Цветанка с Невзорой досыта наелись на охоте, поэтому запах рыбного пирога не выманил их с полатей, а валявшиеся по лавкам Смолко с Лютой сразу насторожили носы. Они всегда были не прочь набить свои ненасытные животы, как бы плотно их ни накормили ночью.

– М-м, рррыбка, – проурчал Смолко, полусонно приподнимаясь на локте и почёсывая себе за острым мохнатым ухом.

Чёрная взъерошенная копна волос топорщилась у него на голове, напоминая куст можжевельника, а ноздри чутко улавливали вкусный запах. Следом зашевелилась Люта, протирая кулачками заспанные голубые глаза. Между братом и сестрой было столь же мало сходства, как между днём и ночью: Смолко уродился в Невзору, а Люта – в своего отца, навия Ойхерда. Хоть обычно тёмная масть побеждает светлую, девочка унаследовала его золотые волосы, небесные очи и пухлые розовые губы.

– Ну вот, проснулись обжоры, – усмехнулась Светланка, доставая пирог и накрывая его подушкой для «отдыха». – Нешто ночью не наелись? Куда вам ещё?

– Сестрица, ну дай кусочек, – принялся клянчить Смолко.

– Обожди, горячий он ещё, пущай остынет и отмякнет малость, – деловито отрезала Светланка.

Но юным проглотам не терпелось. Смолко скинул подушку, отвернул полотенце и отхватил ножом чуть ли не половину пирога; сестрица Люта с весёлым урчанием принялась отнимать у него кусок, и их громкая возня разбудила Цветанку. С полатей свесилась её всклокоченная голова в венке.

– А ну, тихо, шебуршалки! – сердито цыкнула она на ребят. – Такой дивный сон мне прервали! Я ведь могла его ещё смотреть и смотреть, а теперь из-за вас он кончился... Ох, доберусь я до вас да шило из ваших поп достану... Хворостиной по заду захотели?

Непоседы примолкли, перемигиваясь и дуя на куски источающей соблазнительный парок рыбы, а Цветанка тягуче спрыгнула с полатей: сперва повисла на руках, а потом упруго приземлилась на ноги. В мятых портках и простой льняной рубашке без вышивки, сонная и взъерошенная, она совсем не выглядела грозно, и Светланка ласково прильнула к ней.

– Не сердись, я тебе новый сон сплела, – мурлыкнула она. – Вон, на гвоздике висит.

Руки Цветанки подхватили её и закружили по горнице, и Светланка смешливо зажмурилась под градом поцелуев, осыпавших её лицо.

– М-м... Счастье ты моё светлое, – прошептала Цветанка, прижимаясь щекой к щёчке девочки. – Ну, коли новый сплела, тогда ладно.

Она нацепила венок и вернулась на своё место, а Светланка юркнула следом на полати – под бок к ней. Звёздочки меж ромашек мерцали, складываясь в родные сердцу образы, и на губах Цветанки проступала грустная улыбка. Сейчас она, наверно, видела матушку Нежану и дедушку, и Светланка, довольная тем, что хотя бы так способствует их встречам, сжалась уютным комочком и тоже задремала.

Когда сон соскользнул с неё, оставив во рту сухость, а в голове – звенящую тяжесть, за оконцами уже растянулись синие вечерние тени. Светланка слезла с полатей, вздохнула над остатками пирога и почесала за ушами сладко спящих ребят-оборотней. Они оставили ей скромный по размеру кусочек, но больше девочка всё равно бы не осилила. Съев всё до последней крошки и облизав пальцы, Светланка почувствовала, что насытилась.

На полатях послышался долгий сладкий зевок, и вниз соскочила Невзора. Наготу она дома не прикрывала, лишь зимой изредка набрасывая рубашку; пряди волос чёрными змейками струились ей на плечи и грудь, а под кожей бёдер и икр при движениях упруго ходили литые мышцы. Склонившись над Светланкой, она чмокнула её в макушку.

– Ну что, не скучала тут?

Её суровое лицо со шрамом редко озарялось улыбкой, но Светланка любила мрачноватую сосредоточенность её бровей и хищный вырез ноздрей. Острые, пристальные искорки в глубине глаз Невзоры смягчали свой холодный блеск, когда она смотрела на своего выкормыша.

– Нет, кормилица, не до скуки было, – прильнув щекой к ласкающей жёсткой ладони, рассказала девочка. – Много всего за день сделала я! Утром за травами ходила – у птиц песни перенимала. Кашу варила – батюшку-запечника угостила. Потом горшки песком чистила – ящерки у ручья мне сплетни лесные рассказывали. Затем ходила с дедулей по землянику – набрала целое лукошко и сушиться рассыпала, чтоб зимою пирожки душистые печь. Потом с матушкой для Смолко и Люты по новой рубашке сшила и Цветанке новый сон сплела. Ещё я матушкины сказки читала, одёжу стирала и полоскала, а потом пирог испекла. Да вот только братец с сестрицей его весь слопали, вам ни крошки не осталось.

– Хороший день был у тебя, – кивнула Невзора и принялась тормошить своих детей: – Эй, проглоты, вставать пора!

– А покушать есть чего? – протирая глаза и потягиваясь, сел на лавке крепыш Смолко.

– Всё б ты кушал, обжора, – встрепала ему вороные вихры мать. – В лес сейчас пойдём – авось, поймаем кого.

Дочку Невзора будила нежнее и мягче, щекоча ей шейку и целуя в заострённые ушки.

– Вставай, моё золотце, просыпайся, дитятко, – приговаривала она. – Ночь грядёт, на охоту пора.

Люта, встряхнув вьющейся, как овечье руно, гривой волос, бодро вскочила на ноги – будто сна ни в одном глазу не было. Невзора постучала по лестнице, ведущей на полати:

– Цветик, не залёживайся! Как потопаем – так и полопаем.

Цветанка неспешно, с тягучей ленцой слезла на пол, прочищая пальцами в уголках глаз. Выдохшийся, угасший венок сидел на её голове набекрень; вся волшебная сила ушла из него, остались только увядшие цветы. Она потянулась до хруста и подошла к окошку, за которым догорал нежаркий лесной закат.

– Эх, как же скучаю я по солнышку ясному! – вздохнула она. – А всё глаза проклятые! Дорого б я дала, чтоб они опять днём видеть стали...

– Ничего не поделать, – сказала Невзора. – Такая уж наша стезя – ночная.

Васильковая синь глаз Цветанки наполнилась густым вечерним сумраком, а в глубине с нежной грустью мерцал отблеск сна, из которого она только что вынырнула.

– Ежели б не твои веночки волшебные, я, поди, и совсем забыла бы, что такое день, – шепнула она, снова подхватывая Светланку и крепко стискивая. – Хорошо в твоих снах, светло.

– Ты видела матушку и дедулю? – Девочка обвила руками шею Цветанки, отвечая такими же щемяще-нежными объятиями.

– Ага, – улыбнулась та, потеревшись кончиком носа о носик Светланки. – Сладкая встреча была – сто лет бы так спать... Наколдуешь мне ещё, кудесница моя?

– Непременно, – с готовностью отозвалась девочка. И попросила нежданно для себя: – А можно мне с вами?

Близость ночи манила её лесными чарами, влекла прохладным пологом звёздного плаща. Обыкновенно она дальше крыльца не высовывала носа после наступления темноты, но сегодня ей вдруг захотелось прогуляться под луной.

– М-м, – нахмурилась Цветанка. – Нет, моя радость, нечего тебе делать в лесу ночью. Нам охотиться надо будет, а не за тобою приглядывать. Оставайся-ка дома да спи-почивай.

– Да я днём чего-то выспалась, сморило меня, – уговаривала Светланка, разбрасывая на лице Цветанки щедрые пригоршни заискивающих поцелуев. – Ну пожалуйста, хоть недолго! Прокати меня на себе, а я тебе хоть дюжину снов сплету!

– Вот ещё выдумала, – буркнула Цветанка. – Я тебе что – лошадь, чтоб кататься на мне?

Впрочем, она скоро поддалась ласковым уговорам и согласилась взять Светланку на короткую прогулку. Ночной лес открыл девочке свои загадочные тропинки, обнимая её за плечи свежим дыханием, а желтоватое мерцание глаз оборотней отзывалось где-то под сердцем знобкой дрожью. Нет, Светланка не боялась чудовищных зверюг, неслышно скользивших меж тёмных стволов; она выросла с ними и видела от них лишь любовь и заботу, а потому даже представить себе не могла хотя бы на миг, что те могли причинить ей зло. Их жутковатый облик и быстрота движений заставляли её проникаться к оборотням огромным, благоговейным уважением. В груди каждого зверя билось родное сердце, в очах светился человеческий разум, а когда девочка зарывалась пальцами в густой мех Цветанки, серебрившийся в лунном свете, её руку согревало близкое и дорогое тепло.

Смолко и Люта с ворчаньем и озорным тявканьем принялись играть на полянке – то гонялись друг за другом, то катались пушистым рычащим клубком, то подпрыгивали и ловили пастями плавающих над травой духов-светлячков. Наблюдая за их вознёй, Светланка не могла удержаться от смеха, и некая незримая сила отрывала её ноги от земли, звала к ним присоединиться... Она не боялась их когтей, но на пути у неё выросла чёрная глыба с мохнатым загривком – Невзора. Мягко оттесняя девочку тёплым боком, она не подпускала её близко к играющим зверятам. Светланка вздохнула: её всю жизнь вот так отстраняли, оберегали, боялись оцарапать, толкнуть, сделать больно... Маленькие оборотни подросли – уже не взять их матери за шкирку и не отнести куда угодно, а их игры в зверином облике становились всё грубее. Не место было маленькой и хрупкой Светланке рядом с ними, когда они принимались резвиться.

А луна тем временем набросила на лес серебристую пелену тайны. Молчали вековые деревья, слушая звуки ночи, тропинка скользила под ногами быстрой змейкой, а рядом прохладно светились жёлтые огоньки глаз Цветанки-волчицы. Она всё-таки позволила Светланке взобраться на себя и неторопливо, плавно понесла её. Покачиваясь на её спине и вцепившись в густую шерсть, чтобы не упасть, девочка сдерживала щекочущий смех: сердце будто превратилось в пушистый шарик и упруго скакало под рёбрами от нарастающего восторга. Цветанка с шага перешла на бег, и деревья замелькали мимо; Светланка то и дело сжималась, боясь, что они вот-вот врежутся, но нет – волчица ловко огибала стволы. Ночь ткала звёздное покрывало, которое шелковисто окутывало плечи, ласкало волосы и струилось мерцающими складками, и Светланке хотелось, чтобы этот головокружительный бег никогда не заканчивался... Когда Цветанка взвилась в прыжке через затопленный овражек, душа девочки тоже словно взлетела на упругих, широких крыльях, сотканных из ветра. В воде мелькнул холодящий лик луны, и время словно застыло на мгновение, заложив уши Светланки стрекотом и звоном крови в жилах. Приземления она почти не ощутила – просто очнулась, когда Цветанка уже бежала по земле.

«Ну, будет с тебя», – послышался в голове девочки её голос.

Земля колыхалась, дышала, ладонями Светланка ощущала биение её глубоко запрятанного горячего сердца. Она и сама дышала вместе с нею: вдох-выдох, вдох-выдох... Пальцы путались то в благоухающей земляникой траве, то ворошили тёплый мех за ухом лежавшей рядом волчицы. Взяв её морду в свои ладони, Светланка жарко расцеловала её.

– Цветик, я тебя люблю... Очень, очень, очень. Я не покину тебя! Никогда-никогда...

Душа нахохлилась воробышком от нежности, но в сузившихся глазах Цветанки прорезалась колкая, как сухая хвоя, усмешка.

«Так уж и никогда? Вырастешь – и, как все девушки, захочешь замуж. Вот увидишь, так и случится».

У Светланки вырвался вздох. Мысли её почти никогда не устремлялись в будущее, потому что там лежало что-то давно известное ей, знакомое и родное, как эти бессловесные стволы. Нечто предопределённое. Это слово – «замуж» – прожужжало мухой и скрылось в лесной тьме, не затронув сердца.

– Я родилась для другого, Цветик. – Светланка уткнулась носом в волчье ухо, тихонько дыша.

Волчица подняла глаза к луне, и её свет наполнил их серебряной грустью.

«Знаешь, душа моя, когда ты родилась, над землёй горели северные зелёные огни. Говорят, когда они спускаются к югу, рождается кто-то необыкновенный... Мои глаза не выносят дневного света, но моим солнцем стала ты. Ты не даёшь мне забыть, каково это – чуять тепло его лучей на коже. Ты – всё, что есть у меня. И думается мне порой, что ежели ты когда-нибудь уйдёшь, мне станет незачем влачить свою жизнь дальше».

– Я не уйду, Цветик. – Светланка снова запустила пальцы в мех волчицы, и та повернулась на спину, доверительно подставляя живот для почёсывания. – Мы – вместе, как земля и небо, как ночь и луна.

Она принялась так усердно и основательно чесать пушистое брюхо волчицы, что та зажмурилась, постукивая хвостом по траве от удовольствия. Потом она отвезла Светланку домой и лизнула на прощание:

«Нечего тебе на охоте делать, спи давай».

Светланка забралась в постель, но сон к ней не слетал на незримых крыльях: лес дышал ночной сказкой, а в чащобе жил кто-то родной и мудрый, с кем она ждала встречи уже давно – наверно, с самого рождения.

На излёте ночи, когда край неба озарился желтоватым отблеском рассвета, оборотни вернулись, и не с пустыми руками: Цветанка принесла связку рыбы, а Невзора – пару упитанных гусей. Сами они были сыты и сразу же растянулись на своих лежанках, а для Светланки начиналось утро, полное хлопот. Сегодня был вторник, а по сим дням она обычно ставила тесто, чтобы напечь хлеба на седмицу вперёд; после она вместе с дедулей отправилась к ручью, дабы собрать до жары чёрную смородину, кусты которой росли по берегам. Вернувшись с полным лукошком, Светланка сразу же отсыпала себе полную миску сладких, душистых ягод, полила сметаной с мёдом и подкрепилась.