дать ему пощечину или дернуть его за волосы так, чтобы искры посыпались из этих наглых глаз – все, что угодно, только бы заставить его ощутить боль. Такую же, которую она испытывала от постоянного леденящего душу и тело одиночества. Она старательно приучила себя к этому и научилась, наконец, смиряться. Но, Боже, как быстро слабеет человек, поддаваясь натиску своего земного естества.

Он проговорил ей на ухо, обдавая ее теплом своего дыхания:

– И, похоже, слишком много гордости тоже, прямо как у Чарли.

Мэри содрогнулась. Как посмела она хоть на минуту так расслабиться, что стоят ее чувства? Ведь она всего лишь экономка, пустое место, ничтожество… убийца. И этому человеку, единственному во всем мире, она вынуждена позволить все, чего бы он ни пожелал.

Он медленно, слишком медленно, разжал кольцо своих рук, отстраняясь так осторожно, как заботливый отец, отпускающий навстречу опасности нетвердо стоящего на ногах ребенка. И так же медленно Мэри отступила от него.

Он продолжал смотреть на нее. Она чувствовала его взгляд так же отчетливо, как его объятие. Ее кожа все еще горела, кости все еще ломило. Слезы обжигали ей глаза. Она слегка отвернулась, чтобы он их не заметил.

С трудом, на трясущихся ногах, она преодолела расстояние до кресла. Больше она с него не встанет.

Минутной близости хватило, чтобы дать ей понять, что следует всеми способами избегать его прикосновений. Такие уроки не забываются.

Лорд Уитфилд сел. Опираясь локтями на ручки кресла, он медленно сводил и разводил ладони, наблюдая за ней.

Очевидно, преследовать и покорять женщин было у него в обычае. Мэри хотелось дотронуться до своих тщательно уложенных волос, чтобы убедиться, не выбился ли где локон. Она с удовольствием потерла бы все еще болевший палец, прошлась рукой по телу, где она все еще мучительно ощущала его прикосновение.

Но она себе этого не позволила. Хорошая экономка не суетится и не ерзает в кресле – в особенности, когда всему, что досталось ей с таким трудом, угрожает опасность.

– Откуда вы знаете моего отца?

– Мы были когда-то соседями, – сказал лорд Уитфилд. – Он был добр ко мне.

Добр? Да, это было на него похоже. К кому только он не был добр. Он также отличался верностью, гордостью и, как и сказал лорд Уитфилд, расточительностью. Мэри любила отца, просто боготворила его, а он бездумно и легко заразил ее своими взглядами и погубил.

Мэри не хотелось вспоминать сейчас о нем.

– Я никогда еще не встречал женщины, обладающей способностью так застывать в неподвижности, – лорд Уитфилд преувеличенно пристально присматривался к ней. – Интересно, с чего бы это.

Потому что для затравленных спасение в неподвижности. Только так можно сосредоточиться и что-то предпринять. В Мэри боролись два противоречивых желания – ей хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть его, и в то же время ей было необходимо наблюдать за ним. Не делая ни единого движения, он, казалось, кружил вокруг нее, выискивая наиболее уязвимое место, куда бы нанести удар.

– И такой молчаливой. – Он как будто в задумчивости поиграл кончиками пальцев. – Ведь она благоразумна и осмотрительна? – спросил он, оборачиваясь к крестной.

– В высшей степени. – Леди Валери уже не прикрывала веером улыбку. Она вообще больше не улыбалась, и Мэри вдруг ощутила всю серьезность намерений лорда Уитфилда. А быть может, это были намерения и леди Валери тоже? В чем же они заодно?

Очень хотелось наконец прояснить обстоятельства и не длить более эту мучительную неопределенность. Решившись сделать первый шаг, Мэри спросила:

– Чем же может помочь вам дочь Чарльза Фэрчайлда, лорд Уитфилд?

– Есть одна дама, – сказал он, – очень красивая и большая умница, которая была любовницей некоторых наших уважаемых министров. Она имела на них большое влияние и использовала это влияние очень умно. Но вот что было очень неумно – она вела дневник, где записывала многие подробности.

Лорд Уитфилд сделал многозначительную паузу.

Внимание Мэри невольно обратилось к леди Валери. Легкая улыбка пробежала по ее губам и тут же исчезла, вспорхнув как бабочка.

– Дневник украден людьми весьма дурного нрава, желающими использовать его во зло, и в результате прекрасная дама может пострадать.

Страх и сознание неизбежного охватило Мэри. «Да переходи же к сути дела!» – хотелось крикнуть ей.

Но экономка никогда не выражает нетерпения.

– Прекрасная дама могла бы заплатить этим гнусным мерзавцам. В этом случае они обещают вернуть дневник, но она справедливо опасается – и в этом я с ней полностью согласен – что это маловероятно. Но если она не заплатит, содержание дневника будет уж точно предано огласке, и ей не удастся избежать скандала.

В комнате стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине. В воздухе чувствовался слабый запах дыма, и Мэри пришла в голову совсем неуместная в этот момент мысль, что камин не мешало бы прочистить. Как, однако, прочно обосновалась в ней экономка. Подсознательно же она всячески старалась прогнать ужасную догадку о том, от чего у нее холодело внутри, – что разыскиваемый лордом Уитфилдом дневник принадлежал…

Мэри прямо взглянула в лицо леди Валери.

– Ведь это ваш дневник?

– Да.

Это был всего лишь едва слышный шепот, но в ушах Мэри он прозвучал как щелчок замкнувшихся на ее руках кандалов. Обычно она собранна. И ради леди Валери она пойдет на все.

Пока Мэри собиралась с силами, чтобы сохранить самообладание, леди Валери направилась к двери. Открыв ее, она сказала Тримэйну несколько слов. Затем она вернулась и села на свое место с совершенно безмятежным видом, как будто и не она только что отдала распоряжение, разом нарушившее все так тщательно продуманные планы Мэри.

Каким образом, когда, как это случилось, что вся жизнь Мэри вышла из-под контроля и покатилась под откос? Она пристально посмотрела на лорда Уитфилда. Вот виновник всех ее будущих несчастий.

– Это кажется мне похожим на начало сказки, – печально сказала она. Голос сорвался. – С плохим концом. – Мэри вопросительно взглянула на гостя.

– Да, – согласился лорд Уитфилд. – Но появление такой сказки в газетах потрясет основы государства. С тех пор как французы обезглавили своего короля, мы опасаемся подобного восстания в Англии.

– Варвары! – с отвращением воскликнула леди Валери. – Они заставили бедного короля Людовика расплатиться за грехи его отцов.

– Сейчас там происходит чудовищное кровопролитие, – лорд Уитфилд взглянул в упор на Мэри. – Не знаю, слышали ли вы, но там отправляют на гильотину целые семьи. Для французских крестьян не имеет значения, что среди их жертв женщины и дети. Они рубят головы всем с одинаковым усердием.

– Мы все же живем в Шотландии, а не на необитаемом острове, – сказала леди Валери. – Мы, разумеется, слышали все эти рассказы, а я еще и побольше других. Ведь мой бедный дорогой герцог де Валери был француз.

– Для вас эта революция весьма крупная неудача, – Себастьян небрежно стряхнул со своих лосин невидимую глазу пушинку. – Вы, вероятно, потеряли доход от поместий Валери?

– Я пока еще не нищая и ни в чьей жалости не нуждаюсь, – отрезала леди Валери. – У меня, слава Богу, достаточный доход с Гальдена. А разве возможное падение правительства не отзовется и на твоих делах, Себастьян?

Она сказала это, не скрывая насмешки, но Себастьян отвечал совершенно невозмутимо:

– Да, не без этого.

Леди Валери обратилась к Мэри.

– Для меня в данном случае речь идет о гораздо большем, чем правительство. Люди, близкие мне, поплатятся своей карьерой, делом всей своей жизни. Я не стыжусь своего прошлого. Оно было прекрасно. Если бы мне позволили прожить жизнь сначала, я бы повторила все, все до последнего блаженного момента. Но я всегда была осторожна. Мои наслаждения никому никогда не повредили. А теперь кто-то, какой-то грязный негодяй, не имеющий понятия о чести, угрожает уничтожить мои достижения.

– Достижения? – недоуменно повторила Мэри, это слово озадачило ее.

– Достижения, – твердо повторила леди Валери. – Скажу больше, я не собираюсь сидеть сложа руки, пока мужчины, которых я любила, и их семьи будут страдать от этого скандала.

Мэри во все глаза смотрела на женщину, спасшую жизнь ей и Хэддену. Чувствуя себя в западне, она спросила ее крестника:

– Какое все это имеет отношение ко мне?

Лорд Уитфилд небрежно откинулся в кресле.

– По моим сведениям, дневник находится в Фэрчайлд-Мэнор.

Кровь застыла у Мэри в жилах и тут же вновь зажглась вспышкой откровенной ненависти.

– Так вы обвиняете меня в том, что я украла его и отослала Фэрчайлдам?! – тон вопроса был, конечно, совершенно недопустимым.

Вместо ответа он приложил палец к губам, потому что в этот момент в комнату вошла целая процессия слуг. Джилл внесла еще один поднос с чайником, другая девушка забрала старый, а лакей принес дрова и подложил их в камин. С подобающим приличием они не смотрели в сторону господ, но Мэри знала, что они, безусловно, отметили то, как она сидит и разговаривает с леди Валери и ее гостем.

Мэри прекрасно могла себе представить, какие разговоры теперь пойдут среди прислуги. И, слава Богу, лорд Уитфилд вовремя остановил ее. Как бы они изумились, если бы она подняла голос на эту самодовольную скотину, развалившуюся в кресле. Но даже в мыслях, оставаясь примерной экономкой, она пыталась называть злобное животное по-прежнему лордом Уитфилдом.

Мэри ненавидела его с неистовой силой. Она обрела в этом доме покой и безопасность, и, будь ее воля, никто никогда бы не узнал, что она родилась английской аристократкой. Будь ее воля, сегодняшний вечер остался бы в ее памяти всего лишь кошмаром. Но сейчас этот кошмар обретал черты реальности с невероятной быстротой.

Джилл подошла к Мэри и привычно наклонилась к ее уху.

– Ужин подавать в обычное время?

– Да, – твердо отвечала Мэри.

– Поставить еще один прибор?

Мэри оглянулась на нее с холодным удивлением.

– Для кого?

– Для вас, – как ни в чем не бывало уточнила Джилл.

Но под сердитым взглядом Мэри она поспешно выпрямилась.

– Ужин накрыть на двоих, – сказала Мэри бесстрастно.

Торопливо присев, словно была в чем-то виновата, Джилл выбежала из библиотеки. Лорд Уитфилд с интересом наблюдал за всей этой сценой. Когда дверь закрылась, он сказал:

– Вопрос вполне естественный. Девушка не заслужила выговора.

– Едва ли это можно назвать выговором, – Мэри говорила нарочито медленно. – Но экономки не садятся за стол с хозяевами.

– Что за маленькая педантка! Это у вас, безусловно, не от Чарли.

Мэри было ненавистно слышать и то, как он говорит о ее отце и как он сравнивает ее с ним.

– Так вы обвиняете меня в краже? – холодно повторила она.

– Кому же еще было знать, где хранится дневник, как не экономке?

– Я не воровка. – Это она сказала громко и убежденно, четко выговаривая каждое слово. Убийца, да, но не воровка. А это – про себя, просто печально констатируя факт.

– Значит, вы первая из Фэрчайлдов, кто может этим похвастаться.

Его цинизм взбесил ее, тем более что ей было отлично известно, что ее отец действительно умел ловко «подцепить кое-что», когда была нужда.

– Хватит! – подняла руку леди Валери. – Ты прекрасно знаешь, Себастьян, что дневник был украден больше года назад. Это было во время приема, который я устроила для этого гнусного старого козла.

– Французского посла? – уточнила Мэри.

– Для него самого. – С чуть заметной улыбкой леди Валери перебирала у себя на пальцах кольца. Мэри знала, что у леди Валери сохранилось не одно нежное воспоминание о «гнусном старом козле».

– Кто-то украл одну из моих шкатулок для драгоценностей. В ней не было ничего, что могло бы заинтересовать настоящего вора. Несколько побрякушек, веер – но шкатулка была прелестной работы.

– Почему вы мне ничего не сказали, миледи? – спросила Мэри.

– Милочка, у меня не так часто бывали такие вечера, чтобы вам знать о таких подробностях, но всегда что-нибудь пропадает, а иногда и несколько вещей.

– Вот как. – Значит, есть и другие, такие же, как и ее отец. Мэри со стыда сгорела при мысли, что эти безобразия происходили в ее образцовом хозяйстве.