Кэтлин Шусмит - Настоящая леди

Лицо Биверли осветилось приветливой улыбкой при виде ее, но он не сказал ни слова до тех пор, пока они не вошли в дом. Они стояли в холле и молча смотрели друг на друга.

Ровена позволила себе не спеша оглядеть его с головы до ног. Сапоги с высокими голенищами, потертые штаны, длиннополый сюртук мрачного черного цвета со скромной вышивкой, простая полотняная сорочка с квадратным вырезом… Он коротко остриг волосы и смыл пудру, отчего они снова стали естественного каштанового цвета. Жаль, мимоходом подумала она, что он сейчас не может, как в прежние времена, носить роскошные наряды. Они пошли бы ему куда больше, чем теперешний жалкий костюм!

– О Боже! – порывисто воскликнула она. – Сэр… вы выглядите настоящим пуританином!

Его серые глаза весело блеснули, он улыбнулся.

– А вот вы, дитя мое, уже не та пуританочка, которую я видел в прошлый раз! – серьезно возразил он, хотя глаза его смеялись.

Ее бледное личико вспыхнуло при воспоминании о том, какой костюм был на ней при их встрече в пещере.

– Штаны – едва ли подходящий наряд для девушки-пуританки! – негромко пробормотала она.

Ее слова еще больше развеселили Биверли.

– Джентльмену не подобает беседовать с дамой о ее… штанах! – лукаво заметил он. – Это вовсе никуда не годится. Я надеялся забыть ту нашу встречу в пещере, дитя мое.

Румянец исчез с ее щек, и она показалась ему бледнее обыкновенного.

– Нет, сэр… не говорите так! – умоляюще воскликнула она. – Нашу последнюю встречу я запомню на всю жизнь! – Увидев, что ее собеседник досадливо хмурится, Ровена снова зарделась и весело добавила: – Я пережила такое приключение, мистер Биверли!

– Вы оказали мне услугу, дитя мое, показав вход в пещеру. – Он ласково взял ее за руку, медленно снял с нее перчатку и сунул в свой карман, она ощутила прикосновение его рук.

– Здесь, в Йорке, тебя заставляют тяжело работать, малышка, – продолжал он, гладя большим пальцем мозоли у нее на ладони.

Повинуясь внезапному порыву, она сняла вторую перчатку и протянула ему другую руку. Некоторое время он держал ее маленькие руки в своих, а потом по очереди поднес их к губам; Ровена смутилась, поняв, что его нежность вызвана ее безрассудством.

Желая нарушить затянувшееся молчание, она торопливо поведала ему о том, как полковник Тиндалл после смерти матери послал ее в Йорк, к Скаттергудам. В ответ она ожидала услышать, какие дела привели в город его. Биверли отпустил ее и начал беспокойно мерить комнату шагами.

– У меня здесь дела, – ответил он наконец. – Ровена, тогда в твоей пещере ты предложила мне помощь. Надеюсь, с тех пор ты не передумала, кажется, только ты одна и можешь помочь нам.

– «Нам»? – прошептала она. – То есть… у вас здесь, в Йорке, есть друзья, сэр? Как я рада! Плохо быть одному.

Поняв намек, он подошел к ней вплотную, приподнял пальцами ее подбородок и заглянул в зеленые глаза, влажные от непролитых слез.

– Дитя, мне жаль, что ты потеряла мать, – ласково сказал он. – Но ты не должна думать, будто у тебя нет друзей. Я здесь и приду, если буду тебе нужен.

Он намотал на палец золотистую прядь ее волос и, продолжая говорить, задумчиво гладил ее по щеке.

– Я не буду плакать, – пообещала она. Странное выражение, мелькнувшее в его серых глазах, смутило ее и лишило уверенности в себе.

Ровена отстранилась. Биверли помолчал, собираясь с мыслями, и вдруг решительно произнес:

– Пойдем, дитя. Настало время познакомить тебя с моими товарищами.

Они вошли в скудно обставленную комнату, и Эдвард Биверли кратко представил Ровене трех своих друзей. Позже девушка попыталась вспомнить их имена, но не смогла. Когда он назвал ее своим «добрым маленьким другом», она готова была запрыгать от радости. Один из них был жителем Йорка; дом, в котором они встретились, принадлежал ему. Ровена живо вспомнила, как полковник Тиндалл заявил, что так называемые «роялисты-смутьяны» бродят по стране, сеют раздоры и плетут заговоры.

По спине у девушки пробежал холодок. Она вдруг поняла, что по воле случая и сама оказалась среди заговорщиков.

Уже в холле, наедине, она тихо сказала мистеру Биверли:

– Спасибо, сэр, за то, что вы доверились мне. Однажды вы назвали меня пуританкой, но это не так. Пусть я и выгляжу как пуританка, но не по своей воле, уверяю вас. Карл Стюарт – я привыкла называть его именно так для собственного спокойствия – для меня всего лишь имя, но если вам его дело кажется достойным, то я не колеблясь пойду за вами. Ведь вы отстаиваете его интересы, я не ошиблась?

Он протянул руку и погладил ее по щеке, отчего она снова вспыхнула.

– Как ты проницательна! – заметил он. – Спасибо, моя маленькая пуританочка. Без тебя у меня ничего бы не вышло.

Ровена робко улыбнулась; Биверли не сказал, на какую именно помощь он рассчитывает. Она надеялась, что задание окажется ей по силам.

Позже, когда Ровена уже шла домой, она вдруг обнаружила, что одной ее перчатки нет, и вспомнила, как Эдвард Биверли снял с ее руки перчатку и поцеловал ей руку. Он просто забыл вернуть ее? Но почему же ей так весело на душе, почему так горят ее зеленые глаза, почему она вообразила его рыцарем, который сохранил вещь, принадлежащую его даме?

Сокрушительное поражение в битве при Вустере в 1651 году положило конец оптимистическим надеждам сторонников молодого Карла Стюарта. Многие из роялистов – всего десять тысяч человек – попали в плен. Те, кто смог, бежали и, как и Эдвард Биверли, вели относительно спокойную жизнь в изгнании. Сторонникам короля, оставшимся в Англии, приходилось туго: одних разорили непомерные налоги, у других конфисковали владения. Многие до того обнищали, что оказались в долговой тюрьме.

Оливер Кромвель уже тогда считался восходящей звездой на небосклоне парламентаристов, он не только снискал себе славу, но и изрядно обогатился, разгромив роялистов. Благодарный парламент положил победителю при Вустере дополнительное жалованье – четыре тысячи фунтов в год. Кроме того, в качестве загородной резиденции ему был пожалован дворец Хэмптон-Корт. Хотя Вустер стал концом военной карьеры Кромвеля, однако, последняя победа ознаменовала собой начало новой эры его неслыханной власти.

Эдвард Биверли много размышлял о человеке, которого теперь именовали лордом-протектором. Теперь, четыре года спустя, Кромвель вознесся так высоко, что сумел разогнать не согласный с ним парламент, который прежде его восхвалял, и стал верховным диктатором всей страны.

Эдвард вздохнул. Возвышение Оливера Кромвеля было поистине головокружительным, а вот его внешность оставляла желать лучшего. Даже друзья генерала не отваживались назвать его красивым, а его манеры – безукоризненными; даже они признавали, что, по сути, Кромвель остался все тем же мелким фермером. Правда, лорд-протектор довольно значительное время пользовался уважением простого народа. Но сейчас, в 1655 году, страну всколыхнул ветер перемен. Эдвард Биверли успел подробно узнать о системе наместников, или генерал-майоров. Страна слишком велика, чтобы ею мог управлять один человек, поэтому Кромвель назначал своих наместников. Каждый из них отвечал и отчитывался за свою часть страны лично перед протектором. Но, подавляя инакомыслие, многие из них проявляли излишнее рвение, а их методы насаждения закона и порядка были слишком суровы. От своих новых друзей из Йорка Эдвард узнал о смертных приговорах, выносимых без суда и следствия, о суровых условиях содержания под стражей и телесных наказаниях. Тюрьмы по всей Англии были переполнены.

Знал ли Оливер Кромвель о беззакониях, творимых его наместниками? Эдвард недостаточно долго пробыл на родине, чтобы разобраться во всем.

– По-моему, – пробормотал он вслух, – ужасный и всесильный лорд-протектор отхватил кусок, который ему не по зубам. Возможно ли, чтобы его цели были чисты и во всем виноваты лишь неверные средства их осуществления? Кажется, мои друзья-изгнанники были правы; время для нового мятежа вполне назрело!

Биверли почти ничего не достиг за те несколько месяцев, что провел в Англии. Но, по крайней мере, узнал о положении дел в окрестностях Челлингфорда. И хотя слухи о том, что Кромвель раздает собственность роялистов своим приспешника, доходили до изгнанников, все же то, что Челлингтонский замок в руках полковника, «круглоголового», было неожиданностью для Биверли.

Эдвард вздохнул. Здесь, в Йорке, в доме своего товарища Джеймса Кростена, он томился от вынужденного бездействия.

Грустно улыбнувшись, Биверли перебрал в уме всех, с кем ему удалось переговорить. До встречи с Джеймсом Кростеном и его друзьями ему казалось, что все роялисты переметнулись на сторону врага.

Покинув Челлингфорд, он сразу отправился в окрестности Рипона к Берриджам. Его приняли с подозрением и опаской и ясно дали понять, что в случае восстания против теперешней власти, на их помощь рассчитывать нечего. Они уже достаточно настрадались и больше не хотят рисковать жизнью. Все же, прощаясь, Берриджи извинились за то, что ничем не могут ему помочь.

Но были и такие, как Бертран Карни, его отец пал на поле боя в Ньюбери, но он не только высказался против роялистского восстания, но и явно намерен был предать Эдварда в руки служителей закона!

Хорошо, что не приходится сомневаться в верности Джеймса Кростена. Ему, его сыну, который приехал в Йорк, чтобы быть вместе с отцом, да еще молчаливому пожилому человеку по имени Натан Бридж он всецело доверял.

Вдруг Эдвард вспомнил о неожиданной встрече с Ровеной Тиндалл, и мысли его потекли по иному руслу. Искренность девушки подкупала, несомненно, она горит желанием помочь, но как поведет себя девушка, если ей снова придется встретиться лицом к лицу с отчимом?

Неожиданно для себя Эдвард сравнил ее с той Изабеллой Челлингтон, которую знал много лет назад. Рискнула бы Изабелла ради того, чтобы помочь роялисту? Маловероятно…

Эдвард тяжело вздохнул. Из всех обитателей Челлингфорда только Ровена да еще, может быть, содержатель постоялого двора оказались достойными его доверия. Помощь Ровены может оказаться поистине бесценной, но нечестно возлагать слишком большие надежды на такую юную и неопытную девушку.

Ровена понятия не имела о сомнениях Эдварда Биверли и была преисполнена решимости принять участие в опасном предприятии. Она слышала о многочисленных неудачных попытках восстановить монархию, но наивно верила в то, что заговор Эдварда Биверли закончится его триумфом, и приготовилась ждать, когда понадобится ее помощь.

Воодушевленная, она охотно работала и дома, и в лавке и даже заслужила ворчливое одобрение миссис Скаттергуд.

Иногда ей позволяли прогуляться по городу. Вот и теперь, втайне надеясь встретить Эдварда Биверли, она бродила по бесчисленным узким улочкам, любуясь древним городом.

Ровена успела полюбить Йорк и знала, что, если ей доведется покинуть город, она оставит в нем часть своего сердца.

Однажды августовским солнечным днем, когда госпожа Скаттергуд лежала в постели с головной болью, добрый Тобиас Скаттергуд, заметив, как томится его молодая помощница в духоте лавки, знаками дал ей понять, что она может пойти прогуляться. Девушка с радостью вышла на улицу, решив, что возьмет вину на себя за свой прогул, если ее отсутствие заметят. Тобиас – человек добрый; если бы не его страх перед женой, он охотно обращался бы с Ровеной как с любимой дочерью. Своих детей у Скаттергудов не было. Возможно, госпожа Скаттергуд была бы мягче и добрее, будь у нее сын или дочь, думала Ровена, сворачивая с Каттергейт, подальше от запаха кожи.

На ней было платье ее матери из тонкой материи янтарного цвета, очень красиво облегающее фигуру, а непременный широкий пуританский воротник только подчеркивал осиную талию. Она чуть выпустила из-под чепца золотистые кудри, и они красиво струились по ее плечам. Словом, выглядела девушка совсем не пуританкой.

«Ну и пусть», – радостно подумала Ровена.

– Если бы мне позволили, я могла бы превратиться в поразительно легкомысленное существо! – прошептала она, разглядывая витрину.

Внезапно Ровена застыла, точно ее поразило громом. В смутном отражении стекла ей померещился человек, которого она совсем не хотела бы видеть. Минуту она постояла, собираясь с силами, потом обернулась и с деланным безразличием посмотрела в нужном направлении. Ровена хорошо разглядела проезжающую повозку и сидящих в ней людей в шляпах с высокой тульей, а вот тот, кто привлек ее внимание, ее, к счастью, не заметил.

Она не ошиблась! Сердце ее тревожно забилось; она снова отвернулась к витрине, искоса наблюдая за интересовавшим ее человеком. Вдруг ей показалось, что день утратил часть своего сияния.

Но почему встреча с Ральфом Тиндаллом здесь, в Йорке, так напугала ее? В конце концов, Челлингфорд находится не так уж далеко отсюда. И Ральф, и его отец должны время от времени наезжать сюда. Она продолжала наблюдать за приземистой фигурой сводного брата. Он был одет по последней моде – в бриджи и куртку светло-коричневого цвета. Даже в искаженном витриной отражении она заметила, как пышно расшита его куртка и как пенятся кружева на манжетах его тонкой полотняной сорочки.