Например, Том решил купить новый диван.

— А чем тебе не нравится твой старый? — спросила я.

— Ничем. Просто он мне надоел, — ответил Том.

— Не уверена, что этот тебе подойдет, — заметила я, когда увидела диван в выставочном зале (именно такого рода вещи и можно найти в выставочных залах).

— Что в нем не так? — спросил Том.

— Просто он ни к чему не подходит, — ответила я.

— Он черный, — возразил Том. — А черный подходит ко всему.

— Это черные туфли ко всему подходят, — заметила я. — А черный кожаный диван подходит, ну, я не знаю, например, к мебели от Бака Роджерса.

— Зато мне он нравится, — не согласился Том.

Том купил этот диван. В следующий раз он принес домой кофейный столик со стеклянной крышкой и зубчатыми краями. За ним последовала просто ужасная стойка под телевизор. И все это время я не открывала рта. Я старалась не давить на него. Я отчаянно пыталась оставаться той женщиной, которая так крепко держит свое мнение при себе, что даже не замечает, что ее приятель, с которым она живет вот уже три года, принимает целый ряд решений о покупке для дома дорогостоящих вещей, совершенно не обращая внимания, подходят ли эти самые покупки по стилю к той изысканной мебели, отнюдь не в стиле Бака Роджерса, которую она медленно собирала всю свою взрослую жизнь. Мужчина, который не испытывает никаких проблем с привязанностью и обязательствами, уже привязан к кому-то другому, напоминала я себе. Не спеши. Дай ему простор, в котором он нуждается. А диван всегда можно поставить у него в кабинете.

Тем не менее время от времени внутри у меня что-то срывалось.

— Ты думаешь, что у тебя нет комплексов, но они и у тебя есть, — заявила я как-то Тому, вернувшись после очередного сеанса терапии.

— И какие же у меня комплексы? — поинтересовался Том.

— Не скажу, — ответила я.

— Назови мне хотя бы один, — настаивал Том.

— Ну хорошо, — сдалась я. — Твоя мать.

— При чем тут моя мать?

Я глубоко вздохнула.

— Ты испытываешь невысказанное чувство ярости по отношению к своей матери.

— Ерунда, ничего подобного я не испытываю, — сказал он.

— Нет, испытываешь, — продолжала я.

— Я люблю свою мать, — заявил он.

— Ты просто думаешь, что любишь, — утверждала я.

— И что это должно означать? — поинтересовался Том.

— Это означает, что все думают, что любят своих матерей и матери любят их, пока в один прекрасный день они перестают по-настоящему думать об этом, — сказала я. — Может быть, они их любят, а может быть, и нет, но это как раз тот момент, когда комплексы начинают проявляться.

— Может быть, я не хочу, чтобы мои комплексы начали проявляться.

— Именно это и мешает нашим отношениям перейти на следующий уровень.

— Мне нравится нынешний уровень, — сказал Том. — Я комфортно себя чувствую и на этом.

— Потому что ты злишься на свою мать.

(Ну, хорошо, дамочки, вот что я вам скажу: бойтесь мужчин, которые ненавидят своих матерей. Потому что мужчина, который ненавидит свою мать, закончит тем, что возненавидит вас. К несчастью, очень трудно вырвать у мужчины признание, что он ненавидит свою мать. Если же вы будете настаивать на этом, он просто решит, что это вы ненавидите его мать. Это, в свою очередь, даст ему повод и оправдание возненавидеть вас, хотя на самом деле человек, которого он ненавидит — это его мать. Есть достаточно легкий способ выяснить, ненавидит ли мужчина свою мать. В какой-то момент он начинает отпускать в ее адрес такие замечания таким тоном, который можно счесть безошибочным признаком. Но даже тогда вы все равно задумываетесь: «Неужели он ненавидит свою мать?» Поверьте мне, что так оно и есть.)

В конце концов, какая вам разница? Он либо ненавидит свою мать, либо любит ее слишком сильно. Он или замыкается в себе, так что вы не знаете, с кем имеете дело, или он один из тех красноречивых парней, которые в подробностях поведают вам, с чем именно вы имеете дело, и тогда вам становится страшно до смерти. В конце концов вы оказываетесь в полном дерьме, в котором и барахтаетесь. Мне бы не хотелось, чтобы все сказанное прозвучало настолько цинично, но я ничего не могу с собой поделать. Вы влюбляетесь в человека, потому что вашему подсознанию что-то нравится в его подсознании. Потом проходит совсем немного времени, и вы начинаете понимать, что же именно так понравилось в нем вашему подсознанию. И это есть самый яркий признак того, что именно этот человек был создан, чтобы причинить вам боль как раз тем способом, которого вы больше всего боитесь.

И самое плохое — да-да, есть еще кое-что похуже — вот что: когда вам кажется, что вы во всем разобрались, оказывается, что это вовсе не так. Даже когда вам кажется, что вам совсем все понятно, это не так. Вы просто думаете, что это так. Даже сейчас, вероятно, вы убеждены, что разобрались во всей этой неразберихе. Вероятно, вы думаете: да, я была так похожа на нее, но затем все сделала правильно, каленым железом выжгла всю нерешительность и страхи из своего подсознания, я нашла нужного человека, мы проделываем с ним психологические упражнения и стали просто отражением друг друга, мы втянули свои щупальца, и теперь я счастлива. А я вовсе и не говорю, что вы несчастны. Потому что счастье, оказывается, носит временный характер.

Разумеется, тому, что я все это вам рассказываю, есть причина. Нина Пибл предрекла в ночь той вечеринки, что Том вернется ко мне, но я ей не поверила. Что было естественно, хотя мне отчаянно хотелось этого возвращения. Я прожила достаточно долго, чтобы понять: все они возвращаются к Нине, но совсем необязательно — ко мне.


Но Том — вот уж сюрприз так сюрприз — вернулся.

Глава пятнадцатая

Позже я, разумеется, рассказала Нине Пибл о том, что на пороге моего дома появился Том. А когда я дошла до того, что он держал в руках баночку горчицы, Нина сказала:

— Какой придурок.

Это несколько сбило меня с толку, должна я вам признаться. Нет, я знала, что Нина живо отреагирует на сам факт, что Том обманывал меня и бросил меня ради Кейт Пирс, хотя потом и посоветует пустить его обратно. Но оказалась не готова к тому, что реакция моей подруги на баночку горчицы в руках моего бывшего окажется такой бурной. Собственно говоря, только после того как Нина устроила чуть ли не истерику из-за этой баночки, мне пришло в голову, что на эту историю можно взглянуть и под другим углом. Тогда это не показалось мне остроумным, хотя и достаточно близким к этому, поэтому и решила поделиться с вами. Я даже не обратила внимания на горчицу, пока не заметила выражение лица Тома. Жаль, что его не видели вы, на это стоило посмотреть. Я попыталась описать выражение лица Тома Нине, чтобы смягчить эффект, который произвело на нее упоминание о горчице, но она ничего не пожелала слушать.

— А ты знаешь, как легко напустить на себя грустный и виноватый вид, когда ты совершил нечто ужасное по отношению к человеку, которого любишь? — спросила она. — Это чертовски легко.

Разумеется, мы с Ниной часто смотрим на эти вещи по-разному. Одна из причин, по которой мне было так трудно поддерживать с нею дружеские отношения все эти годы, заключается в том, что она всегда говорит одни и те же гадости о каждом мужчине, с которым у меня свидание.

— Ты могла бы найти себе кого-нибудь получше, — вот что она говорит.

Снова и снова я могла бы найти себе кого-нибудь и получше. Еще меня просто бесит, когда Нина высказывается так:

— Ты же не хочешь быть пожилой матерью!

«Ты могла бы найти себе кого-нибудь и получше» и «Ты же не хочешь быть пожилой матерью!» — зачем мне подруга, которая говорит такие вещи? Почему я должна выслушивать подобную околесицу?

(И раз уж мы коснулись этой темы, я намерена сделать следующее официальное заявление для печати: я в самом деле хочу быть пожилой матерью. Я очень хочу быть пожилой матерью. Я нисколечко не завидую тем женщинам, которые рано обзавелись детьми. Не желаю слушать, что ваши трудности не идут ни в какое сравнение с моими, и как я начну толстеть, как у меня сделается обрюзгшим лицо и обвиснут груди, и как я буду уставать намного сильнее по сравнению с вами. Я не желаю слышать, что вы будете еще молоды, когда ваши дети пойдут в колледж, и какой старой буду я, когда туда пойдут мои отпрыски. Это — самая отвратительная разновидность женской конкуренции, и честное слово, меня тошнит от всего этого.)

Ну что ж, отлично. Том на моем пороге. Правильно. Когда я проснулась в то субботнее утро, то обнаружила, что лежу в постели Матта. Было так приятно проснуться, когда рядом с тобой лежит еще кто-то, пусть это всего лишь Матт. Я повалялась так несколько минут, разглядывая его затылок, потом поднялась, оделась и тихонечко вышла вон. По дороге домой я заглянула в булочную «Метрополитен», купила рогалик с луком и стаканчик кофе и, свернув за угол на улицу Деланси, увидела Тома. Он сидел на верхней ступеньке перед дверями, и было в его позе нечто такое, что сразу подсказало мне, что все это значит. Как же, как же, как же, думала я, переходя улицу и направляясь вниз по тротуару к нему. Сердце у меня было готово выпрыгнуть из груди, я почувствовала, как прилила кровь к кончикам пальцев. От этого стало очень горячо, но мой мозг был способен издать только ничего не значащее: как же, как же… И что у нас тут новенького?

— Мне не хватает тебя, Алисон, — сказал Том.

Я ничего не ответила.

— Я люблю тебя, — продолжал он.

Я просто смотрела на него.

— Я не могу жить без тебя, — говорил он.

— Мне кажется, можешь, — ответила я. И почувствовала прилив гордости оттого, что мне удалось сказать это вот так, спокойно. Поэтому повторила снова: — Очевидно, можешь.

Это один из самых запутанных моментов во всей истории. Запутанным он становится потому, что придется объяснять, почему же я сразу не расколотила один из терракотовых цветочных горшков своей домовладелицы об его голову. Я имею в виду вот что: этот человек бросил меня посреди вечеринки, сказав при этом по телефону, что он любит другую — и вот как гром среди ясного неба, он вернулся назад, сидит на ступеньках моего крыльца с баночкой горчицы в руке. Все было так, словно последние две недели существовали в некоей временной петле, словно он запутался в континууме пространства-времени, и только теперь он смог вернуться, блудный сын, гип-гип-ура, и вернулся вместе с горчицей! Я уже слышу, как вы говорите: бросьте, маленькая мисс Алисон. Не слушайте того, что скажет вам этот человек. Не тратьте на него свое время.

И все-таки вы должны понять: я ждала этого момента и мне самой было интересно, куда все повернет.

— Прости меня, Алисон.

— Я предупреждала тебя о ней, — сказала я.

— Я помню.

— Ты не хотел меня слушать.

— Это была ошибка. Огромная, громадная ошибка.

— Ты все еще любишь ее?

— Алисон.

— Любишь?

— Я люблю тебя, — сказал Том. — Ты нужна мне. Прости меня.

Я скрестила руки на груди.

— Нет, — сказал Том. — Нет, я не люблю ее. Я никогда не любил ее по-настоящему.

Я присела на крыльце на несколько ступенек ниже Тома. Вытащила свежий рогалик из сумочки, развернула и принялась методично счищать с него пластиковым ножом сливочный сыр, пока не остался очень тонкий слой. Но помню, что даже в эти мгновения думала о том, как круто у меня получается: вот я занимаюсь своим рогаликом так, словно в моей жизни не происходит ничего особенного и значительного. Теперь мне кажется так: какая-то часть меня взбунтовалась из-за того, что Том лишил меня возможности настоящего разрыва, сообщив мне о своем уходе по телефону, и я в ответ собиралась лишить его возможности устроить драматическое представление с возвращением, которое он наверняка хотел разыграть. И все-таки я должна признать, что испытывала некоторое удовлетворение. Тогда я совершенно не представляла, что мне делать дальше, но я солгу, если скажу, что не получила определенного удовольствия.

— Я тоже занималась сексом с другим мужчиной, — наконец сказала я. — Пока тебя не было, я имею в виду.

И откусила большой кусок рогалика.

— Так что теперь я довела свой личный счет до трех, — продолжала я.

Я подняла глаза на Тома.

— И не уверена, что остановлюсь на этой цифре.

Том задумчиво покивал головой.

— Алисон?

— У-м-м?

— Я бы хотел снова переехать к тебе.

Я проглотила кусок рогалика.

— Не думаю, что ты сможешь это сделать.

— Пожалуйста, Алисон, — сказал Том. — Пожалуйста.

В течение достаточно продолжительного периода наших отношений я не хотела жить вместе с Томом, а Том не хотел жить вместе со мной, и все было прекрасно. Я не хотела переезжать к Тому, потому что ждала, что он предложит это первым, а Том не хотел переезжать ко мне просто потому, что не хотел переезжать ко мне. Так прошло три с половиной года. Потом я решила снизить планку. Я думала так: «Как только он поживет со мной, он не сможет жить без меня». Не могу утверждать, что знаю, о чем именно думал Том, хотя мы с Бонни и Корделией провели долгие часы в бесплодных рассуждениях об этом. В лучшем случае он считал это своей главной уступкой. Он заявил, что его поступок подобен тому, как если бы евреи согласились отдать палестинцам все государство Израиль целиком. И теперь, когда я задумываюсь над этим, то понимаю, что именно стойкость его сопротивления моему предложению заставила меня воспринимать это как победу, когда он наконец уступил.