Под конец я уже мямлила и запиналась, но декан внимательно меня выслушал и кивнул.

   - Мне кажется, что у вас все выйдет, Катенька. Глядишь, и сами когда-нибудь свое дело откроете. А вы не думали о...так сказать, плотном и более глубоком изучении науки? Не думали о чем-то кроме работы в аптеке? О чем-то серьезном и важном?

   - Что вы имеете в виду? - с подозрением уточнила я.

   - Как вы смотрите на то, чтобы подать свои документы в аспирантуру? У вас на самом деле блестящее будущее, Катя, и я считаю, что вам ни в коем случае нельзя отказываться от такой возможности. Подумайте. Возможно, когда-нибудь вы сможете преподавать в университете, а я бы с радостью стал вашим научным руководителем. Подумайте, Екатерина, - декан слегка сжал мою ладонь, кивнул и отошел к накрытому столу, оставив меня потрясенно моргать и пялиться ему вслед.

   Трудно словами описать мое удивление. Чего скрывать, мне было приятно такое предложение. Мне льстило такое предложение, да и кому бы оно не понравилось? И весь оставшийся день я пребывала в состоянии эйфории. Такое чувство возникало, как будто я всесильная. Легкость, уверенность в своих силах. Но эта эйфория заметно поубавилась, когда я узнала, что это "блестящее предложение" поступило не мне одной.

   Тем же вечером, готовясь ко сну, я решилась поговорить с Митей. Он, в отличие от меня, окончил университет два года назад, поэтому как никто мог понять всю подноготную такого предложения. Я вкратце рассказала ему о предложении декана, не забыв упомянуть о количестве мест и желающих поступить.

   - Мить, что мне делать? - я задумчиво закусила губу и выжидательно уставилась на вертящегося на стуле парня. - Мить, ау!

   - Я тебя слышу, - вяло отозвался Митька. - Только не понимаю, чего ты от меня хочешь.

   - Нуу...совета, для начала, а там посмотрим.

   - Совета... - протянул он и скрестил ноги в лодыжках. - Что ж, ладно. Кать, конкурс будет намного больше. Это только с вашего универа и только пока десять человек народу. А еще приедут с других городов и немало. И не самых обычных, - со значением добавил Митя. - И если честно, то я слабо верю, что ты пробьешься. Есть, конечно, платные места, правда, не знаю, как у вас, но у нас были, но ты просто не потянешь. И, Кать...оно тебе надо?

   Вопрос на миллион. А правда, оно мне надо? Ведь если так разобраться, то я никогда не являлась фанатичным студентом, который мечтает всю жизнь посвятить изучению своей специальности. Я и на фарм. поступила-то только потому, что мне оказалось так удобно, не более. И до предложения декана вообще не задумывалась о такой перспективе. И...и мне хотелось уже взрослой жизни. Хотелось работать, получать зарплату, тратить ее, рассчитывать доходы и расходы. Мне хотелось полной самостоятельности, а не продолжения учебы.

   - Не знаю, - я уселась в кресло напротив парня и обхватила руками колени. - Черт, Мить, все так сложно. В принципе, декан был прав. Что если у меня все получится? Ведь совмещают люди работу и учебу. Тем более, в аспирантуре не обязательно каждый день с утра до вечера просиживать в универе. Можно попробовать...

   Митя, до этого спокойный и расслабленный, напрягся и стал похож на натянутую струну. Казалось, что даже очки, низко сидящие на переносице, начали угрожающе поблескивать. Я сразу же подобралась, мысленно готовясь дать отпор, и неважно, что он скажет.

   - И как ты себе это представляешь? И вообще, оно тебе надо? Еще пару лет потратить на учебу, чтобы потом остаться преподавать за копейки? - он сильно разозлился, но ума не приложу, почему. - Ты этого хочешь? Всю жизнь провести в тесной комнатушке? На какой-нибудь зачуханной кафедре? Пока ты закончишь, пока приобретешь вес. Вся жизнь пройдет, как ты не понимаешь! - Митя неожиданно рубанул рукой воздух, заставив меня вздрогнуть. - Ты не хочешь подумать о собственной карьере? О личной жизни, в конце концов?

   - Милый, - осторожным голосом, как будто разговаривала с буйно помешанным, попробовала успокоить его, - а что ты так завелся? И объясни мне взаимосвязь между личной жизнью и учебой в аспирантуре. Тем более, пока я никуда не поступила. И почему ты вообще так негативно настроен?

   - Просто я знаю, что если ты примешь предложение своего декана и останешься учиться дальше, ни к чему хорошему это не приведет. Это не для тебя. И не для меня. Но ты, как всегда, не станешь меня слушать, - язвительно усмехнулся Митя, которого я совершенно не узнавала. - Ты сказала уже матери?

   - Нет еще, я только сегодня узнала.

   - А брату? - жестко спросил он и впился в меня взглядом.

   Я нервно повела плечом и огрызнулась:

   - Сказала же, нет! Ты первый узнал.

   Митя удовлетворенно кивнул и успокоился, снова становясь похожим на уравновешенного и сдержанного себя.

   - И не говори, - когда я отвернулась, чтобы на него не смотреть, Митя устало вздохнул и присел на корточки рядом с креслом, осторожно беря мою холодную руку в свою теплую. - Кать, я же не враг тебе, - я не обернулась и изо всех сил делала вид, что мне все равно. - Я же добра тебе желаю. А это все...это все не для тебя. А твои родственники, - я вскинулась и уже была готова окрыситься на любое упоминание моей семьи, и он, увидев мою реакцию, успокаивающе погладил меня по колену, - они просто не послушают тебя. Твоя мама все сделает, лишь бы ты пошла учиться дальше, и ты лучше меня это понимаешь. А твой брат ее поддержит. И им будет неважно, нравится ли тебе учеба или нет. А нам с тобой надо думать о себе, понимаешь? О нашем с тобой будущем. Строить карьеру, обживаться, а не потакать амбициям родственников.

   Я молчала, не перебивая и не опровергая его слова. По сути, зерно правды в его словах было. Да, мама бы из кожи выпрыгнула, на что угодно бы пошла. Но я, в отличие от Мити, понимала, что она хотела для меня лучшей, интеллигентной жизни, а не так как она, всю жизнь отработать на заводе, потеряв всю жизнь, здоровье и красоту.

   - Я не так уж о многом прошу тебя, - через пару минут напряженного молчания, продолжил Митя. - Просто подумать о нашей будущей совместной жизни. Если ты думаешь, что я прошу тебя отказаться от чего-то...что ж, продолжай думать так дальше. Но пойми, я действительно знаю, что тебе нужно совсем не это. И к тому же...подумай, от чего отказываюсь я, решаясь связать с тобой свою жизнь. А я ведь ни разу не поставил тебе свое решение в упрек.

   Вообще-то поставил. Мне так и хотелось выкрикнуть эту фразу ему в лицо. И только что ты поставил мне в упрек свое решение. Наверное, в тот момент мне следовало сделать что-то такое едкое, оттолкнуть его от себя - человека, с которым я прожила не один и не два года, в конце концов, уйти из его квартиры и жизни. В тот самый момент я должна была догадаться, что если такое произошло один раз, то произойдет и другой. Но я промолчала, чувствуя, как болезненно становиться внутри, как в груди, рядом с сердцем начинает нарастать тупая боль беспомощности и невозможности ничего изменить.

   Митя пристально вглядывался в мое лицо и, очевидно, удовлетворенный моей реакцией, поднялся и легонько поцеловал в губы. Я не отстранилась, но и не ответила, застыв ледяным памятником самой себе, и теплая рука мужчины рядом совсем не грела. Его такая реакция не смутила, и Митя отошел, снова садясь за компьютер.

   - Мы решили нашу проблему? - со значением приподнял он бровь в ожидании ответа. - Ка-а-а-ть.

   - Да, Мить, - неживым голосом отозвалась я и медленно, словно сомнамбула, поднялась с кресло. - Мы решили.

   Я была бесплодной. Я не могла иметь детей. Вот так вот просто. Полностью здоровая женщина, которая в жизни болела только два раза - ветрянкой и краснухой в детстве, - не могла иметь детей. Не то чтобы я в своем нежном возрасте задумывалась о детях, нет. И залетов никаких не было. Вы, наверное, спросите, как же я узнала о таком диагнозе? Ведь многие женщины доживают и до тридцати лет, и до тридцати пяти, понятия не имея, что не могут иметь детей. А я вот, такая молодая и здоровая, уже об этом знаю. И за столько лет должна была свыкнуться с подобной мыслью.

   Все произошло совершенно случайно, и я даже не знаю, благодарить мне Бога за то, что я узнала о своем бесплодии так рано, или же наоборот. Моя интимная жизнь началась сразу после поступления в университет, с тем самым парнем, старше меня на курс. Не то чтобы все прошло так плохо, но цикл немного сбился, да и месячные стали более болезненными. Один раз, сидя в кафе, мы с моими однокурсницами непонятно как разговорились, сейчас уже и не вспомнишь, с чего вообще начался разговор, и я вскользь пожаловалась на свое состояние. Ничего серьезного, конечно, такое могло случиться со многими девушками, но все равно напрягает.

   - Ну так сходи к гинекологу, - посоветовала Маша Егорова, ложкой размазывая подтаявшее мороженое по вазочке. - Проконсультируешься.

   Я замялась и скривилась.

   - Да знаешь, как-то...не хочется.

   - Брось, Кать, что тут такого? - девушка приподняла брови. - Это обычный врач, такой же как и терапевт, хирург и стоматолог. Не самый приятный, но жить можно, - увидев, что ее слова совсем не убедили, Маша принялась за меня всерьез. - Ну хочешь я со своей мамой поговорю?

   - А причем тут твоя мама?

   - А она гинеколог у меня, - со слабой улыбкой призналась Машка. - Хороший, к ней запись всегда за месяц стоит. Давай я с ней поговорю, к ней и сходишь. Да не бойся, все нормально будет. Она сделает все как надо.

   Я сначала засомневалась, замялась, но потом согласилась, выбив из Маши признание, что ее маме это будет удобно и затруднений никаких не возникнет. И через две недели после того разговора я поехала в клинику, в которой работала Татьяна Георгиевна. Мама моей сокурсницы оказалась человеком крайне вежливым, интеллигентным и интересным. Встретила меня тепло, без всякой надменности, поэтому через пять минут приема я расслабилась и свободно отвечала на все вопросы врача.

   Не знаю, чем руководствовалась Татьяна Георгиевна, но она неожиданно для меня назначила целый список анализов и обследований, которого в первую минуту я испугалась.

   - Что, все так плохо? - у меня вырвался нервный смешок, и я, не удержавшись, потерла шею.

   - Нет, что вы, Катя, просто пройдете все обследования и вернетесь ко мне. Ничего страшного в этом нет.

   Через месяц я снова вернулась в уже знакомую клинику и зашла в знакомый кабинет, неся с собой целую папку, набитую всякими бумажками и заключениями. Татьяна Георгиевна налила мне чаю, а сама, нацепив изящные очки на нос, начала изучать все бумажки. В тот момент я, конечно, нервничала, с ужасом представляя себе различные страшные заболевания, которые могут у меня найти. Грешным делом подумала, что мой парень был чем-то болен - со страху всякого можно напридумывать. Но я никогда, даже в самом страшном кошмаре, не могла представить, что через несколько месяцев после того посещения мне поставят такой страшный диагноз.

   Абсолютное бесплодие. В восемнадцать лет. Инфантилизм матки и некоторые аномалии в развитии половых органов. Говорила мне об этом та же самая Татьяна Георгиевна, осторожно присевшая рядом со мной на белоснежный диван. Говорила о чем-то, о каком-то лечении, но тут же опускала глаза, потому что в ее же диагнозе не было ошибки. Абсолютное. Полное. Неизлечимое. В конце концов, она начала рассказывать мне о какой-то своей пациентке, у которой был схожий диагноз с моим, и она смогла как-то забеременеть. Я не слушала и не хотела ничего слышать. В тот момент я, наверное, не до конца осознавала эти два сказанных слова. Абсолютное. Бесплодие. Как же страшно, пусто и больно.

   Я попрощалась с Татьяной Георгиевной и попятилась к двери, не видя и не желая замечать ничего вокруг. Позже, через пару лет после этого, лежа в постели и глядя в потолок, я иногда задумывалась, что было бы, узнай я о своем диагнозе позже? Наверное, лет в двадцать пять меня бы это раздавило, по-другому я и сказать не могла. Я никогда фанатично не любила детей. То есть...я нормально с ними ладила, не боялась, но относилась к ним отстраненно и не потому, что не любила, просто они проходили мимо меня. Я жила с мыслью, что когда-нибудь я стану мамой, у меня будет замечательная семья, муж, сын и дочка. Но эта семья маячила где-то вдалеке. Я просто жила.

   И в восемнадцать лет я не до конца осознавала весь роковой смысл двух слов. Я чувствовала, как будто у меня что-то вытащили из сердца, вырвали, грубо, болезненно, с корнем. Какая-то пустота, которая уже никогда не заполнится. У меня забрали мою будущую мечту, мою будущую семью, моего будущего ребенка. Придя домой, я разрыдалась, судорожно всхлипывая и срываясь почти на крик, пытаясь приглушить дикие вопли подушкой, которая промокла насквозь. Мне хотелось кричать, бить, разбиваться. Ярость, неверие, боль...Но только позже, через пару лет ко мне пришло настоящее понимание. В восемнадцать я плакала по несбывшейся мечте, в двадцать пять я уже не плакала, отчетливо осознавая, чего лишилась. Немного цинично, но за прошедшие годы я смирилась и научилась жить со своим диагнозом, обращая на него внимания не больше, чем на маленький, едва заметный прыщик.