__________________________

[1] Слова из песни Нины Симон «Love Me Or Leave Me»

Оставив на столе чашку, я направился к ванной – выдворять оттуда мою воительницу.

Дверь оказалась хлипкой и поддалась почти сразу. Но когда я с грохотом ввалился в ванную, Катька даже не шелохнулась. Балдела в пенной ванной с наушниками в ушах. Я присел на бортик, наблюдая, как она двигает головой в такт музыке с совершенно счастливым видом. Глаза ее были закрыты. Усмехнувшись, нырнул рукой под воду и пощекотал ее за пятку. Она взвизгнула и на долю секунды ушла под воду. Вынырнула, отфыркиваясь от пены и костеря меня на чем свет стоит. Выслушивать ее мне было лень, да и делать это можно было и по дороге. Подхватил ее под мышки и выудил из ванны, кулем перекинув через плечо (при этом, правда, сам чуть не искупался), и отнес в спальню. Под ее изумленные восклицания швырнул на кровать и стянул с себя мокрую футболку.

— Корф, ты что творишь?

— А на что это похоже? – усмехнулся, расстегивая брюки.

— На стриптиз? – робко предположила Катя, кутаясь в простыню. — Или, погоди, – в ее синих глазах вспыхнул азарт, – ты решил похвастаться татуировкой, да?

— А ты до сих пор ее не видела? – фыркнул, отбросил брюки. Схватил с тумбочки оставленное для меня полотенце. — Учитывая, что ты пропадаешь в моей спальне почти каждую ночь, это даже странно, – делаю шаг к кровати. Медленно. А она смотрела как зачарованная на мои руки, скручивающие полотенце. И на ее щеках проступал румянец. — Подглядываешь? – замер совсем рядом. Она натянула простыню до подбородка. Но она не боялась совершенно. Скорее, стеснялась. Но не боялась – и это было прекрасно. Она была прекрасна. Раскрасневшаяся после ванны и разрумянившаяся от моих слов – она сводила с ума.

— Любуюсь, – слегка улыбнувшись, не согласилась. — Думала… Корф, – взвизгнула, когда я слегка шлепнул ее полотенцем, – ты совсем спятил?! Ты что, – она отодвинулась на другой край кровати, – пороть меня вздумал?

— А у тебя есть другой вариант? – следующий легкий удар достиг ее ног. Она зашипела. — Шляешься неизвестно где, целуешься под окнами с какими-то мажорами, – по венам растеклась жгучая ревность. А у Катьки глаза расширились от удивления, – потом выплясываешь полуголой перед мужиками, – я подобрался к ней совсем близко, улавливая аромат ее шампуня и волнения.

— И живу под одной крышей, – облизнув губы, прошептала Катя, – с чертовски сексуальным мужиком, который…

Я коснулся пальцем ее губ, не в силах что-либо говорить. Катя послушно замолчала. Склонился ближе, отбросив в сторону полотенце. От нее пахло карамелью. Так сладко. Запах забивался в нос, сладостью скатывался по горлу, проникал под кожу и медом растекался по венам, одурманивая. Она сводила с ума. Я коснулся ее шеи, груди. Катя дышала тяжело, рвано. Горячо. И была слишком близко, чтобы думать о чем-то другом, а губы ее слишком манящими, чтобы устоять. И я поцеловал их. Медленно, слегка прикусывая, а потом зализывая, с каждым ударом сердца углубляя поцелуй. Ее руки обвили мою шею и притянули к себе. А я обнял ее и упал на спину, уложив ее на себя. Теперь Катя целовала меня: настойчиво, страстно, не давая передышки.

— Я думала, ты никогда не решишься, – прошептала, оторвавшись от моих губ. Мой смех потонул в ее поцелуе. Она целовала каждый миллиметр моего тела, каждый шрам ласкала язычком, распаляя. А когда оторвалась, заглянув в мои глаза – я разочарованно простонал. А она улыбнулась игриво. — Корф, – обвела пальчиком контур татуировки на бедре, вызвав моментальную реакцию в паху, – ты хоть понимаешь, что теперь просто обязан позвать меня замуж?

— Это с чего бы? – прохрипел, не сводя глаз с ее пальцев, подбирающихся к паху.

— Ну как же, соблазнил невинную девушку, – улыбка ее стала шире, а глаза потемнели, когда она обратила-таки внимание на мою реакцию на нее. И щеки снова покраснели.

— Кто кого соблазнил еще, – выдохнул, подтягивая ее ближе. — Сама только и делаешь, что трогаешь меня.

Катя охотно кивнула, губами коснувшись скулы.

— Я просто не могу не касаться тебя, – прошептала, целуя мое лицо.

А я рывком опрокинул ее на спину, накрыл своим телом. Надоела ее болтовня. Сил больше не осталось терпеть, выдохся. Хотел уже войти в нее, ощутить, какая она горячая там, внутри, как отзывается на мои ласки, почувствовать ее возбуждение. Просто быть в ней.

— Корф, – простонала Катя и вся неуловимо сжалась.

— Боишься? — погладил ее по щеке, обвел контуры ее губ, опустился к груди, мягко поглаживая.

— Я просто никогда… – шептала, выгибаясь мне навстречу.

— Я знаю. Все будет хорошо, родная. Не бойся. Я не сделаю тебе больно, веришь?

— Верю, – сорвалось с ее губ.

Я не мог насладиться ею: ласкал, тискал, не отпускал. Брал снова и снова. А она раскрывалась передо мной, такая нежная, страстная. Такая родная. Прижималась и тут же откликалась на мое прикосновение, отдавалась отчаянно. Целиком. В то утро она принадлежала мне и только мне. Без слов чувствуя меня. Как и я чувствовал ее. И это было не просто близостью, это было свободой. Приторно-сладкой, со вкусом карамели. Самой вкусной и желанной.

Уже после, когда Катя взмолилась об отдыхе, мы лежали в постели, крепко обнявшись, и просто наслаждались тем, что у нас было. Друг другом.

— Ты пахнешь смородиной, – пробормотала она, рисуя пальчиком по моей груди.

— Не ерунди, я не пользуюсь никакой косметикой, – возражал, пропуская сквозь пальцы ее завивающиеся локоны.

— Нет, это твой запах. Только твой. Смородина, ветер и весна. Ты пахнешь свободой, Корф. Ты знаешь об этом?

Она уперлась подбородком мне в грудь, посмотрела в глаза. Прядка упала ей на лицо.

— Ты моя свобода, принцесска, – улыбнулся, сдувая прядку ее волос.

— Ну тогда женись, – весело заявила она.

— А пойдешь? – спросил совершенно серьезно. — Замуж?

Она нахмурилась, всерьез раздумывая над ответом. Но сказать ничего не успела – позвонил Майер. Я испытующе глянул на молчаливую Катю, а потом на телефон, надрывно пиликающий. Ждал. Чего? Черт разберет. Может, чтобы Катя ответила. Произнесла хоть слово. Да и слов не нужно было: всего одно движение, жест. Хоть что-то. Но она лишь смотрела в мои глаза, как будто знала, что я выберу. Она не держала меня, не умоляла не отвечать. Она молчала, оставляя за мной право выбора. И я ответил на звонок.


ГЛАВА 12

Сейчас


Тишина звенит напряжением, как в проводах высоковольтки. Пугающая, выворачивающая наизнанку самые поганые мысли, обнажая чувства. Меня колотит. И плед, найденный здесь же, на заднем сидении, не спасает. Корф молчит, но его ярость прорывается рваным дыханием и сжатыми кулаками. И хочется коснуться, расцепить его пальцы, поцеловать ладонь. Но между нами тишина и страх. Страшно заглянуть в его глаза и не увидеть в них солнца. Страшно понять, что он больше не мой. Страшно, что я потеряла дочь. Снова. Я забираюсь с ногами на сидение, прислоняюсь виском к холодному стеклу. Отчаяние душит слезами. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, давя в себе истерику. Но предательские слезы все-таки стекают по щекам. Всхлипываю тихо.

— Катя, – голос Егора разрывает тишину, – нам еще долго ехать. Тебе нужно поспать.

— Куда? – и голос шелестит опавшей листвой. Сглатываю, намереваясь повторить вопрос.

— Там безопасно, – вместо Егора отвечает Корф. Смотрю на него. Напряжен как струна, руки по-прежнему сжаты в кулаки и даже под темной щетиной видно, как нервно дергаются его желваки. А в серых глазах рыжим огнем полыхает пламя ярости. Дрожь волной прокатывается по телу, просыпается каплями пота. Кривая усмешка трогает его губы. А мне хочется коснуться его, стереть его злость, как это бывало раньше. И я трогаю его щеку кончиками пальцев, но он отворачивается, стряхивая мое прикосновение, как назойливую муху. Боль прожигает в груди дыру, перекрывает дыхание. А взгляд цепляется за края шрамов, виднеющихся из-под воротника темной рубашки. И собственные слова эхом по вискам: «Лучше бы ты сдох в той клетке…»

Он выжил и вернулся, а ведь мог остаться там, на той проклятой арене. В тот вечер, когда я все-таки его нашла. Закусываю губу и смотрю в окно, но унылый пейзаж расплывается и как мозаика складывается совсем в другой…

…Он вылетел из темноты арены: злой, коренастый парень с расписанным шрамами лицом. С диким ревом он пересек арену и словно атакующий зверь прыгнул на тигра. По залу прокатился ропот. Кубарем они врезались в сетку. Зверь взвыл и зарычал. Парень навалился сверху, обхватил мощную шею тигра. Тот метался, выгибался дугой, норовя скинуть противника. А я смотрела на лежащего ничком Корфа и задыхалась от невозможности помочь ему. Сходила с ума от незнания: жив он или нет. Только смотрела на него и отсчитывала удары собственного сердца, с каждым загадывая, что сейчас Корф встанет. Я больше не видела борьбы, не слышала гула толпы. Только собственный голос, шепчущий: «Встань. Встань. Встань». А он лежал и слезы жгли глаза. Я не могла потерять его снова. Не так. Не сейчас, когда только нашла. Он не мог так поступить со мной. В конце концов, он обещал меня защищать. А сам бросил. Уже дважды. И не имел права делать этого снова. И я не выдержала. Вскочила с кресла, вцепилась в сетку и заорала во все горло: «Вставай! Ну же, Самурай! Вставай! Ну!», – а он не шевелился. И голос хрип, скатывался до шепота, а сердце внутри рвалось на части. Казалось, еще немного и оно лопнет там, внутри. Оно не могло биться без Корфа. Я не могла жить, если его нет. Я шептала, умоляла. И слезы скатывались по щекам. И, наверное, он почувствовал, потому что пальцы его вдруг дрогнули. А я замерла, не веря. А когда он перекатился на бок, радость затопила и прорвалась ликующим: «Да!». И это ликование прокатилось по толпе. А Корф поднимался медленно, кашляя и припадая на бок. Он дышал с трудом. И только когда он рукой перехватил правый бок, я заметила рваную рану. Он поднялся, пошатываясь, тряхнул головой и перевел взгляд на коренастого с тигром. Там тоже все было окончено: коренастый сидел на мертвом тигре, поглаживая зверя по холке. Его некрасивое лицо отражало муку. Корф подошел к нему, тронул за плечо. Тот вскинул на него невидящий взгляд, поднялся и обнял крепко. Толпа взорвалась аплодисментами. На арене появились люди в камуфляжах. Толпа зароптала, а я перехватила встревоженный взгляд Корфа. Он смотрел долго, и его обычно непроницаемый взгляд расчерчивала палитра невиданных эмоций, пугающих и завораживающих. А потом шевеление потрескавшихся губ, складывающихся в буквы, а затем в одно-единственное слово: «Беги!»

— Не знаю, чего сейчас было, – голос Юрки в самое ухо, – но, походу нам лучше валить отсюда.

Я послушалась. Не Юрку – Корфа. И нам повезло. Нас выпустили без проблем. И у всех хватило ума ни о чем меня не спрашивать, только Зацепина косилась недобро. Но мне было плевать. В мозгу засело одно – нужно вытащить Корфа любой ценой.

И в ту же ночь я все рассказала Егору. И странное дело, он мне поверил. Взял Юркины координаты и приказал молчать – он сам во всем разберется. Разобрался спустя почти год…

— Зачем пришел, – спрашиваю, отодвигая боль и так некстати нахлынувшие воспоминания, — если так ненавидишь?

— А ты? – он не смотрит, но в каждом слове рвется злость. — Зачем со мной так?

— Как? – и смотрю непонимающе на его красивый профиль. И боль просачивается сквозь ненадежную броню, латает дыру, что сама же и выжгла.

— Больно, Катя, – выдыхает хрипло и бьет кулаком по колену. — Очень больно.

— Больно? – истеричный смех сводит скулы. — Что ты можешь знать о боли, Корф? Не о той, что с тобой с арены, – добавляю поспешно. — О другой, что причиняет самый близкий. Тот, кого любишь…

— Любишь? – он оказывается совсем рядом, что я чувствую его запах и бешеный стук сердца. И ярость в глазах темнеет, не суля ничего хорошего. Я пытаюсь вырваться, но он прижимает меня к себе так крепко, что может задушить или сломать пополам. — Хочешь, я расскажу, как ты меня любишь? Хочешь?

И смотрит внимательно. Дает шанс отступить? И я отступаю. И Корф отпускает, но не выпускает из объятий, укладывает голову себе на колени, гладит по волосам, как маленькую, и я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от того, что больше не пахнет смородиной. Корфа нет рядом и машина стоит. Сажусь, растирая лицо. Корф стоит у капота курит. Сигарета подрагивает в его тонких пальцах. А я впервые вижу его курящим. И становится невыносимо холодно. И нестерпимо хочется курить вместе с ним. Просто стоять рядом и вбирать в себя аромат черной смородины, смешанный с запахом дыма и табака. И я вылезаю из машины. Осень обнимает зябким ветром, нагло залазит под тонкую блузку, едва прикрывающую мое тело. Обнимаю себя руками. Пошатываясь, подхожу к Корфу. Он не смотрит на меня, а я присаживаюсь рядом. Из пальцев вынимаю сигарету, делаю затяжку. Дым расползается в легких, а на губах остается вкус смородины. Мы стоим на длинной аллее, в конце которой виднеется белоколонное здание, полукругом прячущееся среди разлапистых елей. Куда же ты привез меня, Корф?